Распутник - Маклейн Сара. Страница 11
Она застыла. Ведь не убьет же он ее?
В конце концов, когда-то они были друзьями. Давным-давно, до того как он стал красивым, как дьявол, и таким же холодным. Нет, в два раза холоднее. Он ее не убьет. Но что же тогда?
Он погладил кончиком пальца ее стройную шею. Палец словно обжигал. У нее перехватило дыхание от этого прикосновения... такое греховное тепло и почти невыносимое ощущение.
— У тебя моя земля, Пенелопа, — прошептал он ей на ухо голосом низким, мелодичным, сбивающим с толку. Ее охватила тревожная дрожь. — И я хочу получить ее обратно.
Не следовало сегодня вечером уходить из дома. Какая она все-таки дура.
Если только она выживет, то больше вообще никогда не выйдет из дома.
Пенелопа, закрыв глаза, покачала головой, пытаясь справиться с сумбуром эмоций:
— Я не могу ее тебе вернуть.
Он провел ладонью по ее руке долгим ласкательным движением, крепко обхватил запястье.
— Зато я могу ее взять.
Она открыла глаза и наткнулась на его взгляд, черный в этой тьме.
— Что это значит?
— Это значит, моя милая, — с насмешливой нежностью произнес он, — что нам придется пожениться.
Вот теперь Пенелопу пронзило шоком, а Майкл перекинул ее через плечо и направился через рощу к Фальконвелл-Мэнору.
«Дорогой М.!
Просто не верится, что ты не рассказал мне, что тебя назначили старостой класса, и мне пришлось узнать об этом от твоей матери (она тобой очень гордится). Я потрясена и ошеломлена тем, что ты не захотел со мной поделиться... а то, что ты умудряешься не хвалиться этим направо и налево, меня очень впечатлило.
Должно быть, ты кучу всего не рассказываешь мне про школу. Я жду.
Всегда терпеливая П.
Нидэм-Мэнор, февраль 1814 года».
«Дорогая П.!
Боюсь, староста класса — не такое уж высокое звание для первого года обучения. Я все еще вынужден подчиняться прихотям более старших учеников. Но не переживай — когда меня назначат старостой в следующем году, я буду бесстыдно бахвалиться.
Рассказов и правда куча... но не для девочек.
М.
Итон-колледж, февраль 1814 года».
Борн представлял себе не меньше дюжины сценариев, оканчивающихся тем, что он утаскивает Пенелопу от отца и семьи и женится на ней, чтобы вернуть себе свою землю. Он планировал соблазнение и принуждение и даже (в самом крайнем случае) насильственное похищение.
Но ни один из этих сценариев не включал в себя засыпанную снегом женщину со склонностью к опасным поступкам и почти полным отсутствием здравого смысла, которая сама подойдет к нему глухой морозной январской ночью в Суррее. Она избавила его от многих хлопот.
Естественно, было бы глупо заглядывать в зубы этому дареному коню.
Поэтому он забрал ее с собой.
— Ты скотина!
Борн поморщился. Она колотила его кулаками по спине, размахивала ногами, и только их неудобное положение спасало его от того, чтобы расстаться с наиболее критичными деталями собственной анатомии. Хватило бы и одного удачного пинка.
— Сейчас же поставь меня на землю!
Он проигнорировал ее требование, напротив, перехватил одной рукой ее ноги и подтолкнул ее повыше. Она запищала и крепко вцепилась в его пальто, чтобы удержать равновесие. Борн снова положил ее на плечо, с удовольствием отметив сдавленное «о-о-о-й!», когда плечо врезалось в ее мягкий живот.
Похоже, леди не особенно довольна тем, как разворачиваются события ночи.
— У тебя что, проблемы со слухом? — язвительно осведомилась она.
Он не ответил.
Ему это и не требовалось. Она сама отлично заполняла тишину своим бормотанием.
— Не стоило мне уходить из дома... Господь свидетель, знай я, что наткнусь на тебя, заперла бы все окна и двери и послала бы за констеблем... только подумать... а ведь я и вправду обрадовалась, когда увидела тебя!
Она обрадовалась, увидев его, ее смех походил на солнечный свет, а возбуждение казалось осязаемым. Он запретил себе думать о том, когда в последний раз кто-нибудь радовался встрече с ним. Главное — вернуть свою землю. Землю, где он родился, а до него — его отец, и отец отца, и дальше, дальше, поколение за поколением, слишком много, чтобы сосчитать.
Землю, которую он потерял, но поклялся, что обретет вновь.
Любой ценой.
Даже если эта цена — женитьба.
— Ты не можешь просто тащить меня, как... как... овцу!
Он на долю секунды приостановился.
— Овцу?
Пенелопа замолчала, очевидно, переосмысливая сравнение.
— Иногда фермеры носят своих овец на плечах, — пояснила она.
— Никогда не видел, но ты живешь в деревне дольше, чем я, значит... если ты говоришь, что я обращаюсь с тобой, как с овцой, так оно и есть. Если это тебя хоть как-то утешит, у меня нет намерения тебя стричь.
— Ни малейшего утешения! — колко отрезала она. — И я скажу тебе еще раз! Поставь! Меня! На землю!
Она снова начала изгибаться и едва не выскользнула из его хватки, причем одна пятка оказалась в опасной близости от самой ценной детали его анатомии.
Он закряхтел и сжал ее крепче.
— Прекрати.
Подняв руку, он чувствительно шлепнул ее по заднице. Пенелопа оцепенела.
— Ты не... я не могу... Ты меня ударил!
Он пинком распахнул заднюю дверь, ведущую в кухню Фальконвелла, и вошел внутрь. Поставив фонарь на ближайший стол, опустил Пенелопу на пол в центре темного помещения.
— Во-первых, мне казалось, мы уже решили, что я не джентльмен. Это судно отплыло давным-давно. Во-вторых, ты будешь сильно удивлена, узнав, что джентльмены делают со своими женами и от чего леди получают удовольствие.
Она негромко ахнула. Борн направился туда, где чуть раньше оставил бутылку виски. Он как следует приложился к выпивке, с наслаждением глядя, как ее шокирует его поведение, вытер губы тыльной стороной ладони и посмотрел ей в глаза. При этом не произнес ни слова, радуясь тому, как его молчание ее бесит.
После длинной паузы она провозгласила:
— Ты не можешь меня похитить!
— Как я уже сказал у озера, в мои намерения не входит тебя похищать. — Он наклонился, чтобы их лица оказались вровень. — Я намерен жениться на тебе, милая.
Она долго смотрела на него.
— Я ухожу.
— Не получится.
— Я же не связана! И могу уйти, если хочу.
— Веревки — это для любителей. — Он прислонился к буфету. — Можешь попытаться.
Она шагнула, собираясь протиснуться мимо него. Он не двинулся с места, и она остановилась, не желая к нему прикасаться.
Мелькнуло воспоминание о ее теплой руке на его холодной щеке. Очевидно, ее поведение там, у озера, было вызвано удивлением.
И удовольствием. Почему нет?
Интересно, что еще она может сделать инстинктивно, в ответ на удовольствие? Мелькнула картинка — белокурые волосы разметались по темным шелковым простыням, холодные голубые глаза зажглись изумлением, а он дает возможность чопорной, правильной Пенелопе мельком познакомиться с темным, пьянящим наслаждением.
Он едва не поцеловал ее там, в темноте. Началось все с попытки запугать ее, начать методично компрометировать тихую, непритязательную Пенелопу Марбери. Но сейчас, стоя в пустой кухне, он гадал, какова она на вкус. Как ее дыхание будет овевать его кожу. Как она будет лежать рядом с ним. Обвившись вокруг него.
— Это глупо.
Ее слова вернули его в настоящее.
— Ты уверена, что не хочешь выпить?
Ее глаза широко распахнулись.
— Я... нет!
Она раздраженно фыркнула.
— Майкл...
Отвратительно слышать свое имя из ее уст.
Нет, это неправда.
— Борн.
Она посмотрела ему в глаза.
— Борн... ты уже доказал мне все, что хотел. — Он с любопытством молчал, и она настойчиво продолжила: — Я поняла, что глупо бродить по лесу по ночам, что на меня могли напасть, могли меня похитить или даже еще хуже. И я готова признать, что ты преподал мне заслуженный урок.