Рискованный флирт - Чейз Лоретта. Страница 28

Джессика предположила, что это определяется как выражение заботы.

– Я не нарочно, – сказала она. – Ты не представляешь себе, что творится под крышей тети Луизы. Она ведет подготовку к свадьбе, как генерал – к бою. Со дня нашего приезда дом напоминает лагерь. Я могу оставить прислугу сражаться друг с другом, но тогда не поручусь за результат. У тети ужасный вкус, а значит, я должна во все вникать – днем и ночью. Это отнимает волю и энергию, и я слишком устаю и раздражаюсь, чтобы нормально поесть. Даже если бы слуги были в состоянии сделать обед, а они не могут, потому что она и их измучила.

Наступило короткое молчание.

– Ладно, – сказал Дейн и повозился, как будто ему стало неудобно сидеть.

– Ты сказал, я могу нанять помощников, – сказала Джессика. – Какой смысл, если она и в их работу будет вмешиваться? Я по-прежнему должна буду всем заниматься…

– Да-да, я понял. Она тебе досаждает. Я ее остановлю. Надо было раньше сказать.

Джессика разгладила перчатки.

– Я не подозревала, что у тебя есть заклинания против драконов.

– Нету, но надо быть практичной. Тебе понадобятся силы для брачной ночи.

– Не могу придумать, зачем мне силы. Все, что от меня потребуется, – это лечь.

– Голой, – хмуро добавил Дейн.

– Неужели? – Джессика стрельнула в него взглядом из-под ресниц. – Ну, надо так надо, у тебя преимущество – ты опытен в таких делах. Но ты тоже должен был сказать мне раньше, я бы не заставляла модистку заботиться о неглиже.

– О чем, о чем?

– Оно ужасно дорогое, но шелк тонкий, как паутина, и вышивка по вороту великолепна. Тетя Луиза пришла в ужас. Она сказала, что только киприотки носят вещи, которые не оставляют места для воображения.

Джессика услышала всхлип, прижатая к ней мужская нога напряглась.

– Но если бы я предоставила это тете Луизе, я была бы с головы до пят укутана в толстое хлопковое уродство с оборочками, на которых вышиты розочки. Это нелепо, потому что даже бальные платья открывают больше, не говоря о…

– Какого цвета? – хрипло спросил Дейн.

– Винно-красного с черными ленточками по вырезу. Вот здесь. – Она провела на груди букву U. – И прелестная ажурная строчка под… вот здесь. – Она провела пальцем под выпуклостью груди на дюйм, ниже сосков. – И ажур на правой стороне подола. Отсюда, – она показала на бедро, – и до низу. И я купила…

– Джесс. – Имя прозвучало сдавленным шепотом.

– …тапочки им в пару. Черные с…

– Джесс. – Одним стремительным движением Дейн бросил вожжи и затащил ее себе на колени.

Это испугало лошадей, они повернули головы, фыркнули и ускорили шаг.

– Стоять! – резко приказал Дейн.

Сильная правая рука прижала Джессику. Это было похоже на сидение на колеблющейся кухонной плите: его жесткое горячее тело сотрясалось от напряжения. Рука скользнула по бедру, вцепилась в верхнюю часть ноги.

Джессика подняла глаза. Он недоброжелательно смотрел на свою руку в перчатке.

– Ты, – прохрипел он. – Чума тебя побери!

Она запрокинула голову.

– Если хочешь, могу повторить. Ночная рубашка…

Свирепый черный взгляд сместился на ее рот. Дыхание у него вырывалось со свистом.

– Ну нет! – Стремясь наказать, Дейн впился в ее губы.

Но для Джессики это был вкус победы. Она ее чувствовала в горячности, которую он не мог скрыть, в пульсирующей напряженности фигуры, она ее услышала яснее любых заявлений, когда язык толкнулся, требуя впустить его.

Он ее хотел. Все еще хотел.

Возможно, он сопротивлялся, но ничего не мог с собой поделать – как и она.

В этот момент ей не нужно было притворяться, и Джессика извернулась и обняла его за шею, прижалась, жадно целуя, а он целовал ее.

Как будто две враждующие армии сошлись в битве не на жизнь, а на смерть. Он не давал пощады. Она ее не просила ей все еще было мало его грешных губ, обжигающего давления его руки, которая впивалась ей в бедро, нагло хватала за грудь.

Ее руки также властно блуждали по массивным плечам, спускались, впивались в могучие мышцы рук. «Мой!» – думала она, чувствуя, как под ее прикосновением сокращаются мускулы.

Мой, поклялась она, распластав руки на широкой, твердой груди. Она его возьмет и удержит, даже если это будет стоить ей жизни. Пусть он монстр, но он ее монстр. Она ни с кем не станет делить его поцелуи. Она ни с кем не поделится его большим великолепным телом.

Джессика теснее прижалась к нему. Дейн напрягся, из глубины горла донесся стон, он подставил руку ей под ягодицы и приподнял.

Она бы хотела, чтобы он дотрагивался до голого тела, чтобы большие темные руки двигались по ней, добирались всюду. Грубые или нежные, все равно. Лишь бы он хотел ее. Лишь бы он целовал ее так, как сейчас, и трогал, как сейчас… словно он голоден, как и она, и ему всего этого мало, как мало ей.

Дейн оторвал от нее свой рот и пробормотал что-то похожее на итальянское ругательство.

– Отпусти меня, – севшим голосом приказал он.

Джессика проглотила плач, опустила руки, сложила их на коленях и уставилась на стоящее впереди дерево.

Дейн смотрел на нее со свирепым отчаянием. Он должен был знать, что нельзя приближаться к ней и на милю. Через тринадцать дней они поженятся, у него будет брачная ночь и потом столько ночей, сколько понадобится, чтобы утолить похоть и покончить с этим. Он говорил себе, что не важно, как она в это время будет ему досаждать, он терпел и худшее за меньшую награду и, уж конечно, вытерпит несколько недель расстройства.

Придется потерпеть, потому что слишком живо он воображал альтернативу: маркиз Дейн, пыхтя, околачивается возле будущей невесты, как голодная дворняжка возле тележки мясника. Вертится и лает под ее дверью днем, воет под окном ночью. Трусит за ней к портнихе, шляпнику, сапожнику, парикмахеру, огрызается и рычит на вечеринках.

Он привык получать то, что хочет, в тот же миг, как захотел, и игнорировать или отвергать то, что не может получить мгновенно. Он обнаружил, что пренебречь ею он может не больше, чем голодная дворняга – куском мяса.

Должен был догадаться в тот день, когда ее встретил, когда мотался по магазину Шантуа, не в силах отвести от нее глаз. Должен был хотя бы отметить проблему в тот день, когда изнывал, снимая с нее проклятую перчатку.

В любом случае теперь от правды не убежишь, после того как он дал себе – и ей – такое красноречивое доказательство. Все, что ей потребовалось, это описать предмет нижнего белья, и он потерял голову и попытался на нее наброситься.

– Хочешь, чтобы я слезла с коленей? – вежливо спросила Джессика, продолжая смотреть прямо перед собой.

– А ты хочешь? – раздраженно спросил Дейн.

– Нет, мне вполне удобно, – ответила она.

Хотел бы он сказать то же самое о себе. Из-за маленькой круглой попочки, удобно, видите ли, разместившейся у него на коленях, его чресла испытывали адские муки. Он понимал, что избавление – в нескольких дюймах, надо только повернуть ее к себе, задрать юбку и…

Шансов на это столько же, как если бы она находилась в Китае, с горечью подумал Дейн. Вот в чем беда с леди, одна из миллиона бед. Ты не можешь сделать свое дело, когда захочешь. Ты должен ухаживать, уговаривать, а потом делать это в подходящей кровати. И в темноте.

– Тогда оставайся, – сказал он. – Только больше не целуй меня, не провоцируй. И не говори про ночное облачение.

– Отлично, – сказала Джессика и беспечно огляделась, как будто сидела за чайным столиком. – Ты знаешь, что первая жена Шелли утопилась в Серпентайне?

– Моя первая жена обдумывает то же самое? – спросил он, глядя как-то неуверенно.

– Разумеется, нет. Женевьева говорит, что самоубийство из-за мужчины – непростительная бестактность. Я просто беседую.

Дейн подумал, что, несмотря на мучение, очень приятно держать на коленях приятно пахнущую леди, которая ведет бездумную беседу.

– Значит, ты временно прекратила злиться?

– Да. – Джессика посмотрела на его бесполезную левую руку, которая во время их пылких объятий соскользнула на сиденье. – Все-таки носи перевязь, Дейн, чтобы рука не болталась. Заденешь за что-нибудь, серьезно повредишь и не заметишь.