Рискованный флирт - Чейз Лоретта. Страница 34

Она сдернула сапог.

– He рифмуется. Байрона из тебя не выйдет.

В ответ раздался храп.

– Видишь, жених пришел, – передразнила она. – Спасибо, кровать большая. Моя вечная преданность не распространяется на то, чтобы спать на полу. – Джессика подошла к умывальнику, вымыла руки, сняла халат, повесила его на спинку стула. Потом обошла кровать с другой стороны и как можно дальше сдвинула постельные принадлежности. Далеко не получилось, его верхняя часть тела лежала по диагонали.

Она толкнула его в плечо:

– Подвинься.

Бормоча, Дейн повернулся на один бок, потом на другой. Джессика толкнула сильнее:

– Подвинься, черт возьми.

Он что-то буркнул и чуть-чуть подвинулся. Она продолжала толкать, и, в конце концов, он бессознательно положил голову на подушку и оторвал ноги от пола. Потом свернулся на кровати, словно ребенок.

Джессика залезла на кровать и сердито натянула на себя одеяло.

– Значит, я для тебя – боль в заднице? Лучше бы я столкнула тебя на пол.

Она посмотрела на него. Спутанные черные кудри упали на лоб, лицо во сне было гладким, как у невинного младенца. Правая рука сжимала угол подушки. Он сопел, но очень тихо – как будто ровно, медленно мурлыкал. Джессика закрыла глаза.

Хотя их тела не соприкасались, она чувствовала прогиб матраса под весом его тела… его запах – смесь дыма, спирта и его самого… и тепло, излучаемое большим телом.

Она ощущала совершенно неразумное огорчение… и обиду, если уж на то пошло.

Она ожидала, что Дейн опрокинет с друзьями несколько бокалов. Она ожидала, что он придет пьяный, но это было не важно. Он не первый и не последний жених, который приходит к невесте навеселе, она даже думала, что из-за этого он будет терпимее к её неопытности.

Если уж говорить правду, то она предпочла бы, чтобы он был пьян до бессознательного состояния. Дефлорация девственницы – не самая эстетичная процедура. Женевьева ей говорила, что часто самые толстокожие мужики впадают в истерику при виде крови девушки. Она также объяснила, как справляться с их истерикой, и многое другое.

Понимая, что ее будущее с Дейном зависит от первой ночи, Джессика приготовилась к ней, как генерал к решительному сражению. Она была хорошо информирована и решительно настроена сделать все наилучшим образом. Она приготовилась быть жизнерадостной, проявлять желание, отклик и внимание.

Но к такому она не была готова.

Дейн не школьник, он знает свои пределы. Знает, после какой дозы спиртного станет непригодным. И все-таки не остановился. В брачную ночь. Разум говорил, что для такого поведения должна быть какая-то типично мужская причина, и рано или поздно она ее узнает, и окажется, что это не имеет отношения к намерению показать, что он ее не желает, что он не собирался ее обидеть или вызвать другие мрачные чувства, одолевавшие ее в этот момент.

Но сегодня был длинный день, и большую его часть Джессика провела в напряженном ожидании того, чему не суждено было случиться.

Она была так измучена, что не могла заснуть, а завтра предстояло проехать миллион миль с той же неистовой скоростью, в том же возбужденном состоянии. Хотелось плакать. Больше того, хотелось кричать, бить его, вцепиться в волосы и вызвать у него такую же боль и злость, как у нее.

Она открыла глаза, села и огляделась в поисках чего-то такого, чем можно его ударить, не покалечив. «Можно вылить на него воду из кувшина на умывальнике», – подумала она.

Потом она поняла, что не должна была бы видеть умывальник. А она оставила гореть лампу возле кровати. Подвинувшись к краю, она погасила лампу.

Снова села, глядя в темноту. С улицы донеслось предрассветное чириканье птиц.

Дейн заворчал, беспокойно завозился.

– Джесс. – Голос был пьяный и сонный.

– По крайней мере, знаешь, что я здесь, – пробормотала она. – Уже кое-что. – Она со вздохом легла обратно. Когда она натягивала одеяло, то почувствовала, что матрас колышется. Неразборчивое ворчание, и он закинул руку на середину ее тела, а ногу – на ее ноги.

Он лежал поверх одеяла, она – под одеялом. Его руки были тяжелые, но очень теплые. Джессика почувствовала себя неизмеримо лучше. Через несколько секунд она заснула.

Первым осознанным ощущением Дейна была маленькая мягкая попочка, уткнувшаяся ему в живот, и круглая грудь под рукой. Он мгновенно связал эти приятные части тела с феминой, которой они принадлежали, на него нахлынули прочие воспоминания, и от отвращения к себе с него мигом слетело настроение сонного умиления.

Он скандалил во дворе, как неотесанный мужлан, а его жена на это смотрела. Он выпил столько вина, что по нему можно было бы доплыть до Индии, и вместо того чтобы благоразумно выйти из бара в прихожую, он дал своим придурковатым приятелям затащить себя в комнату к невесте. И словно невесте мало было видеть его противным и вонючим, он должен был продемонстрировать себя во всей пьяной непристойности. Даже после этого он мог бы из вежливости свернуться на полу подальше от нее, но нет, он завалился на кровать всем своим слоноподобным проспиртованным телом, и его утонченная леди-жена снимала с него сапоги.

Его лицо горело.

Дейн откатился и уставился в потолок.

По крайней мере, он ее не тронул. Именно с этой целью он выпил больше того, к чему привык. Чудо, как он одолел лестницу.

Мог бы обойтись без этого чуда. Он еще много без чего мог бы обойтись, например, без всяких воспоминаний. Он желал, чтобы его всего парализовало, как левую руку.

Сатанинский кузнец опять воспользовался его головой, как наковальней. Повар Люцифера перемешивал отвратительное рагу у него во рту. Пока Дейн спал какие-то жалкие несколько часов, Князь Тьмы, видимо, приказал стаду разъяренных носорогов пробежаться по его телу.

Рядом с Дейном завозился источник его неприятностей. Он осторожно сел и поморщился, когда тысячи иголок пронзили левую руку и прожгли кисть. Каждая кость, каждый мускул, каждый внутренний орган бурно протестовал, но он встал и проковылял к умывальнику.

Сзади послышался шорох, потом сонный женский голос спросил:

– Дейн, помощь нужна?

Сознание, все, какое было у лорда Дейна, кануло вниз по роковому склону и угасло где-то на уровне десятого дня рождения. При звуке голоса жены, предлагавшей помощь, оно воскресло, как Лазарь из мертвых. Оно впилось скрюченными пальцами в сердце, издало такой вопль, от которого должно было вдребезги разлететься окно, и кувшин с водой, и зеркало на умывальнике, куда смотрелся Дейн.

«Да, – молча ответил он. – Мне нужна помощь. Я хочу заново родиться на свет именно в эту минуту».

– Осмелюсь предположить, у тебя зверски болит голова, – сказала Джессика после долгого молчания. – Бриджет скоро встанет, я пошлю ее вниз приготовить для тебя лекарственную смесь. И закажем легкий завтрак, хорошо?

Пока она говорила, слышался шорох. Он не глядя понимал, что она встает с кровати. Когда дна подошла к стулу взять халат, он отвернулся к окну. Тусклое солнце пятнами покрывало подоконник и пол. Он предположил, что время – после шести утра. Понедельник. Двенадцатое мая. День после свадьбы.

А также день его рождения, с неприятным удивлением вспомнил Дейн. Ему тридцать три года. И он проснулся в том же состоянии, в каком приветствовал этот день последние двадцать лет и будет приветствовать двадцать следующих, уныло подумал он.

– Лекарства нет, – пробормотал он.

Она шла к двери, при его словах остановилась и обернулась.

– Может, поспорим?

– Ты только ищешь повод, меня отравить. – Он взял кувшин и неуклюже налил воду в таз.

– Если не боишься попробовать, я обещаю почти полное выздоровление до отъезда, – сказала она. – Если к тому времени ты не почувствуешь себя лучше, объявишь штраф по своему выбору. Если тебе станет лучше, отблагодаришь тем, что мы остановимся в Стоунхендже и ты дашь мне его осмотреть без язвительных замечаний и жалоб на задержку.

Взгляд устремился на нее и быстро отскочил. Но недостаточно быстро. Спутанные черные волосы лежали на плечах, щеки еще розовели со сна, как перламутрово-розовые мазки краски на белом фарфоре. Никогда еще она не казалась ему такой хрупкой. Растрепанная, неумытая, с поникшим от усталости гибким телом, никогда она не была так прекрасна.