Атлант расправил плечи. Книга 1 - Рэнд Айн. Страница 88

– Сегодня вечером вы никого не захотели видеть, но вы хотите побыть со мной…

Никогда в жизни он не слышал в голосе человека таких торжественных ноток гордости.

Она молча сидела рядом с ним в такси и смотрела на небоскребы, мимо которых они проезжали.

– Я слышала, что в Нью-Йорке случаются подобные вещи, но никогда бы не подумала, что это может произойти со мной, – сказала она некоторое время спустя.

– Откуда ты родом?

– Из Буффало.

– У тебя есть семья? – Вроде бы. Там же.

– Что значит – вроде бы?

– Я ушла от них.

– Почему?

– Я подумала, что, если хочу чего-нибудь добиться в этой жизни, должна уйти.

– Но почему? Что случилось?

– Ничего. Ничего и не могло случиться. Именно это я и не могла больше выносить.

– То есть?

– Они… мистер Таггарт, мне кажется, я должна сказать вам правду. Мой отец всегда был неудачником и никчемным человеком, а матери было наплевать на это, и мне в конце концов надоело, что всегда получалось так, что из нас семерых только я имела постоянную работу, а им все время не везло. Я подумала, что, если не уеду, это меня добьет, и я, как и они, сгнию в этой дыре. Однажды я купила билет на поезд и уехала. Я даже не попрощалась с ними. – Девушка тихонько хихикнула. – Мистер Таггарт, это был поезд вашей компании.

– Когда ты приехала в Нью-Йорк?

– Полгода назад.

– И ты здесь совсем одна?

– Да, – радостно ответила девушка.

– И что же ты хотела делать?

– Ну… добиться чего-нибудь своими силами.

– Чего?

– Не знаю… люди же добиваются своего в этом мире. Я смотрела на фотографии Нью-Йорка и думала. – Она указала на громадные здания за размытыми окнами такси. – Я думала: ведь кто-то же построил эти здания, кто-то не просто сидел и ныл, что на кухне грязно, крыша течет, водопровод забился и этот проклятый мир так опостыл что… – Она, вздрогнув, подняла голову и посмотрела ему глаза: – Мистер Таггарт, мы нищали на глазах, и нам было наплевать на это. Я не могла с этим смириться. Им действительно было все равно. Они не хотели и пальцем шевельнуть, даже чтобы вынести мусорное ведро. А соседка твердила, что я обязана им помогать, мол, неважно, что случится со мной, с ней – с любым из нас, потому что мы бессильны что-либо изменить. – Живой, веселый взгляд словно обнажил душу девушки, и Таггарт увидел, что ей очень тяжело и больно. – Я не хочу говорить о них, – сказала девушка, – тем более с таким человеком, как вы! То, что я встретила вас… С ними этого и быть не могло. И я вовсе не собираюсь делиться этим с ними. Это мое, а не их.

– Сколько тебе лет? – спросил Таггарт.

– Девятнадцать.

Уже у себя дома, глядя на нее в залитой светом гостиной, Таггарт подумал, что, если бы девушка ела несколько раз в день, у нее была бы очень хорошая фигура; для своего роста и телосложения девушка казалась слишком уж хрупкой. На ней было поношенное узкое черное платье, которое она пыталась скрасить довольно безвкусными пластмассовыми браслетами, побрякивавшими на запястье. Она рассматривала комнату, словно музей, где ничего нельзя трогать руками и нужно все запомнить, до мельчайших подробностей.

– Как тебя зовут? – спросил Таггарт.

– Шеррил Брукс.

– Садись, Шеррил, что ты стоишь.

Таггарт молча смешал коктейли, пока Шеррил послушно ждала, присев на краешек кресла. Когда он протянул ей стакан, она покорно сделала несколько глотков, но Таггарт знал, что она даже не распробовала, что пьет, сейчас ей было не до этого.

Он отпил из своего стакана и раздраженно поставил его на стол; ему тоже не хотелось пить. Таггарт молча ходил взад-вперед по комнате, зная, что ее глаза неотрывно следят за ним, и получая удовольствие от осознания этого, наслаждаясь чувством огромной значимости, которую приобретали в глазах этой девушки его движения, запонки, шнурки его туфель, лампы и пепельницы на его столе.

– Мистер Таггарт, из-за чего вы так несчастны?

– А почему тебя так беспокоит, счастлив я или нет?

– Потому что… если у вас нет права быть счастливым, то у кого же тогда оно есть?

– Именно это я и хочу знать – у кого оно есть? – Он резко повернулся к ней и разразился словами, словно его прорвало: – Разве это он изобрел железную руду и плавильные печи?

– Кто?

– Реардэн. Не он изобрел домны, химию и сжатый воздух. Он ни за что не получил бы свой сплав, если бы не тысячи и тысячи других людей. Его сплав! Почему его? Почему он считает, что именно он изобрел его? Каждый из нас пользуется трудом других. Никто никогда ничего не изобретает.

– Но руда существовала всегда. Почему же именно мистер Реардэн, а не кто-то другой изобрел этот сплав? – озадаченно спросила Шеррил.

– Он сделал это не ради благородной цели, а ради личной выгоды. Он в жизни ничего не делал из других соображений.

– Но, мистер Таггарт, что же в этом плохого? – Она тихо рассмеялась, словно вдруг нашла ответ на загадку. – Мистер Таггарт, это же чепуха. Вы говорите не всерьез. Вы знаете, что мистер Реардэн так же, как и вы, нажил свое состояние честным трудом. Вы говорите это из скромности, ведь все прекрасно знают, какое огромное дело сделали вы, мистер Реардэн, и ваша сестра, которая, должно быть, прекрасный человек!

– Да? Это ты так думаешь. Она жестокая, безжалостная, бесчувственная тварь, которая посвятила жизнь строительству железных дорог и мостов, но она делает это не во имя идеала, а потому, что ей это нравится. А раз ей это нравится, чем же тогда восхищаться? Я далеко не уверен, что строительство этой линии действительно выдающееся событие. Ее построили для процветающих промышленников Колорадо, а ведь в бедствующих отсталых районах живет так много бедняков, которые отчаянно нуждаются в транспортных средствах.

– Но, мистер Таггарт, вы же сами боролись за строительство линии Джона Галта.

– Да, боролся, потому что это мой долг – перед компанией, перед акционерами, перед рабочими. Но не думай, что я от этого в восторге. Сомневаюсь, что изобретение этого сплава такое уж великое дело, когда во многих странах недостает самого обыкновенного железа. Ты знаешь, что в Китайской Народной Республике не хватает даже гвоздей, чтобы построить хоть какое-нибудь жилье?

– Но… я не думаю, что вы в этом виноваты.

– Кто-то должен решать эти проблемы, кто-то, кто видит дальше своего бумажника. Сейчас, когда вокруг столько страданий, ни один человек, способный к состраданию, не станет сорить деньгами и тратить десять лет жизни на какой-то хитроумный сплав. Ты считаешь это великим? Нет, это не какие-то сверхъестественные способности, это всего лишь толстая шкура, которую не пробить, даже если на него вылить тонну его сплава. В мире много куда более одаренных и талантливых людей, чем он, но о них не пишут в газетах, на них не глазеют, стоя у переезда, потому что они не могут думать о нерушимых мостах, когда у них болит душа за человечество.

Она молча, почтительно смотрела на него; ее радостный пыл угас, а взгляд помрачнел. Таггарт почувствовал себя лучше.

Он взял со стола стакан, сделал глоток и, вдруг вспомнив о чем-то, отрывисто хохотнул.

– Хотя, должен признать, это было весьма забавно, – доверительно, как закадычному другу, сказал он ей повеселевшим голосом. – Видела бы ты, что стало с Ореном Бойлом, когда он услышал по радио первое сообщение со станции Вайет. Да, на него стоило посмотреть. Он буквально позеленел. Лицо у него стало цвета дохлой рыбы, которая долго валялась на солнце. Знаешь, что он отколол вчера вечером, по-своему переживая это событие? Снял люкс в отеле «Вальхалла», а ты знаешь, чем славится этот отельчик, и, насколько мне известно, гудел там и сегодня, напившись до чертиков с несколькими избранными друзьями и доброй половиной женского населения верхней Амстердам-авеню.

– А кто такой Орен Бойл? – с изумлением спросила Шеррил.

– Жирный червь, который слишком много на себя берет. Шустрый малый, который временами становится слишком шустрым. Видела бы ты его вчера вечером! Я вот, к примеру, получил от этого огромное удовольствие. А доктор Флойд Феррис, элегантный доктор Феррис из Государственного института естественных наук, красноречивый слуга народа! Этому красавчику сообщение по радио тоже не понравилось, еще как не понравилось. Но должен признать, он не подал виду, даже глазом не моргнул, только его буквально корежит, – я имею в виду интервью, которое он дал сегодня утром. Он сказал: «Страна дала Реардэну этот металл, и хочется надеяться, теперь он, в свою очередь, что-то даст стране». Ловко, ничего не скажешь, если принять во внимание, кто загребает государственные денежки… И все равно он повел себя умнее, чем Бертрам Скаддер, который не придумал ничего лучше, чем «никаких комментариев», когда коллеги-журналисты попросили его высказать свое мнение. «Никаких комментариев» – и это сказал Бертрам Скаддер, который с рождения не закрывал рта, разглагольствуя о чем просят и не просят, начиная с абиссинской поэзии и кончая состоянием женских туалетов на текстильных фабриках. А доктор Притчет! Этот старый дурак талдычит всем подряд, что точно знает, будто Реардэн вовсе не изобретал этот сплав; ему, мол, стало известно из надежных источников, на которые он не имеет права ссылаться, что Реардэн украл формулу сплава у бедного изобретателя, которого убил.