Атлант расправил плечи. Книга 2 - Рэнд Айн. Страница 26

Вы живете в век самых высоких достижений человечества, в век самой продуктивной цивилизации за всю ее историю, проклинаете деньги – кровеносную систему этой цивилизации и при этом удивляетесь: "Почему вокруг все рушится?" Вы смотрите на деньги так, как до вас смотрели на них дикари, и при этом поражаетесь: "Почему джунгли подступают к окраинам наших городов?" В течение всей истории человечества деньги оставались в руках бандитов, тайных или явных, названия их менялись, методы и цели оставались неизменными: отнять блага силой и не позволять производителям встать с колен – держать их униженными, оскорбленными, опозоренными. Ваша фраза о том, что деньги – источник всех бед, уходит корнями в те времена, когда богатство создавалось трудом рабов, которые веками повторяли одни и те же движения, когда-то открытые чьим-то умом. В те времена, когда производство благ управлялось насилием, а богатство приобреталось только завоеваниями, завоевывать, по существу, было почти нечего. Но несмотря на века полуголодного, бесправного существования, люди прославляют викингов, рыцарей, робингудов как аристократов меча, аристократов рода, аристократов чести и презирают производителей, называя их лавочниками, дельцами, капиталистами. К чести человечества, в его истории один-единственный раз все же существовала страна денег, и у меня нет иной возможности отдать Америке более высокую дань признательности, чем сказать: это была страна разума, справедливости, свободы, творческих и производственных достижений. Впервые в истории человеческий разум и деньги были объявлены неприкосновенными, здесь не осталось места для богатства, отнятого силой, здесь создали условия для накопления капитала собственным трудом, здесь не осталось места для бандитов и рабов, здесь впервые появился человек, действительно создающий блага, величайший труженик, самый благородный тип человека – человек, сделавший самого себя, – американский капиталист.

Вы спросите, что является самым ярким достижением американцев? Я считаю этим то, что люди этой страны придумали выражение "делать деньги". Ни в одном языке мира, ни у одного народа не было такого словосочетания. Испокон веков люди считали богатство статичным – его можно было отнять, унаследовать, выпросить, поделить, подарить. Американцы стали первыми, кто осознал, что богатство должно быть сделано. Выражение "делать деньги" стало основой новой морали этой части человечества.

Но именно за эти слова вырождающиеся культуры прочих континентов ненавидят Америку. Усвоив кредо бандитов, вы считаете постыдным величайшее достижение своей культуры; вы относитесь к вашим национальным героям, американским промышленникам, как к грабителям и подлецам; а к вашим великолепным заводам – как к творению сугубо физического труда, труда рабов, подбадриваемых кнутом, наподобие египетских пирамид. Негодяй, утверждающий, что не видит разницы между силой доллара и силой кнута, должен почувствовать разницу на собственной шкуре – и надеюсь, так и будет.

Пока вы не поймете, что деньги – корень добра, вы будете разрушать себя. Когда деньги перестают быть инструментом отношений между людьми, таким инструментом становятся сами люди – в руках других людей.

Кровь, кнут, оружие – или доллар. Делайте выбор! Другого не дано! И времени на раздумье почти не осталось.

Франциско ни разу не взглянул на Реардэна во время своей речи; но, закончив, устремил свой взгляд прямо ему в глаза. Реардэн стоял, не шелохнувшись, никого не замечая, кроме Франциско, вокруг которого загудели разгневанные голоса.

Кто-то, послушав, спешил прочь, кто-то говорил: "Это ужасно!", "Это ложь!", "Как злобно и эгоистично!", произнося слова громко, но в то же время осторожно, словно желая, чтобы стоящие рядом услышали их, и надеясь, что Франциско не услышит

– Сеньор Д'Анкония, – заявила дама в серьгах, – я не согласна с вами!

– Если вы можете опровергнуть любой из моих доводов, мадам, я с благодарностью выслушаю вас.

– О, я не могу. У меня нет конкретных возражений, мой мозг работает иначе, чем ваш, но я чувствую, что вы не правы, и поэтому знаю, что вы ошибаетесь.

– Откуда вы это знаете?

– Я это чувствую. Я живу не головой, а сердцем. Возможно, вы сильны в логике, но вы бессердечный человек.

– Мадам, когда люди вокруг вас начнут погибать от голода, ваше сердце не сможет спасти их. И я настолько бессердечен, что заявляю, что, когда вы начнете кричать: "Я этого не предполагала!", вы не будете прощены.

Женщина отвернулась; по ее полным щекам пробежала дрожь.

– Забавная манера вести светскую беседу! – гневно сказала она.

Тучный мужчина с бегающими глазками нарочито бодро сказал:

– Если таково ваше мнение о деньгах, сеньор, я ужасно рад, что владею изрядной долей акций "Д'Анкония коппер". – Его тон демонстрировал стремление смягчить любой спор.

Франциско мрачно произнес:

– Советую вам, сэр, еще раз хорошенько подумать. Реардэн направился к Франциско, который, казалось, не

смотрел в его сторону, но сразу двинулся ему навстречу, будто вокруг никого не было.

– Привет, – легко, как школьному товарищу, сказал Реардэн. Он улыбался.

Его улыбка отразилась на лице Франциско:

– Привет.

– Хочу поговорить с вами.

– А с кем, по-вашему, я говорил последнюю четверть часа?

Реардэн улыбнулся, признавая правоту собеседника:

– Я думал, вы меня не заметили.

– Я заметил, что вы один из двоих людей в этом зале, которые действительно рады меня видеть.

– По-моему, вы самонадеянный человек.

– Нет, скорее благодарный.

– Кто второй человек, который действительно рад вас видеть?

Франциско пожал плечами и легко произнес:

– Женщина.

Реардэн заметил, что Франциско так искусно отвел его в сторонку от группы, что ни он, ни другие не поняли, что это сделано умышленно.

– Не ожидал встретить вас здесь, – сказал Франциско. – Вам не следовало приходить на эту свадьбу.

– Почему?

– Можно поинтересоваться, что заставило вас прийти?

– Моя жена очень хотела принять приглашение.

– Простите за выражение, но было бы намного приличнее взять ее в путешествие по борделям. И безопаснее.

– О какой опасности вы говорите?

– Мистер Реардэн, вы не знаете, как эти люди делают дела и как они истолковывают ваше присутствие здесь. Согласно вашим правилам, воспользоваться гостеприимством человека значит признать, что вы и пригласивший вас человек поддерживаете цивилизованные отношения. Но у этих людей иные правила.

– Тогда почему вы пришли сюда? Франциско весело пожал плечами:

– Я… то, что делаю я, не имеет значения. Я всего лишь гуляка.

– А что вы делаете здесь?

– Ищу побед.

– Нашли что-нибудь?

Лицо Франциско неожиданно приняло серьезное выражение, и он тяжело, почти торжественно произнес:

– Да. И думаю, это будет одна из великих побед.

Реардэн непроизвольно выкрикнул:

– Как можно так растрачивать свою жизнь? – Это был не упрек, а отчаяние.

Подобие улыбки, словно свет отдаленного огонька, промелькнуло в глазах Франциско, когда он ответил:

– Вы хотите сказать, что обеспокоены этим?

– Могу сказать и кое-что еще, если хотите. Пока не встретил вас, я все время удивлялся, как вы можете проматывать такое богатство, как у вас. Сейчас я не могу презирать вас, как презирал раньше, хотя меня мучает более серьезный вопрос: как вы можете проматывать такой разум, как у вас?

– Не думаю, что проматываю его.

– Не знаю, было ли в вашей жизни что-то, чем вы дорожили, но хочу сказать вам то, что никому никогда не говорил. Помните, когда я впервые встретил вас, вы сказали, что хотите выразить мне свою благодарность?

В глазах Франциско не осталось ни следа веселья; Реардэн еще не видел такого серьезно-почтительного выражения.

– Конечно, мистер Реардэн, – медленно ответил Франциско.

– Я сказал вам, что не нуждаюсь в благодарности, и оскорбил вас. Что ж, вы выиграли. Речь, что вы произнесли сегодня, была адресована мне, правда?