Атлант расправил плечи. Книга 2 - Рэнд Айн. Страница 39

Поток, хлещущий из пробоины в поврежденной печи, не был красным жаром огня, это было белое сияние солнечного света. Он разливался по земле, беспорядочно растекаясь стремительными ручейками; он осветил промозглую дымную завесу ярким подобием утра. Это был расплавленный металл, а вопль сирены возвещал о пробоине – выбило перегородку выпускного отверстия. Начальник цеха лежал без сознания, белый поток бил струей, потихоньку расширяя отверстие, а люди пытались песком, брандспойтами и огнеупорной глиной остановить пышущие жаром ручейки, которые, тяжело скользя, растекались, превращая все на своем пути в струи едкого дыма.

Через несколько секунд, потребовавшихся, чтобы оценить масштабы бедствия, Реардэн увидел фигуру человека у подножия печи, фигуру, очерченную ослепительным светом, словно вставшую на пути потока. Руки с засученными рукавами белой рубашки поднимали и швыряли что-то черное в бьющий струей металла источник. Это был Франциско Д'Анкония, и он действовал с таким мастерством, которое, как считал Реардэн, уже недоступно ни одному человеку.

Много лет назад Реардэн работал на безвестном сталепрокатном заводе в Миннесоте, в его обязанности входило, после того как в поврежденной печи пробивало летку, вручную заделывать отверстие огнеупорной глиной, чтобы удержать поток металла. Это была опасная работа, унесшая много жизней; за несколько лет до этого была изобретена гидравлическая пушка для заделывания летки; но множество заводов находилось в застое, и, чтобы хоть как-то существовать, там приходилось использовать изношенное оборудование и давно устаревшие методы. Реардэн справлялся с этой работой, но с тех пор он не встречал ни одного человека, способного выполнить ее. Сейчас он видел, как посреди бьющих струй горячего пара перед крошащейся поврежденной печью высокий, стройный повеса выполняет эту операцию с ловкостью профессионала.

Реардэну потребовалось одно мгновение, чтобы сбросить пальто, схватить у первого попавшегося рабочего защитные очки и присоединиться к Франциско. Времени говорить, чувствовать и удивляться не было. Франциско лишь на миг взглянул на него – и Реардэн увидел запачканное лицо, черные очки и широкую улыбку.

Они стояли на скользком островке затвердевшей грязи, у края белого потока, под их ногами злорадствовал огонь, а они швыряли и швыряли глину в ослепительное месиво колышущихся язычков, похожих на газ, – кипящий металл. Реардэн осознавал только последовательные движения: подъем глины, нацеливание, бросок вниз и, прежде чем она падала в незримое место назначения, наклон за очередной порцией; его сознание было направлено на работу рук, чтобы спасти печь, и ненадежное для сохранения жизни положение ног. Больше он ничего не ощущал – только ликующее чувство действия, своей способности к нему, точности движений тела, повинующегося его воле. И не имея времени уяснить, но зная это, ухватывая ощущением, минуя контроль сознания, он видел черный силуэт на фоне сияющих красных лучей, локти, угловатые изгибы, свет, бьющий сквозь пар, как длинные иглы прожекторов, следящих за движениями искусного, уверенного человека, которого он прежде видел лишь облаченным в смокинг в огнях бальных залов.

У Реардэна не было времени думать, объяснять, но он знал, что таков и есть Франциско Д'Анкония, именно он первым увидел настоящего Франциско и полюбил – слово не ошарашило его, так как не прозвучало в сознании, Реардэн ощущал лишь какое-то радостное переживание, похожее на поток энергии, дополняющей его собственную.

Реардэн вдруг понял, что это было смыслом существования его мира: мгновенное сопротивление бедствию, непреодолимая энергия борьбы, торжествующее ощущение своей способности победить. Он был уверен, что Франциско чувствует то же самое, что он движим тем же порывом, что они оба имеют право быть тем, что они есть. Он мельком взглянул на покрытое струйками пота лицо, охваченное порывом к действию, он никогда не видел более счастливого лица.

Над ними возвышалась печь – черная масса, окутанная клубами пара; она, казалось, задыхалась, выпуская красные вздохи, которые зависали в воздухе, а люди боролись за то, чтобы она не истекла кровью до смерти. К их ногам падали искры и взрывались мельчайшими осколками металла, исчезая незамеченными на одежде и на коже ладоней. Поток лился все медленнее, ломаными струями через вырастающую на глазах перегородку.

Все случилось так быстро, что Реардэн осознал это только позднее. В его сознании запечатлелись два момента. Сначала он увидел, как Франциско качнулся при выпаде вперед, чтобы бросить очередную порцию глины, потом он неожиданно неловко отскочил назад, конвульсивно взмахнув во избежание падения распростертыми руками, – – и ноги заскользили по глине, Франциско не удержался и начал падать в огненную пропасть. Реардэн успел подумать, что, если он прыгнет к Франциско по скользкой осыпающейся глине, это приведет к гибели обоих. Вторым моментом было приземление около Франциско. Реардэн схватил его, и оба замерли в невесомости, качаясь между открытым пространством и грудой глины над огненным провалом, затем Реардэн дернул Франциско назад и на мгновение прижал все его тело к своему, как прижал бы своего единственного сына. Любовь, ужас, облегчение выразились в одном возгласе:

– Осторожно, придурок чертов!

Франциско потянулся за очередной порцией глины и продолжил работу.

Когда все закончилось и пробоина была заделана, Реардэн обнаружил ноющую боль в мышцах, в теле не осталось сил, чтобы двигаться, но все же он чувствовал, себя так, будто входил в свой кабинет рано утром, готовый разрешить еще десяток новых проблем. Он посмотрел на Франциско и только сейчас заметил, что на их одежде зияют черные дыры, что их руки кровоточат, что на виске Франциско содрана кожа и вниз по скуле стекает тоненький красный ручеек. Франциско снял защитные очки и улыбнулся Реардэну – это была чистая утренняя улыбка.

Молодой человек с хронически обиженным и одновременно нахальным видом бросился к Реардэну с криком:

– Я ничего не мог сделать, мистер Реардэн! – И пустился в долгие объяснения.

Реардэн без единого слова повернулся к нему спиной. Это был помощник мастера, ответственный за манометр печи, молодой человек, только что окончивший колледж.

Где-то в глубине сознания Реардэна крутилась мысль, что подобные аварии происходят сейчас чаще и вызваны сортом руды, которую он использовал, но приходилось использовать любую руду, которую удавалось раздобыть. Еще он подумал, что его старые рабочие всегда были способны предотвратить аварию, любой из них заметил бы признаки аварии и знал, как ее предотвратить; но таких людей осталось немного, Реардэн был вынужден брать на работу всех, кого мог найти. Сквозь клубы пара он видел, что именно эти люди, люди старой закалки, бросились со всех концов цеха на борьбу с бедой, теперь они стояли шеренгой, и им оказывал первую помощь медицинский персонал. Он удивился тому, что происходит с молодежью страны. Но удивление исчезло при виде парня из колледжа, на Реардэна нахлынула волна презрения – если это и есть враг, то бояться нечего. Все это промелькнуло в его сознании и исчезло. Реардэн видел, как Франциско отдает распоряжения окружившим его людям. Они не знали, кто он, откуда появился, но слушали: они знали, что перед ними человек, знающий свое дело. Франциско запнулся на полуслове, увидев, что Реардэн подошел и слушает, и, смеясь, извинился:

– О, прошу прощения! Реардэн ответил:

– Продолжай. Все верно, так и надо.

Возвращаясь в потемках в кабинет, они ничего не сказали друг другу. Реардэн чувствовал, как в нем нарастает ликующий смех, что он хочет, в свою очередь, подмигнуть Франциско, как товарищ по заговору, разгадавший тайну, в которой тот ни за что бы не признался. Иногда он поглядывал на лицо Франциско, но тот не смотрел на Реардэна. Через некоторое время Франциско произнес:

– Вы спасли мне жизнь. – В этих словах звучала благодарность.

Реардэн хохотнул:

– Ты спас мне печь.