Атлант расправил плечи. Книга 2 - Рэнд Айн. Страница 79

Он исчез прежде, чем Реардэн успел ответить. Он скрылся за каменной оградой так же неожиданно и беззвучно, как и появился. Оглянувшись, Реардэн не обнаружил ни следа, никакого движения в темноте:

Реардэн стоял на обочине пустой дороги в одиночестве, которое ощущал еще сильнее, чем раньше. Он увидел лежащий на земле сверток. В уголке мешковина отогнулась, и металл блестел в лунном свете, напоминая цветом волосы Даннешильда. Реардэн наклонился, поднял золото и двинулся дальше.

Кип Чалмерс выругался, когда поезд, качнувшись, разлил по столу его коктейль. Он наклонился вперед, задев локтем лужицу, и сказал:

– Черт бы побрал эти железные дороги! Что у них происходит с рельсами? Хотелось бы думать, что с теми деньгами, которые у них есть, они постараются, чтобы нам не пришлось подобно фермерам трястись в повозке с сеном!

Никто из троих его попутчиков не потрудился ответить; они оставались в салоне просто потому, что им было лень возвращаться в купе. Огни в салоне походили на иллюминаторы, которые едва виднелись сквозь туман сигаретного дыма. Это был личный вагон, который Кип Чалмерс потребовал и получил для своего путешествия; он был прицеплен к "Комете" и болтался, как хвост встревоженного зверя, когда поезд огибал горные ущелья.

– Я начинаю кампанию за национализацию железных Дорог, – сказал Кип Чалмерс, вызывающе уставившись на невысокого седого мужчину, который смотрел на него без всякого интереса. – Это ляжет в основу моей политической платформы. Моей платформе нужна в основополагающая идея. Мне не нравится Джим Таггарт, он похож на недоваренную устрицу. К черту железные дороги! Пора прибрать их к рукам.

– Иди спать, – сказал мужчина, – если хочешь иметь пристойный вид на завтрашнем митинге.

– Думаешь, успеем?

– Надо успеть.

– Знаю, что надо. Но не уверен, что мы вовремя доберемся. Эта чертова сверхскоростная улитка опаздывает на несколько часов.

– Надо успеть вовремя, Кип, – зловещим тоном сказал его невзрачный собеседник с упрямой монотонностью человека, провозглашающего цель, не задумываясь о средствах.

– Черт побери, а то я не знаю!

У Кипа Чалмерса были волнистые светлые волосы и бесформенный рот. Он вырос в семье среднего достатка и среднего происхождения и презрительно относился к богатству и происхождению, всем своим видом демонстрируя, что только настоящий аристократ может позволить себе такое циничное равнодушие. Он закончил колледж, который был известен воспитанием аристократии такого рода. В колледже его научили, что назначение любой мысли – окончательно ввести в заблуждение тех, у кого хватает глупости думать. Он сделал карьеру в Вашингтоне, с ловкостью вора-форточника перебираясь из отдела в отдел, словно цепляясь за неровности на обвалившейся стене. Он считался величиной второго калибра, но держался так, что несведущие люди принимали его за фигуру, равную самому Висли Маучу.

Из собственных стратегических соображений Кип Чалмерс занялся общественной деятельностью и решил баллотироваться на пост члена Законодательного собрания от Калифорнии, хотя знал об этом штате только то, что там снимают кино и загорают на дорогих пляжах. Организатор его предвыборной кампании провел всю подготовительную работу, и сейчас Чалмерс в первый раз направлялся на встречу со своими будущими избирателями. Завтра вечером в Сан-Франциско намечался митинг, вокруг которого подняли большую шумиху. Организатор кампании хотел, чтобы Чалмерс выехал на день раньше, но он задержался в Вашингтоне, чтобы поприсутствовать на приеме с коктейлями, и выехал первым поездом на следующий день. Он не выказывал никакого беспокойства по поводу митинга, пока не заметил, что "Комета" опаздывает на шесть часов.

Троим его попутчикам было наплевать на его настроение: им нравилась его выпивка. Лестер Таг, организатор кампании, был маленьким пожилым человечком, чье лицо выглядело так, словно его вдавили внутрь и оно так и не восстановило своей формы. Он был адвокатом; если бы он жил лет на семьдесят раньше, то защищал бы магазинных воришек и тех, кто по заказу богатых корпораций устраивает в их помещениях "аварии". Сейчас он открыл более выгодное дельце – представлять людей, подобных Кипу Чалмерсу.

Лаура Брэдфорд была любовницей Чалмерса; она нравилась ему потому, что его предшественником числился Висли Мауч. Лаура была киноактрисой, она прошла путь от талантливой исполнительницы эпизодических ролей до бездарной звезды и достигла этого не интрижками с руководителями студии, а окольным, но более эффективным путем – через постели чиновников. В своих интервью она говорила об экономике, а не о роскошной жизни, высказываясь в воинственно праведном духе третьеразрядных бульварных листков; все ее экономические теории сводились к одному: "Надо помогать бедным".

Гилберт Кийт-Уортинг, английский писатель, всемирно известный лет тридцать назад, был гостем Чалмерса по никому не понятной причине. С тех пор никому не приходило в голову читать его творения, но все воспринимали его как живого классика. Его считали гением, потому что он обычно высказывался следующим образом: "Свобода? Давайте не будем о свободе. Свобода невозможна. Человек никогда не будет свободен от голода, холода, болезней, несчастных случаев. Он никогда не освободится от тирании окружающей среды. Так зачем бороться с тиранией политической диктатуры?" Когда в Европе было претворено в жизнь то, что он проповедовал, Гилберт Кийт-Уортинг переехал в Америку. С годами его стиль и его тело весьма одрябли. К семидесяти годам он превратился в толстого старика с крашеными волосами и манерами циника, сдабривающего свою речь цитатами из йоги, утверждающими тщетность всех человеческих устремлений. Кип Чалмерс пригласил Кийт-Уортинга потому, что его присутствие в свите придавало акции некую изысканность. Гилберт Кийт-Уортинг поехал с ним, потому что ему было все равно, куда ехать.

– Черт побери этих железнодорожников! – воскликнул Кип Чалмерс. – Они специально это устроили, хотят сорвать мне кампанию. Я не могу опоздать на этот митинг! О Господи, Лестер, сделай что-нибудь!

– Я уже пробовал, – ответил Лестер Таг. На последней станции он пытался найти самолет для завершения поездки; но в ближайшие два дня коммерческих рейсов не планировалось.

– Если они не доставят меня вовремя, я сниму с них скальпы и отниму у них железную дорогу! Надо сказать тому чертову кондуктору, чтобы они поторопились!

– Ты уже трижды говорил ему.

– Я его уволю. Он привел тысячу отговорок, мол, технические проблемы. Мне надо ехать, а не слушать отговорки! Они не имеют права поступать со мной, как с пассажиром общего вагона. Я хочу, чтобы меня доставили, куда хочу и когда хочу. Они что, не знают, что ли, что я еду в этом поезде?

– Уже знают, – сказала Лаура Брэдфорд. – Заткнись, Кип. Ты действуешь мне на нервы.

Чалмерс вновь наполнил свой стакан. Вагон дергался, и на полках бара чуть слышно дребезжало стекло. Звездное небо в окнах беспрестанно дрожало, и казалось, что звезды ударяются друг о друга. За стеклом окна в конце вагона не было видно ничего, кроме мерцания красных и зеленых фонариков, обозначающих конец состава, и убегающих в темноту рельсов. Рядом с поездом бежала скалистая стена; звезды время от времени неожиданно ныряли в провал между высоко очерченными пиками Колорадских гор.

– Горы… – удовлетворенно произнес Кийт-Уортинг. – Подобные зрелища заставляют человека вспомнить о своей незначительности. Что значит эта никчемная полоска рельсов, которой так гордятся грубые материалисты, в сравнении с вечным великолепием? Не более чем нитка, которой швея подшивает подол природы. Если один из этих гранитных исполинов рухнет, он уничтожит поезд.

С чего это он вдруг рухнет? – без особого интереса спросила Лаура Брэдфорд.

Похоже, этот проклятый поезд замедлил ход, – сказал Кип Чалмерс. – Эти скоты останавливают поезд, несмотря на то что я им сказал!

Ну… это ведь горы, знаете ли… – заметил Лестер Таг.