Добродетель эгоизма - Рэнд Айн. Страница 31

Это верно в отношении всех законных групп или объединений граждан в свободном обществе: товарищеских обществ, коммерческих предприятий, профессиональных объединений, трудовых союзов (добровольных), политических партий и т. д. Это также применимо ко всем договорам о посредничестве: право одного человека действовать от имени другого или других выводится из прав тех, кого он представляет, и предоставлено ему на добровольной основе, с определенной, ограниченной целью – как в случае права адвоката, коммерческого представителя, делегата трудового союза и т. д.

Группа как таковая никаких прав не имеет. Человек, присоединившись к группе, не может ни приобрести новых прав, ни потерять те, которые он имеет. Принцип индивидуальных прав – единственная моральная база для любых групп и ассоциаций.

Группа, не признающая этого принципа, – не свободная ассоциация, а банда или толпа.

Любая доктрина групповой деятельности, не признающая индивидуальных прав, – это доктрина власти толпы или легализованного линчевания.

Идея «коллективных прав» (идея, что права принадлежат не отдельным людям, а группе) означает, что «права» принадлежат каким-то людям, но не принадлежат другим, что какие-то люди имеют «право» распоряжаться другими по собственному усмотрению, – и что критерием такого привилегированного положения является количественное превосходство.

Ничто не может ни оправдать, ни обосновать такую доктрину, и никому никогда это не удавалось. Подобно альтруистической морали, от которой она произошла, эта доктрина основана на мистицизме: либо на старомодном мистицизме веры в сверхъестественные законы типа «Божественного права королей», либо на социальной мистике современных коллективистов, которые воспринимают общество как суперорганизм, как некое сверхъестественное образование, отличное и превосходящее сумму своих индивидуальных членов.

Аморальность такой коллективистской мистики особенно очевидна сегодня в вопросе народных прав.

Народ, как и любая другая группа, – это просто набор отдельных личностей, который не обладает никакими правами, кроме прав составляющих его граждан. Свободный народ – народ, который признает, уважает и защищает личные права своих граждан, – имеет право на свою территориальную целостность, общественный строй и форму правления. Правительство такого народа – не властелин, а слуга, или агент, своих граждан, и не имеет никаких прав, кроме тех, что делегированы ему его гражданами для выполнения определенного ограниченного задания (задания защищать их от физического насилия, что выводится из их права на самозащиту).

Граждане свободной нации могут быть не согласны с определенными легальными процедурами или методами обеспечения их прав (что является комплексной проблемой, относящейся к предмету изучения политологии и философии закона), но они согласны с основным используемым принципом: с принципом индивидуальных прав. Если в конституции страны индивидуальные права ставятся вне пределов досягаемости общественных властей, то сфера политической власти оказывается существенно ограниченной – и таким образом граждане могут согласиться подчиняться решению большинства в этой конкретной ограниченной сфере. При этом никто не претендует на жизни и имущество меньшинств или отдельных инакомыслящих; они не могут стать объектом для голосования, и никакое большинство не может ими распоряжаться; никому не может быть дана неограниченная власть над другими.

Такая нация имеет право на суверенитет (которое выводится из прав граждан) и право требовать признания своего суверенитета другими нациями.

Но ни диктатура, ни орда дикарей, ни любая из форм абсолютистской тирании не может претендовать на такое право. Народ, нарушающий права составляющих его граждан, не может претендовать вообще ни на какие права. В вопросе прав, как и во всех вопросах морали, двойного стандарта быть не может. Народ, которым правит грубая физическая сила, – это не народ, а орда, – неважно, кто ее предводитель: Аттила, Чингисхан, Гитлер, Хрущев или Кастро. На какие права мог бы претендовать Аттила и на каких основаниях?

Это относится к любым формам племенного варварства, древним или современным, примитивным или «индустриальным». Ни география, ни расовая принадлежность, ни традиция, ни предшествующая стадия развития не может дать каким-то людям «права» на нарушение прав других.

Право на «самоопределение нации» применимо только к свободным обществам или к тем, которые пытаются сделаться свободными; оно не применимо к диктатурам. Точно так же, как право личности на свободу действий не включает в себя «права» на совершение преступлений (то есть на нарушение прав других), право нации определять для себя форму правления не включает в себя права на установление рабовладельческого строя (то есть на узаконивание порабощения одних людей другими). Нет такой вещи, как «право на порабощение». Народ может установить его, как и человек может стать преступником, но никто не может сделать этого по праву.

В данном контексте не имеет значения, была ли нация порабощена силой, как Советская Россия, или путем голосования, как нацистская Германия. Права личности не могут быть предметом для публичного выбора; большинство не имеет права по итогам голосования отменить права меньшинства; политическая функция прав заключается как раз в защите меньшинства от подавления большинством (а самое маленькое меньшинство на земле – это личность). Рабовладельческое общество, которое было кем-то захвачено или самостоятельно решило отдаться в рабство, не может претендовать ни на какие национальные права и на признание таких «прав» цивилизованными государствами, – точно так же, как шайка бандитов не может требовать признания своих «прав» и равенства перед законом с промышленным предприятием или университетом, на том основании, что бандиты единогласно выбрали такую форму групповой деятельности.

Диктаторские нации вне закона. Любой свободной народ имел право вторгнуться в нацистскую Германию, а сегодня имеет право вторгнуться в Советскую Россию, на Кубу или любую другую территорию рабства. Сделает ли свободный народ такой выбор – зависит исключительно от его личных интересов, а не от признания несуществующих «прав» главарей бандитской шайки. Свободный народ не обязан жертвовать собой ради освобождения других народов, но у него есть на это право.

Однако это право имеет свои условия. Подобно тому, как борьба с преступностью не дает полицейскому права заниматься криминальной деятельностью, так же и вторжение и разгром диктаторского государства не дают победителю права построить на его территории другой вариант рабовладельческого общества.

Рабовладельческое государство не имеет национальных прав, но личные права его граждан остаются в силе, и завоеватель не имеет права их нарушать. Таким образом, завоевание порабощенной страны морально оправданно только в том случае, если завоеватели устанавливают там свободный общественный строй, то есть строй, основанный на признании прав личности.

Так как сегодня в мире не существует ни одной полностью свободной страны, и так называемый «свободный мир» состоит из государств с разнообразными вариантами «смешанной экономической системы», стоит спросить: является ли любое государство мира морально открытым для завоевания любым другим? Ответ – нет. Существует разница между государством, признающим принцип индивидуальных прав, но не применяющим его в полном объеме на практике, и государством, которое отрицает и презирает их совершенно. Все «смешанные экономики» – неустойчивые переходные структуры, которые в конце концов должны стать свободными или скатиться к диктатуре. Существуют четыре признака, по которым государство безоговорочно можно считать диктаторским: однопартийная власть, осуждение без суда или с пародией на суд, национализация или экспроприация частной собственности и цензура. Страна, повинная в этих преступлениях, должна быть лишена любых моральных привилегий, любых претензий на права нации или суверенитет, и становится вне закона.