ИСТОК - Рэнд Айн. Страница 8

У него не было друзей. К нему относились как к мебели – полезной, но безликой, и такой же безмолвной.

Питеру доставляло наслаждение давать Роурку приказания, делать ему замечания. Тем самым он мстил ему за свою зависимость от его мнения, его совета. Китинг, ждал реакции Роурка, его возмущения, но Роурк все приказания Китинга выполнял беспрекословно. Однажды Питер послал Роурка на место стройки большого отеля для проверки работы электриков, и он познакомился с электриком Майком, Майк понял, что Роурк дает советы со знанием дела. Когда Роурк пришел на стройку в третий раз, электрики закончили уже свою работу, и Майк пригласил Роурка выпить пива. Его представление о мире было простым. Для Майка люди делились на две группы: компетентные и некомпетентные. С последними он старался не встречаться. В своей области Майк был экпертом. Он любил здания, но презирал всех архитекторов.

– Правда, был один архитектор, Рыжий, – сказал он после пятой кружки, обращаясь к Роурку, – который чувствовал здания. Я работал для него, когда мне было столько же лет, сколько тебе. Жаль, что ты тогда был слишком мал, чтобы знать его.

– Как его зовут?

– Его звали Генри Камерон, и он давно уже умер. Роурк долго смотрел на Майка, потом сказал.

– Он жив, Майк, я работал у него, почти три года. Они молча смотрели друг на друга, и этот взгляд был как бы печатью, скрепившей их дружбу.

Однажды, когда Питер уехал, по делам в Вашингтон, к Франкону пришел заказчик и попросил сделать ему проект административного здания общей стоимостью 8 млн. долларов. У Франкона не было другого выхода, как поручить это Роурку. Роурк попросил его позволить ему сделать этот проект по типу Дана Билдинг, построенному Камероном, Франков отказал ему в этом. Тогда Роурк сказал, что не будет делать проекта. Возмущенный Франкон выгнал Роурка. Когда Китинг узнал об этом, он не стал возражать против решения Франкона.

Роурк составил список архитекторов по принципу их наименьшей бездарности и стал ходить к ним в поисках работы. Он не возмущался, когда ему отказывали. Его даже не унижало это: он был к этому внутренне готов. Он знал, что должен найти себе временное пристанище.

Иногда он навещал Камерона, но никогда не рассказывал ему о своих безрезультатных поисках.

Однажды он набрел на контору Джона Эрика Снайта. Тот просмотрел его чертежи и спросил, может ли он приступить к работе сегодня же. Он спросил, сколько он получал у Франкона.

– 65,-ответил Роурк.

– Я смогу платить вам только 50, и если вы согласны, приступайте сразу же. Роурк сoгласился.

У Снайта было пять архитекторов. У каждого из них было прозвище: «Классический», «Готический», «Ренессанс», «Смешанный». Роурк получил кличку «Модерниста». Просмотров окончательные чертежи здания, которое должен был строить Снайт, Роурк понял, что ему следует ждать от новой работы. Он никогда не увидит построенными свои проекты – только их части. Но он сможет делать проекты так, как он хочет. Кроме того, он решит насущные для него проблемы. Это было меньше, чем он хотел, и больше, чем он мог ожидать.

Китинг знал о том, что у Франкона есть дочь. Франкон предпочитал никогда не говорить о ней. Она была, как говорится, отрезанным ломтем, жила отдельно, вела самостоятельную жизнь, работала журналисткой в газете «Знамя». У неё в газете была своя колонка «Ваш дом», где она писала о лучших современных жилищах. Это была умная и талантливая журналистка.

Однажды, войдя в здание фирмы, Китинг столкнулся на лестнице с молодой женщиной, которая разговоривала с клерком. Это была необыкновенно высокая и хрупкая девушка, очень тоненькая, но прекрасно сложенная. Рядом с ней нормальное женское тело казалось грузным и массивным. На ней был строгий серый костюм, который выглядел необычайно элегантным. Она положила узкую длинную руку на перила лестницы, и в этом жесте тоже было необъяснимое изящество. Её серые глаза какой-то странной удлиненно-прямоугольной формы были обрамлены длинными пушистыми ресницами. Она выглядела очень спокойной и холодной. Её бледно-золотистые волосы были подстрижены в виде шлема. Казалось, что и её лицо, и её волосы, и её костюм не имели определенного цвета. Это скорее был какой-то оттенок и она казалась нереальной. Китинг застыл на месте. Так вот что художники называют красотой!

– Если ему угодно меня видеть, то он может сделать это только сейчас – сказала она клерку в приемной. – Он просил меня зайти, и у меня не будет другого времени.

Это не было приказанием. Она говорила таким авторитетным тоном, что приказание казалось излишним. Она поднялась наверх, обдав Китинга невидящим холодным взглядом. Это и была дочь Франкона. Её звали Доминика. В своей последней статье она резко критиковала дом, построенный по проекту Китинга. Затем она подрывала авторитет фирмы своего отца. Вот почему Франкон вызвал её к себе.

Китинг услышал голос Франкона, громкий, сердитый и беспомощный:

– … получить такой удар от своей собственной дочери! Я привык к твоим фокусам, но это уж слишком! Что мне теперь делать? Как я должен объяснить это? Ты понимаешь, какое положение я занимаю в обществе?

Китинг хотел войти, но в это время услышал, как Доминика рассмеялась. Звук её смеха был так весел и так холоден, что Китинг решил не входить. Он вдруг почувствовал, что ему страшно. Почти также страшно, как тогда, когда увидел её глаза, которые казались усталыми, презрительными и оставляли у человека впечатление холодной жестокости. Спускаясь по лестнице, он думал о том, что теперь-то он наверняка заставит Франкона познакомить его со своей дочерью. Но где-то в душе он смутно чувствовал, что лучше было бы ему никогда больше не встречаться с ней.

В доме Ральфа Холькомба собрались гости. Среди приглашенных был и Питер Китинг. Он скучал и поглядывал на часы, размышляя, когда будет удобно уйти. В это время в маленькой библиотеке он увидел Доминику в окружении трех молодых людей. Она стояла, прислонившись к колонне, со скучающий видом. Молодые люди явно утомляли её своим вниманием. На ней было облегающее черной бархатное платье.