Трудно быть богом. Хищные вещи века - Стругацкий Аркадий Натанович. Страница 18

— …И все-таки рыбари- это немного вульгарно,-негромко,но отнюдь не шепотом объявил один из черных костюмов.

Я прислушался.

— Все зависит от темперамента,- возразил другой.- Лично я нисколько не осуждаю Карагана.

— Карагана я тоже не осуждаю. Но немного шокирует то, что он забрал свой пай. Джентльмен так не поступил бы.

— Простите,но Караган не джентльмен.Он всего лишь директор-распорядитель. Отсюда и мелочность,и меркантильность,и некоторая,я бы сказал,мужиковатость…

— Не будем так строги. Рыбари- это интересно. И честно говоря, я не вижу оснований, почему бы нам не заниматься этим. Старое Метро- это вполне респектабельно. Уайлд элегантнее Нивеля, но мы же не отказываемся на этом основании от Нивеля…

— И вы серьезно готовы?…

— Да хоть сейчас… Кстати, без пяти два. Пойдемте?

Они поднялись, вежливо-дружески попрощались с барменом и пошли к выходу — элегантные, спокойные, снисходительно-высокомерные. Это было удивительной удачей. Я громко зевнул и, проговорив: «На площадь пойти…», последовал за ними,раздвигая табуретки.Улица была еле освещена, но я сразу увидел их. Тот, что шел справа, был пониже, и, когда они проходили под фонарями, было видно, что волосы у него мягкие и редкие. По-моему, они больше не разговаривали.

Они обогнули сквер,свернули в совсем темный переулок,отшатнулись от пьяного человека,попытавшегося с ними заговорить, и вдруг резко, так ни разу и не оглянувшись, нырнули в сад перед большим мрачным домом. Я услышал, как гулко хлопнула тяжелая дверь. Было без двух минут два.

Я отпихнул пьяного, вошел в сад и присел на выкрашенную серебряной краской скамейку в кустах сирени. Скамейка была деревянная, дорожка, ведущая через сад, посыпана песком. Подъезд дома освещался синей лампочкой, и я разглядел две кариатиды, держащие балкон над дверью. На вход в метро это не было похоже, но это еще ничего не значило, и я решил подождать.

Ждать пришлось недолго.Зашуршали шаги,и на дорожке появилась темная фигура в накидке.Это была женщина. Я не сразу понял, почему мне показалась знакомой ее гордо поднятая голова с высокой цилиндрической прической, в которой блестели под звездами крупные камни.Я встал ей навстречу и произнес, стараясь придать голосу насмешливо-почтительные интонации:

— Опаздываете, сударыня, уже третий час.

Она нисколько не испугалась.

— Да что вы говорите? — воскликнула она. — Неужели мои часы отстают?

Это была та самая женщина, которая повздорила с шофером фургона, но она, конечно, не узнала меня. Женщины с такой брезгливой нижней губой никогда не помнят случайных встречных. Я взял ее под руку, и мы поднялись по широким каменным ступенькам.Дверь оказалась тяжелой, как крышка реакторного колодца. В вестибюле никого не было. Женщина, не оглядываясь, сбросила мне на руки накидку и пошла вперед, а я задержался на секунду, оглядывая себя в огромном зеркале. Молодец, мастер Гаоэй, но держаться мне все-таки рекомендуется в тени. Мы вошли в зал.

Нет, это было что угодно, но только не метро. Зал был большой и невероятно старомодный.Стены были обшиты черным деревом,на высоте пяти метров проходила галерея с балюстрадой. С расписного потолка грустно улыбались одними губами розовые белокурые ангелы.Почти всю площадь зала занимали ряды мягких кресел, обитых тисненой кожей и очень массивных на вид.В креслах,небрежно развалясь, располагались роскошно одетые люди, большей частью пожилые мужчины. Они смотрели в глубину зала, где на фоне черного глубокого бархата сияла ярко подсвеченная картина.

На нас никто не оглянулся. Дама проплыла в передние ряды, а я присел в кресло поближе к двери.Теперь я был почти совершенно уверен, что пришел сюда зря.В зале молчали и покашливали,от толстых сигар тянулись синеватые струйки дыма, многочисленные лысины покойно сияли под электрической люстрой. Я обратился к картине.Я неважный знаток живописи,но,по-моему, это был Рафаэль, и если не подлинный, то весьма совершенная копия.

Грянул густой медный удар, и в ту же секунду рядом с картиной возник высокий худой человек в черной маске, весь от шеи до ногтей облитый черным трико. За ним, прихрамывая, следовал горбатенький карлик в красном балахоне. В коротких вытянутых лапках карлик держал огромный, тускло отсвечивающий меч самого зловещего вида. Он замер справа от картины, а замаскированный человек выступил вперед и глухо заговорил:

— В соответствии с законами и установлениями благородного сообщества меценатов и во имя искусства святого и неповторимого,властью,данной мне вами, я рассмотрел историю и достоинства этой картины, и теперь…

— Прошу остановиться! — раздался позади меня резкий голос.

Все обернулись. Я тоже обернулся и увидел, что на меня в упор глядят трое молодых, видимо, очень сильных людей в изысканно старомодных костюмах. У одного в правой глазнице блестел монокль. Несколько секунд мы разглядывали друг друга, затем человек с моноклем, дернув щекой, уронил монокль. Я сейчас же встал. Они разом двинулись на меня, ступая мягко и неслышно, как кошки. Я попробовал кресло- оно было слишком массивное.Они кинулись.Я встретил их как мог,и сначала все шло хорошо,но очень быстро я понял,что у них кастеты,и еле успел увернуться. Я прижался спиной к стене и смотрел на них, а они, тяжело дыша,смотрели на меня. Их еще оставалось двое. В зале покашливали. С галереи по деревянной лестнице поспешно спускались еще четверо, ступеньки скрипели и визжали на весь зал. Плохо дело, подумал я и бросился на прорыв.

Это была тяжелая работа,совсем как в Маниле, но там нас было двое.Уж лучше бы они стреляли, тогда бы я отобрал у кого-нибудь пистолет.Но они все шестеро встретили меня кастетами и резиновыми дубинками.Счастье еще,что было очень тесно.Левая рука у меня вышла из строя, когда четверо вдруг отскочили, а пятый окатил меня из плоского баллона какой-то холодной мерзостью.И сейчас же в зале погас свет.

Эти штучки были мне знакомы:теперь они меня видели, а я их- нет. И мне бы, наверное, пришел конец, но тут какой-то дурак распахнул дверь и жирным басом провозгласил: «Прошу прощения, я ужасно опоздал и так сожалею…» Я ринулся на свет по падающим телам,смел с ног опоздавшего,пролетел через вестибюль,вышиб парадную дверь и, придерживая левую руку правой, пустился бежать по песчаной дорожке. Никто меня не преследовал, но я пробежал две улицы, прежде чем догадался остановиться.

Я повалился на газон и долго лежал в жесткой траве, хватая ртом теплый парной воздух.Сразу собрались любопытные.Они стояли полукругом и глазели с жадностью,даже не переговаривались. «Пошли вон…»- сказал я,наконец, поднимаясь.Они поспешно разошлись.Я постоял,соображая, где нахожусь, а затем побрел домой.На сегодня с меня было достаточно.Я так ничего и не понял, но с меня было вполне достаточно. Кто бы они ни были, эти члены благородного сообщества меценатов,-тайные поклонники искусства,или недобитые аристократы- заговорщики, или еще кто-нибудь,- дрались они больно и беспощадно, и самым большим дураком у них в зале был все-таки, по-видимому, я.

Я миновал площадь, где опять размеренно вспыхивали цветные плафоны и сотни истерических глоток орали: «Дрожка!Дрож-ка!» И этого с меня хватит. Приятные сны, конечно,всегда лучше неприятной действительности, но живем-то мы не во сне…В заведении,куда меня проводила Вузи,я выпил бутылку ледяной минеральной воды,поглазел,отдыхая,на наряд полиции,мирно расположившейся у стойки, потом вышел и свернул на свою Пригородную. За левым ухом у меня наливалась гуля величиной с теннисный мяч.Меня покачивало, и я шел медленно, держась поближе к изгороди. Потом я услыхал за спиной стук каблуков и голоса.

— …Твое место было в музее, а не в кабаке!

— Ничего подобного… Я не пьян. Как в-вы не понимаете, всего одна бутылка м-мозеля…

— Гадость какая! Напился, подцепил девку…

— При чем здесь девка? Это одна н-натурщица…

— Подрался из-за девки,заставил нас драться из-за девки…

— К-какого черта вы верите им и не верите мне?