Богиня по зову сердца - Каст Филис Кристина. Страница 44

Что ж, дай мне знать, — запинаясь, проговорила я, — Не хочу быть причиной…

Клинт прервал меня скорее огорченно, чем со злостью:

Могла бы рассказать мне о ребенке.

Я пожала плечами, намыливая тарелку.

По сути, это ничего не меняет. Я все равно захотела бы вернуться, даже если бы не была беременной. Так отцу просто легче понять.

Мне тоже, — медленно произнес Клинт. — Но я хочу, чтобы ты кое-что знала.

Я вытерла руки посудным полотенцем и посмотрела на Фримана.

Я все равно хочу, чтобы ты осталась, — Он поднял руку, когда я собралась возразить, — Нет, позволь мне договорить. Если ты не сможешь вернуться или по какой- то причине — все равно какой! — решишь этого не делать, то помни, что я все равно буду любить тебя, — Клинт не шагнул ближе, но его взгляд потеплел, когда он протянул ко мне руку, — Тебя и твою дочь.

Спасибо, Клинт. Я запомню.

Он повернул мою руку ладонью вверх и поцеловал пульс на запястье. Я неохотно вырвала ее из теплого плена.

Давай разделаемся с этими тарелками, а затем поможем отцу.

Командуйте, мэм, я весь ваш, — По тону мужчины было ясно, что он вкладывал глубокий смысл в эти слова, но я не желала его понимать.

Мы стояли бок о бок, убирая со стола. Его пальцы касались моих чаще, чем это было нужно, рука оказалась теплой и близкой.

Он сводил меня с ума, но я никак не могла найти в себе силы отойти в сторону. Было так приятно стоять рядом.

Все!

«Наконец-то».

Я вытерла руки и протянула ему полотенце.

Из нас получилась отличная команда, — заметил Клинт и сделал паузу для большего эффекта, — На кухне.

Да, мы наверняка попадем в зал славы посудомоек, — съязвила я, — Теперь давай поможем отцу.

Не дожидаясь, пока он найдет повод чмокнуть меня еще куда-нибудь, я прошла в подсобку. Это была промежуточная комната между домом и гаражом. Здесь царил обычный контролируемый беспорядок. Вдоль двух стен выстроились полки с домашними консервными заготовками, две другие закрывали стиральная машина, сушилка и огромный шкаф для верхней одежды. Мы с Клинтом напялили старые рабочие куртки, шапки, перчатки, шарфы, натянули высокие резиновые сапоги с толстыми подошвами.

Молния на моей куртке застряла, и я тихо выругалась.

Позволь, — По голосу Клинта я поняла, что он улыбался. — Я помогу.

Он взялся за замок, опустил его на несколько дюймов, потом резко рванул вверх и застегнул молнию под самым подбородком. Потом Клинт примял верхушку моей чересчур большой шапки, слегка смахивавшей на русскую. Зато она закрывала уши, в ней хватало места для всей моей непослушной гривы.

Ты похожа на маленькую девочку, — Прежде чем я успела что-то сказать, он наклонился, нежно поцеловал меня сначала в кончик носа, потом в губы, взял за плечи и развернул к двери, ведущей в гараж.

Клинт открыл ее и слегка подтолкнул меня.

Я знаю дорогу! — проворчала я.

Тогда ведите, миледи, — сказал он совсем как Клан-Финтан.

В ответ у меня затрепетало в животе, но это не имело ни малейшего отношения к развитию ребенка.

Да веду уже, веду, — огрызнулась я, стараясь не обращать внимания на чувство, которое все чаще и чаще вызывал во мне этот мужчина.

Мы с трудом прошли через гараж, где беспорядок никак не контролировался, открыли боковую дверь и шагнули в заснеженный мир.

Снегопад не прекращался. Мягкие с виду снежинки ложились на блестящие сугробы, успевшие закрыть абсолютно все.

Похоже, будто кто-то открыл здоровенную коробку с белыми блестками и установил рядом огромный вентилятор, чтобы равномерно раздуть их повсюду, — сказала я.

Клинт покачал головой.

Вот уж точно! Кто-то что-то открыл, хотя лучше бы он этого не делал.

Я поежилась и подняла воротник куртки.

Завыл оклахомский ветер. Только он и оставался прежним.

«Возможно, ветер воет так зимой, потому что лето мертво; и все печальные звуки — это похоронный плач природы по всему, что было и прошло», — прошептала я туманную цитату, стараясь вспомнить, какой же мертвый англичанин это написал.

Что?.. — спросил Клинт.

Ничего, — Я с трудом выстроила свои мысли.

«Хватит себя мучить страхами! Толку от этого никакого».

Я махнула рукой налево, где отцовские следы вели от дома к заснеженному амбару.

Сюда.

Задержись. Твой отец привяжет меня к столбу и оставит замерзать, если я позволю тебе упасть и навредить себе, — Он протянул мне руку, за которую я благодарно ухватилась.

Нет, он не привяжет тебя к столбу, — задыхаясь проговорила я, когда мы с трудом преодолевали слежавшийся снег, проваливаясь в него выше колен, — Он тебя просто пристрелит.

Что ж, это утешает.

Дверь амбара оказалась открытой. Когда мы подошли поближе, из его теплой глубины выскочила целая свора худощавых жесткошерстных псов. Собаки помчались нам навстречу, стараясь удержаться на скользком снегу. Через каждые несколько шагов какая-нибудь лапа пробивала ледяную корку, и собаке приходилось ее вытаскивать.

Следи за хвостами, — успела я предупредить Клинта, прежде чем свора обступила нас. — Они бьют ими как кнутами, особенно если шерсть сырая. — Фриман рассмеялся, — Думаешь, я шучу? А ты попробуй как-нибудь подойти в шортах к этой орде, когда она виляет хвостами и скулит. От ударов остаются рубцы, — Я прокричала в глубину амбара: — Папа, еще полгода назад у тебя, по-моему, было всего три собаки, а теперь, кажется, их пять!

Я протянула руку и похлопала по ближайшей острой морде. Пес радостно взвыл. Они отталкивали друг друга, поскуливали, добиваясь личного внимания.

Ага, — В дверях появился отец с ведром зерна в руке, — Мама Паркер влюбилась в этого маленького коричневого щенка пару месяцев назад, когда мы ездили в Канзас. Если ее послушать, то щенок сам попросился домой вместе с ней. Так он здесь и оказался. Мы назвали псинку Фони-Энни.

Это получается четыре, а я все-таки вижу пять.

— Не могли же мы взять одного, — пояснил он, словно речь шла о картофельных чипсах, — С ней поехал тот серебристый кутенок. Мама Паркер назвала его Мэрфи, в честь героя войны.

Мы с Клинтом прорвались сквозь снежный и собачий заслон и вошли в амбар. Меня окутал чудесный аромат люцерны. Я полной грудью вдохнула сладкий запах сена, смешанный с лошадиным. Просторный амбар был построен крепко. Вдоль одной стены располагались восемь стойл с кобылами, жеребятами и парой скаковых лошадей, у противоположной высились тюки с сеном. Рядом был отгорожен чулан, где чудесно пахло зерном и потертой кожей.

Где остальные лошади? — поинтересовалась я, заглядывая в первое стойло.

Ко мне тут же сунулась бархатная морда, и я ее погладила.

— На пастбище за домом. С ними все будет в порядке, если они станут держаться вместе и в укрытии. Сена там хватит на пару дней, — Отец указал на кран колонки, — Чудачка, ты можешь наполнить поилки. Клинт, подсыпь сена в сетки, что висят в стойлах, пока я буду отмерять зерно. — Он умолк и посмотрел на Фрнмана. — Если спина выдержит.

Моей спине всегда хочется размяться на свежем воздухе, — заверил его Клинт.

Отлично. Эй, псы, убирайтесь! — Отец звонко (пред нескольких собак, снующих поблизости, ведром, зажатым в руке, — Ступайте на волю, разомните лапы! Здесь вы только мешаете, крутитесь под ногами.

Все мы тут же подчинились ему.

Амбар наполнился знакомыми звуками. Люди работали, разговаривали с лошадьми. То там, то здесь мяукали кошки, запрыгнувшие в амбар, когда собак прогнали с их территории. Кобылки были все как на подбор, квотер-хорс, крепко сбитые, добродушные. Два годовалых жеребенка, большеголовых и долговязых, напоминали мне пятнадцатилетних мальчишек, только без прыщей и дурацких улыбочек.

Я зашла в стойло к одному из них, оглядела полупустую поилку. На ноге у жеребенка была аккуратная повязка.

Эй, — крикнула я, ощупав ее. — Похоже, все зажило, папа. Кожа не горячая.

Ага, дела у него идут на поправку. — Над полудверцей стойла появилась отцовская голова, — Вечером поможешь мне сменить ему бинты.