Семь легенд мира - Демченко Оксана Б.. Страница 89

Человек не мог сотворить подобного.

Еще говорят, девица призналась демону, что другому обещана, и он ушел снова на север, тяжко затосковав. От горя медведем стал и живет с тех пор в чаще, оберегая лес от злых людей. Это теперь нетрудно: Милоок до весны выждал, собрал большую дружину и все пограничье насквозь проверил, от лихих разбойничков очищая. С тех пор север наш окончательно мирный и благодатный стал. А коли заводится там злодей, и без князя на него управа есть. Седой медведь без жалости рвет гнилодуших…

Стояр чуть помолчал. Вэрри с растущим любопытством размышлял над тем, что, по легенде судя, он теперь имеет почти одинаковое с кузеном имя. То есть тоже Медведь. Седой. Ну чего только люди не выдумают!

– Теперь конец у легенды иной, змеиный язык Шорнаха постарался. Якобы демон Унгойю опозорил девицу, а князя хитрым колдовством заморочил, глаза отвел. Тот и не приметил, как женился на ней, чужое дитя носящей. Вот и выходит, что сын его старший, наш дед, наполовину демон. И оттого пришли в Вендир беды и напасти. – Стояр мрачно добавил: – Как шепчут людишки наемные по углам, всех ублюдков Унгойю надо сжечь, иначе демоны не отступятся. По трактирам бормочут, хмельное отребью ставят, слезы пьяные льют. Сказителями прикидываются, юродивыми. Многие верят. Это Грай выяснил, он занимался странными слухами и искал тех, кто их распространяет. Добрался до самого Блозя по весне. Там его уже ждали и тоже нашли, о чем порасспрашивать. Да так, что еле ходит.

– Что за глупости! – возмутился Всемил. – Прабабушка и демон!

Брат хмуро покачал головой, не поддержав его возмущения. Он слышал от Яромила о странном «друге» их рода, посещавшем княжеский охотничий домик на севере два десятка лет назад, по осени, когда умирал прадед. И знал, что этого гостя молодой княжич считал тем самым демоном, лично видел и даже довольно подробно описывал. Говорил, не особенно высок по меркам Орланов, темен волосом, безбород, имеет пристальный взгляд, необыкновенно ловок с оружием. А еще у демона, это брат помнил из совсем уже детских времен иного визита, был бесподобный конь, резвый и понятливый. Сильный – по слухам, такой же был невесть кем подарен прадеду и возил в свое время в бой Милоока, ничуть не жалуясь на его тяжесть. Караковый Бурелом, основатель лучшей породы севера. Записи и рисунки хранят его уникальные стати для потомков. Сильный был, хотя выглядел стройнее и суше северных собратьев, прыгучий, преданный хозяину. Давно, более полувека назад, а старые дворцовые конюхи его до сих пор вспоминают. Дальняя родня Бурелома – Белка, и теперь заметно отличается от прочих коней, в княжеском табуне неукоснительно ведут линию «ритских». Покупают скакунов из Амита для поддержания породы, а то и заказывают специально через южных купцов коней похожей стати из жарких песков. Почему линия зовется «ритской», никто не знает, так вроде бы именовалась порода их предка. Его как раз привели с юга, из-за перевала.

Стояр смущенно пригляделся к странному спасителю: все признаки фамильного демона… Но разве можно жить так долго и ничуть не меняться? Ладно, еще сам молод, но ведь и конь сохранился прежним! Запутанное дело, невнятное. Он вздохнул и выложил то главное, что успели разузнать его люди до атаки демонов на замок в Канэми. Нет, самое главное – его жена Ладушка жива и в безопасности, она законная княгиня и теперь живет «под охраной» Шорнаха. То есть в почетном плену. И пальцем злодей ее не тронет, пока наследник гостит недосягаемый в далеком Амите. Как раз по весне с наставником и посольством отбыл коней смотреть. Это Стояр, слава всем Богам, устроить успел. Брата из засады тоже вывели, пока он с Поленем и другими отбивался, а вот сам попался. И сидел в каменном погребе, куда Эйгар наведывался снова и снова, нудно и многообразно грозил, предлагал жизнь в обмен на письмо загостившемуся в Амите посольству с приказом вернуться. Даже сулил свободу и тихую семейную жизнь на юге, за хребтом, при полном отречении в пользу Шорнаха. Всё равно им в Вендире уже не править. Кто возложит венец на чело черного ночного демона?

Конечно, поверить в связь рода Орланов с нечистью для подданных трудно, от века князья правят вендами, и рука их не только привычна, но и справедлива. Земли огромной страны Орланы соединили без крови. только общим благом и уважением к роду. Не было случая. чтоб кого из малых князей в беде бросили – будь то неурожай, мор, пожар, мятеж или иная напасть. К чему менять таких на неизвестного пришельца, нахально требующего всё больше влияния, лезущего без понимания и такта в любые дела, гнущего знать под себя, сулящего беды и, наконец, происходящего из крошечного и бедного Синегорья?

Но Шорнах организовал целую армию шептунов, медленно и постепенно разрушающих былое доверие к правящему роду. Старые сказки – это способ напугать самых убогих и наивных. Для более искушенных есть и доказательства. Например, фамильные драгоценности Орланов, приданное жены Милоока: золотая шейная цепь с подвеской, отделанной ограненными алмазами, серьги той же работы, перстень и браслет. Камни совершенны, они не имеют ни единого темного пятнышка, трещины или помутнения. Разрезаны неведомым людям способом так, что многочисленные грани сияют радугами даже в слабом ночном свете, а днем горят сотнями солнечных искр, разбрызгивая их щедрым каскадом. Алмазы объявлены творением высших сил и выставлены на общее обозрение в столице. Шептуны же тихо рассказывают, что не все высшие силу светлы и добры. И надо бы толком разобраться, чем выросшая в глухих дебрях севера княгиня расплатилась за эдакое сокровище? Ведь даром подобное не достается, взять хоть древний сказ про Черного человека и гибель колдуньи из рода Залесских.

Вэрри очнулся от уютной полудремы, будто его ошпарили. Ну вот, и этих приплели! Стоит одному помочь, и тебя так запомнят, что во всех бедах края окажешься виновен. Тот же Милоок с сочувственной усмешкой рассказывал ему, что именно Унгойю, согласно преданиям восточных вендов, натравил на неугодный ему горный хребет Погонщика туч и поднимает его в дорогу год за годом, точа водой камень.

– Я вообще не понимаю, чем можно нерушимый алмаз от корки очистить и разрезать, радугу из него выпуская. – Закончил рассказ Стояр. – И угораздило же этого Унгойю влюбиться так некстати и щедро!

– Да, с алмазами вышла ошибка, – задумчиво вздохнул Вэрри, снова часто и сонно моргая, зачарованно вглядываясь в угли костра. Забормотал совсем неразборчиво и монотонно: – Говорил же толком, как их гранить, учил, объяснял. Выходит, не прижилось знание… Да и гранильщик из Мика, как из меня снавь.

– Вот и прабабушкин демон нашелся, – ошарашено сообщил недогадливому младшему брату Стояр, убедившись в худших подозрениях. – Можешь с силами собраться и у него спросить, люди мы или нет? Я что-то опасаюсь… Мало ли, вдруг Шорнах прав? Ты ночами по лесу с клинком не бегаешь, меньшой?

– Вслух болтаю? – Расстроился Вэрри, встряхиваясь. Глянул коротко на застывших Орланов и виновато развел руками. – Значит, и правда устал. Сплю сидя, бормочу. До чего с гнусным болотом вымотался! У вас была очень славная прабабушка. Веселая, не унывающая, надежная. В остальном легенда – глупая сплетня. Мика она ждала, ни о ком другом слышать не хотела. Умерла бы с голода или сбежала в лес, доберись до них соседи. Я и ее, и барона застал еле живыми. Пока выходил, пока домик выстроил, столько дел… Она не была тогда красивой, худая, черная и очень больная. Кашляла, мерзла, из-под медвежьей полости не выбиралась. При чем тут любовь! Позже гораздо рассмотрел, какую лебедушку выкормил. Алмазы, к вашему сведению, я им на свадьбу подарил, гораздо позднее. С камнями как вышло? Сущая глупость: ваша милая прабабушка была та еще проказница, попросила звезду с неба.

– Теперь ясно, почему ты в нашествие демонов ни на миг не поверил. Только зачем-то назвался в Брусничанке сгоряча моей двоюродной бабушкой, а не прадедушкой, – рассмеялся так некстати памятливый Всемил. – И про Блозь понятно. Я вместе с братом прадедовы записи разбирал. Он упоминает некоего старого друга Уга, крепко помогавшего ему при взятии замка. Яромил раскопал пометку. Он первым стал понимать что к чему, и по весне последнего года прежней жизни рылся в архивах, пытаясь найти хоть какие-то иные упоминания о тебе. Он считал, ты нам можешь помочь, и всё переживал, как же нам тебя искать и звать. Я полагал его затею бредом переутомления. Очнется – извинюсь.