Большая маленькая ложь - Мориарти Лиана. Страница 60

Зигги мог оказаться ребенком кузена Перри, который обязан ему по крайней мере своей лояльностью.

Джейн – подруга Селесты, и даже не будь она ею, ни один пятилетний ребенок не заслуживает того, чтобы община травила его.

Перри не поставил машину в гараж, а остановился на подъездной аллее у дома.

Селеста решила, что он не собирается в дом.

– Увидимся вечером, – сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать его.

– На самом деле мне надо взять кое-что из письменного стола, – сказал Перри, открывая дверь машины.

Тогда она это почувствовала. Какой-то запах или изменение электрического заряда в воздухе. Это имело какое-то отношение к развороту его плеч, его отсутствующему взгляду и сухости в собственной гортани.

Он открыл перед ней дверь, вежливым жестом пропуская вперед.

– Перри, – обернувшись, быстро произнесла она, и он закрыл за ней дверь.

Но потом он схватил ее за волосы сзади и сильно, невероятно сильно потянул. Резкая боль пронизала голову, и глаза Селесты моментально наполнились невольными слезами.

– Если ты еще хоть раз так же унизишь меня, я убью тебя, на хрен, убью тебя! – Перри сжал ее волосы еще сильнее. – Как ты смеешь! Как смеешь! – Потом он отпустил ее.

– Прости меня, – сказала она. – Прости меня, пожалуйста.

Но, должно быть, она произнесла эти слова как-то не так, потому что он медленно шагнул вперед и взял ее лицо в ладони, словно собираясь нежно поцеловать.

– Не чувствую раскаяния, – сказал он и шмякнул ее головой об стену.

Расчетливая нарочитость содеянного показалась ей столь же шокирующей и нереальной, как и в первый раз, когда он ударил ее. Эта боль затрагивала не только тело, но и душу, и душа болела, как от измены любимого человека.

Все поплыло у нее перед глазами, словно она напилась.

Она соскользнула на пол.

Подступила тошнота, но ее не вырвало. У нее бывали позывы к рвоте, но ее никогда не тошнило.

Селеста услышала его удаляющиеся по коридору шаги. Она свернулась калачиком на полу, поджав колени к груди и обхватив руками невыносимо пульсирующую голову. Она вспомнила, как плачут и жалуются сыновья, когда ушибутся: «Больно, мама, ой как больно!»

– Сядь, – произнес Перри. – Милая, сядь.

Он опустился на корточки рядом с ней, усадил ее и осторожно приложил к ее затылку пакет со льдом, завернутый в кухонное полотенце.

Голову начало обволакивать приятной прохладой, и Селеста повернулась, вглядываясь затуманенными глазами в его лицо. Оно было смертельно бледным, с лиловатыми кругами под глазами. Черты его лица осунулись, словно его терзала какая-то ужасная болезнь. Он всхлипнул. Нелепый, безысходный звук, как будто животное попало в капкан.

Она повалилась вперед и уткнулась в его плечо. Сидя на сверкающем полу из черного ореха, они раскачивались взад-вперед под высоченным, как в соборе, потолком.

Глава 55

Мадлен часто повторяла, что жизнь в Пирриви напоминает жизнь в деревне. Она в целом обожала этот дух общины, за исключением, разумеется, тех дней, когда оказывалась в цепких лапах ПМС. В те дни ее раздражали улыбки и дружеские приветствия людей, которые попадались ей в торговом центре. В Пирриви люди были тесно связаны друг с другом, будь то школа, клуб сёрферов, детские спортивные команды, спортзал, парикмахерская и так далее.

Когда она, сидя за письменным столом в своем тесном кабинетике в театре Пирриви, звонила в местную газету, чтобы узнать, нельзя ли разместить в следующем выпуске объявление на четверть страницы, это означало, что она звонит не просто Лоррейн, рекламному представителю. Она звонит Лоррейн, у которой есть дочь Петра, одного возраста с Абигейл, сын – учится в четвертом классе в школе Пирриви – и муж Алекс, владелец местного винного магазина и член футбольного клуба «для тех, кому за сорок», как и Эд.

Разговор не получится кратким, потому что они с Лоррейн уже давно не общались. Мадлен осознала это, когда телефон уже зазвонил, и чуть не дала отбой, чтобы вместо звонка послать имейл. У нее сегодня много дел, и она задержалась после школьного собрания, но все же хорошо было бы поболтать с Лоррейн. И хотелось узнать, что слышала Лоррейн про петицию, но, правда, иногда ее бывает не остановить и…

– Лоррейн Эджели!

Слишком поздно.

– Привет, Лоррейн, – сказала Мадлен. – Это Мадлен.

– Дорогая!

Лоррейн следовало бы работать в театре, а не в местной газете. Она подчас разговаривала с напыщенной театральностью.

– Как дела?

– О господи, нам надо встретиться за чашечкой кофе! Есть о чем поболтать. – Лоррейн заговорила совсем тихим, приглушенным голосом. Лоррейн работала в большом общем офисе без перегородок. – Какую пикантную сплетню я услышала!

– Немедленно рассказывай, – радостно произнесла Мадлен, откинувшись назад и удобно вытянув ноги. – Прямо сейчас.

– Ладно, вот тебе намек, – сказала Лоррейн. – Parlez-vous anglais? [2]

– Да, я говорю по-английски, – ответила Мадлен.

– Это все, что я могу сказать по-французски. Так что это французское дело.

– Французское дело, – смущенно повторила Мадлен.

– Да, и, гм, оно имеет отношение к нашей общей подруге Ренате.

– Это как-то связано с петицией? – спросила Мадлен. – Надеюсь, Лоррейн, ты не подписала ее. Амабелла даже не говорила, что ее обижает именно Зигги, а теперь школа каждый день отслеживает ситуацию в классе.

– Угу, пожалуй, петиция – это уж чересчур, правда, я слышала, что мать этого ребенка довела Амабеллу до слез, а потом в песочнице пнула Харпер ногой. Полагаю, в каждой истории есть две стороны, но нет, Мадлен, это никак не связано с петицией. Я говорю о французском деле.

– Няня, – с приливом воодушевления произнесла Мадлен. – Ты ее имеешь в виду? Джульетту? И что же она? Очевидно, запугивание продолжается уже долго, а эта Джульетта даже не…

– Да-да, я имею в виду именно ее, но петиция здесь ни при чем! Это… Ах, не знаю, как сказать. Это имеет отношение к мужу нашей общей подруги.

– И няне, – добавила Мадлен.

– Точно, – подтвердила Лоррейн.

– Я не пони… Нет! – Мадлен выпрямилась. – Ты это серьезно? Джеф и няня? – Эта шокирующая новость в духе бульварных историй поневоле вызвала у Мадлен дрожь удовольствия. Такой правильный, добродетельный Джеф с его брюшком и любовью к птицам – и молодая няня-француженка. Такое до ужаса восхитительное клише! – У них роман?

– Угу. Совсем как у Ромео и Джульетты, только здесь это Джеф и Джульетта, – сказала Лоррейн, которая, очевидно, больше не надеялась скрыть от коллег подробности разговора.

Мадлен испытала легкую тошноту, как будто съела что-то приторно-сладкое.

– Это ужасно и так неприятно. – Она не желала Ренате добра, но и такого она ей не желала. Только женщина, изменяющая мужу, заслуживает мужа-волокиты. – А Рената знает?

– Вероятно, нет, – ответила Лоррейн. – Но это точно. Джеф рассказал Эндрю Фарадею во время игры в сквош, Эндрю сказал Шейну, а тот Алексу. Мужики такие сплетники!

– Кто-то должен сообщить ей, – проговорила Мадлен.

– Только не я. Вестника убивают и все такое.

– И конечно, не я, – сказала Мадлен. – Я меньше всего подхожу для этой роли.

– Не говори никому. Я обещала Алексу, что буду молчать как рыба.

– Правильно, – отозвалась Мадлен.

Без сомнения, эта пикантная сплетня перекатывалась по полуострову, как мячик, прыгая от подруги к подруге, от мужа к жене, и скоро настигнет бедную Ренату как раз в тот момент, когда бедняжка будет думать, что больше всего в жизни ее огорчает то, что дочь запугивают в школе.

– Очевидно, маленькая Джульетта хочет пригласить его во Францию, чтобы встретиться с ее родителями, – произнесла Лоррейн, имитируя французский акцент. – О-ля-ля!

– Хватит, Лоррейн! – резко оборвала ее Мадлен. – Это не смешно. Больше ничего не хочу слышать.

Непорядочно было делать вид, что получаешь удовольствие от сплетни.