Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич. Страница 63

– Прежде чем аллах тебя рассудит, тебя рассудит меч "черного джигита", — ответил один из всадников. — С нашим начальником тебе будет не до шуток.

Всадники, свернув с дороги, направились прямо к северу, углубляясь в раскаленные желтые пески. Редкая жесткая трава, кое-где кусты сквозистого тамариска, торопливо разбегавшиеся ящерицы делали местность мрачной и унылой. Туган шептал Хаджи Рахиму:

– Неужели пришел наш конец! Зачем только ты согласился на этот ненужный путь! Как тихо и счастливо мы жили в Самарканде!

– Не надо роптать раньше времени, — отвечал дервиш. — Сегодняшний день еще не кончился, а будущее полно неожиданностей.

Долго шли путники, все направляясь на север. Наконец на перекрестке двух едва заметных тропинок всадники остановились. Один из них въехал на холм, долго всматривался во все стороны, затем указал рукой на запад и крикнул:

– Скорее, скорее туда! Солнце садится.

Уже в полной темноте Хаджи Рахим вместе с другими приблизился к ярко пылавшему костру. Они находились на дне сухого оврага. У дервиша и Тугана руки были скручены за спиной и петли арканов захлестнули шею, чтобы пленники не вздумали скрыться в темноте. Старик, их задержавший, подвел обоих к самому огню и приказал стать на колени. Рядом с ними поставили осла.

У костра на небольшом коврике сидел, подобрав под себя ноги, худощавый мрачный туркмен. На загоревшем бронзовом лице резко выделялись блестящие круглые глаза. Рядом на коврике лежал прямой меч-кончар.

"Где я видел этого гордого джигита? — думал Хаджи Рахим, наблюдая за туркменом. — Несомненно, это "черный всадник"...

На нем был черный чекмень, черная шапка, сдвинутая на затылок, и невдалеке стоял на привязи высокий вороной конь. Вокруг костра сидели десятка два джигитов в истрепанной одежде, но с отличным оружием в серебре. На приведенных пленных посматривали — одни насмешливо, другие злобно.

Один из джигитов снял с черного осла ковровый мешок и вытряхнул из него связку лепешек, узелок с изюмом, дыню и кусок кислого сыра. Затем осторожно положил другой мешок с мукой и вытряхнул третий ковровый мешок. В нем оказались пенал с чернильницей, несколько книг и свитков и инструменты оружейника.

Джигит с круглыми глазами взял одну книгу, повертел в руках, перелистал несколько страниц и сказал:

– Здесь, вероятно, написаны хадисы и наставления, которыми длиннобородые толстые имамы забивают головы своим тощим голодным ученикам?

– Нет, славный воин, — ответил Хаджи Рахим. — Эта книга про великого Искендера, завоевателя вселенной.

– Хотел бы я послушать про этого храброго вояку! Но для тебя не осталось времени. Сейчас Азраил унесет твою душу.

Старик, который привел Хаджи Рахима, отвел в сторону осла, не спеша вытащил из-за пояса длинный тонкий нож, каким мясники обычно режут баранов, и ухватил жесткой рукой дервиша за подбородок.

– Эй, дед, подожди резать! — крикнул кто-то. — Наш начальник хочет узнать, что написано в других книгах.

Полузадушенный дервиш прохрипел:

– В одной книге описаны подвиги славного барса пустыни Кара-Бургута, грозы караванов...

– Подожди! Оставь его, старик!.. — сказал начальник шайки и внимательно начал перелистывать книжку, рассматривая рисунки, изображавшие стычки воинов.

Старик оттолкнул Хаджи Рахима и, ругаясь, отошел.

Хаджи Рахим смотрел на темное небо с ярко сверкавшими звездами, на красное потрескивавшее пламя костра, на суровые лица сидевших, на пустынные пески кругом и думал: "Откуда придет спасение? Если меня, бродягу, никто не пожалеет, то эти воины должны бы пожалеть мальчика-оружейника, выскользнувшего из мрака шахского подземелья. Но, даже падая в пропасть, дервиш не должен унывать: его плащ может зацепиться за выступ скалы, или его поддержит крыло пролетающего орла..." А Туган рядом шептал:

– Разве ты не видишь, что пришел наш последний час?

– День еще не кончился, — ответил дервиш. — Впереди длинная ночь. Кто заранее скажет, что она принесет?

"Черный всадник" положил книгу в желтом кожаном переплете на коврик перед собой и сказал:

– До утренней звезды осталось ждать недолго. С казнью этого слуги неверных можем не торопиться. Не послушаем ли мы этого скитальца, пусть он нам расскажет про подвиги какого-нибудь смелого богатыря.

Туган прошептал:

– Неужели, так униженный, стоя на коленях, ты будешь им рассказывать? Не говори ни слова. Пусть лучше они убьют нас сразу!

– Потерпи, — ответил Хаджи Рахим. — Ночь длинна, и будущее может стать необычайным...

– Пускай говорит! — послышались голоса. — Бывает, соловей в клетке поет лучше, чем на воле.

– Тогда слушайте, — начал Хаджи Рахим. — Я вам сейчас расскажу не о Двурогом Искендере и не о Рустеме и Зорабе, а о славном степном разбойнике Кара-Бургуте и о туркменской девушке Гюль-Джамал...

При слове "Гюль-Джамал" начальник шайки быстро взглянул на дервиша, брови его удивленно поднялись. Он лег на правый бок; облокотившись, он подпер щеку ладонью и черными горящими глазами стал внимательно всматриваться в связанного рассказчика.

– "Гюль-Джамал была бедной пастушкой в бедном ауле, в большой туркменской пустыне, — начал говорить нараспев Хаджи Рахим. — Гюль-Джамал знала много песенок.

Особая песенка у нее была, чтобы вести ягнят на водопой; другая, спокойная и радостная, уговаривала ягнят мирно пастись и далеко не расходиться.

Но одна, тревожная песенка мрачными, отрывистыми звуками предупреждала заблудившихся, что близко хищный волк, и ягнята, мирно дремавшие в тени чахлого куста, разом вскакивали и быстро неслись туда, где на холме стояла Гюль-Джамал с длинной палкой, а три большие мохнатые собаки с лаем бегали вокруг отставших и собирали в одну кучу все стадо.

Все свои песенки Гюль-Джамал выучила от своего деда Коркуд-Чобана, который много лет был пастухом и наигрывал песни на длинной дудке-сопелке. Всю свою долгую жизнь он был бедняком, нанимался аульным пастухом и кормился, переходя по очереди из одной юрты в другую, хотя он имел и свою, старую, покривившуюся, как он сам, юрту на краю аула.