Мизерере - Гранже Жан-Кристоф. Страница 8

— Говорю вам, ничего он мне не рассказывал. Но он боялся.

— Выходит, эти люди знали, что он намерен заговорить?

— Да.

— И ты понятия не имеешь, что за тайну он скрывал?

— Слышал краем уха про операцию «Кондор».

— Что-что?

— То, что вы совсем тупой.

Касдан занес руку. Индиец втянул голову в плечи. Рядом с громоздким армянином он выглядел крошечным.

— Вы признаете только насилие, — упрямо пробормотал Насер. — Вилли боролся против таких, как вы.

— Что это за операция «Кондор»?

Маврикиец набрал воздуху:

— В середине семидесятых диктатуры Латинской Америки решили объединиться, чтобы уничтожить всех своих противников. Бразилия, Чили, Аргентина, Боливия, Парагвай и Уругвай создали что-то вроде международной милиции, которая должна была выслеживать левых эмигрантов. Они собирались искать их повсюду — не только в Латинской Америке, но и в США и в Европе. Планировали похищения, пытки и убийства.

Касдан слышал об этом впервые. Насер подлил масла в огонь, добавив:

— Это же всем известно. Элементарно.

— Откуда Гетц прознал про операцию?

— Наверное, что-то слышал в тюрьме. Или просто мог опознать своих палачей. Исполнителей операции «Кондор». Не знаю…

— Когда он собирался дать показания?

— Без понятия. Но он нанял адвоката.

— Фамилия?

— Не знаю.

Касдан подумал, что надо будет посмотреть телефонные распечатки Гетца, — разве что старый гомосек проявил осторожность и пользовался телефонной будкой. Он представил себе его безумный образ жизни — в вечном страхе перед любой тенью. И тут же вспомнил, что дверь его квартиры не была закрыта на ключ. Не сразу сообразил, что ее открыл индиец.

— У тебя были ключи от квартиры Гетца?

— Да, Вилли мне доверял.

— Почему ты пришел за вещами?

— Не хочу оказаться замешанным в этом деле. Для полиции я всегда виноват. Я иностранец. И гомосексуалист. Вот сразу два преступления.

— Ты сам это сказал. Где ты был сегодня в шестнадцать часов?

— Вы меня подозреваете?

— Где ты был?

— В турецких банях на Больших бульварах.

— Проверим.

Он произнес это машинально. Проверять он ничего не собирался по той простой причине, что ни в чем не подозревал мальчишку. Ни на секунду.

— Расскажи-ка мне о вашей совместной жизни.

Насер вздернул плечо и вильнул бедрами.

— Мы прятались. Вилли не хотел, чтобы это вышло наружу. Разрешал мне приходить к нему только ночью. Он всего боялся. Я думаю, что Вилли так и не оправился после того, что ему пришлось перенести.

— Другие любовники у него были?

— Нет. Вилли слишком робкий. Слишком… чистый. Он был мне другом. Настоящим другом. Даже если нам было непросто встречаться, он осуждал, что я… Ну, хожу налево. Он и самого себя осуждал. Не принимал собственных наклонностей… Его вера не давала ему покоя, понимаете?

— Более-менее. А с женщинами он не встречался?

Насер прыснул. Касдан продолжал:

— Как по-твоему, у него были враги, кроме политических?

— Нет. Мягкий, спокойный, щедрый. Он бы и мухи не обидел. Его единственная страсть — это хоры. У него был дар учить детей. Он собирался разработать программу обучения пению для подростков, у которых ломается голос, чтобы они могли продолжать заниматься музыкой. Если бы вы его знали…

— Я его знал.

Насер удивленно посмотрел на него:

— Тогда как же вы…

— Забудь. Сегодня, когда ты убегал от меня, ты бросился сюда. Тебе знакомо это место?

— Да. Мы с Вильгельмом бывали здесь. Нам нравилось прятаться, ну и… — Он снова прыснул. — Для остроты ощущений…

Касдан отчетливо представил себе двух мужчин, предающихся страсти над массой зеленоватой воды. Он и сам не знал, тошно ему или смешно.

— Дай-ка мне мобильный.

Насер повиновался. Одним пальцем Касдан записал свой номер под именем «легавый».

— Вот мой номер. Если хоть что-нибудь вспомнишь, звони. Меня зовут Касдан. Нетрудно запомнить, верно? У тебя есть жилье?

— Да, комната.

— Адрес?

— Бульвар Малерб, сто тридцать семь.

Касдан записал адрес и внес в память номер его сотового. На прощание он схватил его рюкзак и вывернул прямо на грязный пол. Зубная щетка, две книги, рубашки, майки, дешевые безделушки, несколько фотографий Гетца. В этих предметах заключалась вся печальная судьба несчастного педика.

Армянина охватила жалость, и сама эта жалость вызвала у него гадливость. Помимо воли он нагнулся, чтобы помочь парнишке собрать вещи.

В этот момент Насер мягко поймал его руку:

— Защитите меня. Может, меня они тоже убьют. Я сделаю все, что вы хотите.

Касдан резко отдернул пальцы:

— Убирайся.

— А мои документы?

— Их я оставлю.

— Когда я получу их обратно?

— Когда я скажу. Убирайся.

Индиец не двигался с места, не спуская с него затуманенных глаз. Касдан заорал по-настоящему:

— Вали отсюда, пока я тебе не врезал!

8

Паркет уплывал у него из-под ног.

Иначе не скажешь. Пол в квартире, когда он ступал на него, кренился, вызывая ощущение качки. Как будто он стоял на палубе корабля, плывущего по вершинам деревьев в парке, на который выходила все еще открытая застекленная дверь балкона. Касдан запер дверь, задернул занавески, поискал на оконной раме выключатель. Он предполагал, что шторы закрываются при помощи какой-то системы. Наконец он нащупал и нажал кнопку. Штора медленно опустилась, отрезая комнату от внешнего мира и от света уличных фонарей. Когда стало совсем темно, Касдан ощупью закрыл обе двери, ведущие в комнату, и вынул свой «сирчлайт», чтобы найти другую кнопку и включить свет в гостиной. Теперь он не боялся, что его увидят снаружи. Он зажег люстру. Гостиная обставлена грошовой мебелью. Продавленный диван. Книжный шкаф из фанеры. Разрозненные кресла. Гетц не слишком потратился на меблировку.

Ни одной картины на стенах. Ни единой безделушки на полках. Никакой личной ноты во всем этом убранстве. Все вместе напоминало комнату в дешевом пансионе. Касдан подошел к книжному шкафу. Партитуры, биографии композиторов, несколько книг на испанском. Касдан догадывался, что свое пристрастие к скрытности Гетц распространил на собственную квартиру: здесь ничего не найдешь.

Натянув хирургические перчатки, армянин взглянул на часы: почти полночь. Сколько бы времени это ни заняло, он прочешет квартиру частым гребнем.

Начал он с кухни. При свете уличных фонарей. В сушке рядом с раковиной — чистая посуда. В стенных шкафах расставлены тарелки и стаканы. Гетц обожал порядок. Холодильник почти пуст. Морозильник набит замороженными блюдами. Похоже, повар из органиста был никудышный. Внимание Касдана привлекла одна деталь: ни намека на пряности или какой-нибудь продукт чилийского производства. Гетц постарался изгнать любые напоминания о прошлом даже из своих кулинарных предпочтений. И ничто не выдавало, что здесь бывал малыш Насер. Гетц не держал дома хлопья для своего любовника.

Перейдя к спальне, он и там первым делом опустил шторы. Включил свет. Тщательно заправленная постель. Голые стены. В гардеробе — унылая поношенная одежда. Ничто не выдавало личности владельца, не считая двух книг из музыкальной серии издательства «Микрокосм». Одна о Бартоке, другая о Моцарте. И крест над кроватью. Все говорило о размеренной жизни лишенного причуд пенсионера. Жизни, хорошо знакомой ему самому…

Но Касдан угадывал здесь нечто другое. За этой сдержанностью, намеренной безликостью что-то кроется. Разумеется, Насер. И другие тайны — в этом Касдан готов был поклясться. Где же музыкант прятал свои секреты?

Ванная. Чисто прибранная, и только. Гетц сам наводил порядок и запретил Насеру приносить сюда косметику. Лекарств тоже не оказалось. Для своих лет Гетц обладал отменным здоровьем. Выйдя в коридор, Касдан обнаружил еще одну комнату. Музыкальный салон, в котором почетное место занимали пианино и огромная, отделанная под старину стереоустановка. Гетц обклеил потолок упаковками от яиц, очевидно затем, чтобы сделать комнату звуконепроницаемой. И снова штора. Свет. Бесчисленные выемки на потолке отбрасывали множество теней, достойных кисти Вазарели.