И грянул в Хренодерках гром - Андрианова Татьяна. Страница 11

Сарат горестно всхлипнул.

— Она мага закопала, — трагически выдавил он.

Окружающие разом вздохнули. Эвон ведьма как сильна! Цельного мага закопала! Не каждая эдак исхитрится. Маги, они за здорово живешь не дадут себя в яму засунуть, молниями начнут кидаться, заклинаниями всякими.

— А маг-то какой? Из вольных или из столицы приехал? — подал голос вездесущий дед Налим, проворно работая локтями и клюкой проталкиваясь в первые ряды. — А то, может, задрипанный какой, а мы и уши-то развесили? Ты не томи обчество, давай излагай как есть.

Парнишка понял, что сегодня его, наверное, не убьют. Видно, не пробил еще его час предстать перед очами Всевышнего. Сарат шмыгнул носом, залез на перевернутую вверх дном бочку и начал проникновенный, захватывающий рассказ о своих приключениях. Из его слов выходило, что мага он встретил, выезжая из Больших Запруд, и тот, по-отечески выслушав рассказ о многочисленных бедах, нежданно-негаданно свалившихся на Хренодерки, проникся к сельчанам, чей неукротимый дух не смогли сломить бесчисленные несчастья, теплотой и пообещал помочь. Но только выехали они из города, как нечисть, непонятно каким образом прознавшая о том, что едет в Хренодерки долгожданная подмога (видно, в Больших Запрудах у хренодерской нечисти родня проживает), накинулась на путников, сверкая глазищами огромными, как плошки, угрожая когтями величиной с косу и зубами с хороший охотничий нож. И грянула битва неравная. Мерин Мальчик показал себя добрым конем и бил по врагам копытами довольно метко. Лошадь же мага пала сразу, и пришлось взять бедолагу-колдуна к себе в седло. Бились они с нечистью три дня и три ночи без роздыха и с переменным успехом. А когда встала заря четвертого утра, взмолилась нежить не своим голосом: мол, пощади нас, богатырь хренодерский, дети малые дома плачут, мяса просят, кто же, кроме родителей, покормит сиротинушек. И дрогнуло сердце мага. Отвлекся он, слезу утирая набежавшую, а нежить только и ждала этого, ударила всей мощью своей, и ранила товарища Сарата. Но сам хренодерчанин не оплошал и добил супостата буквально пинками, а потом долго топтал ногами. Израненного соратника доставил он Светлолике на излечение, а та рассмеялась глумливо (ибо ведьма она, и над добрыми людьми ей глумиться по статусу положено), натравила на Сарата сначала козу, а затем бросила ему вслед молоньи. Но, совершив стратегическое отступление (ибо негоже такому славному богатырю воевать с женщинами), видел парень, как девица зарывает в могилу мага нездешнего.

Конец повествования окружающие дослушивали с открытыми от удивления ртами.

— Во заливает! Прям заслушаешься! — восхитилась бабка Дорофея, с недавних пор ходившая в молодых женах благодаря повальному нежеланию местных парней пасть жертвой любвеобильности лесной отшельницы.

Ибо каждому ребенку известно, что ведьмы зело охочи до мужчин и кто в их руки загребущие попадается, назад не возвращается.

— Кто? Я? — возмутился парень.

— Ну не я же, — игриво хихикнула бабка.

Сарат гордо подбоченился и хотел было ввернуть что-нибудь язвительное, но вместо старухи взгляд нашел рыжую Алкефу, чьи и без того глубокие вырезы на блузках с приездом новых парней стали еще откровеннее, и покраснел. Кокетка самодовольно улыбнулась. Доненька, заметив перемигивания возможного жениха с селянкой, которую путные бабы грозились побить раза три на неделе, отвесила ему крепкий подзатыльник, чтобы сразу привыкал к руке супруги и узнавал ее среди прочих, а саму Алкефу удостоила многозначительного взгляда. Впрочем, селянка ничуть не смутилась, по-хозяйски взяла под руку своего высокого мужа, презрительно скривила пухлые губы, — мол, вашего мне даром не надо, свое девать некуда.

— Голова, — прервал затянувшееся молчание дед Налим. — А ведь Светлолика обещала твой сарай сжечь… Ну, когда ты ее избу чуть не пожег.

Народ потрясенно уставился на Налима, как на пророка, сошедшего с небес, дабы донести до них волю Всевышнего.

— А ведь и правда, — пронесся по мужским рядам тихий ропот.

— Ведьма… — только и смог выдавить Панас, раздавленный постигшим его горем.

Женское население деревни не было посвящено в подробности похода вооруженных кружками со святой водой мужчин на испортившую поминки по ведьме нежить, поэтому уставилось на сильный пол пристально и внимательно. Мужчины занервничали, внезапно вспоминая, что дома осталось множество недоделанных дел и вообще поздно уже… Но тут отмерла Параскева, и в руках ее, как по мановению волшебной палочки, возникла скалка. Когда она забрала ее у Ксанки, никто так и не понял.

— Панас, — многозначительно выдавила она, и взгляд ее обещал мужу в лучшем случае неделю на сеновале, а в худшем… Позовет свою мать на год, и тогда уж лучше Панасу повеситься на остатках сгоревшего сарая, чтобы избавиться от грядущих страданий. — Это когда же вас, оглоедов, угораздило вывести из себя Светлолику настолько, что она обещала сарай сжечь?

Голова потупился. Мужчина он был крепкий, но за годы семейной жизни четко усвоил, что спорить с супругой, когда она в гневе, опасно для жизни. Лучше подождать с доводами. Пока она остынет. Ну или вообще… промолчать.

— Да мы того… этого… — многообещающе начал он, но так и не смог подобрать слов для объяснения событий на ведьминой поляне. Причем именно тогда все действия казались правильными. А сейчас он сильно сомневался, что стоило вот так рубить сплеча и грозить избе ведьмы поджогом.

— Не шуми так, Параскева, — вмешался дед Налим, чем заслужил от головы благодарный взгляд. — Мы здесь все виноваты. Ведьма завела говорящего кота, а мы приняли его за нежить, поселившуюся в доме после кончины хозяйки, и хотели очистить место огнем.

— Вы хотели сжечь ее дом? — испуганно ахнула жена головы и с опаской покосилась в сторону леса, словно вездесущая ведьма могла подслушать.

На двор опустилась гнетущая тишина. Женщины испуганно прикрыли рот передниками, кончиками платков или просто ладошками, горестно с надрывом заревел ребенок, сидевший на руках у матери, злобно заблекотал стоящий на крыше козел, на околице душевно, с переливами, завыла чья-то собака. Такого ужаса в Хренодерках не помнили даже старожилы.

В этот момент всеобщей скорби к месту событий подошла старейшая жительница Хренодерок бабка Рагнеда. Согбенную старушку, едва передвигающую слабые ноги, под руки вели две внучки.

Параскева отвлеклась от испепеления взглядом супруга (как показала практика, дело это совершенно бесперспективное, и ни один из экспериментов, проведенных ранее, успехом так и не увенчался), дала подзатыльник Доненьке, чтобы не зевала.

— Видишь, почтенная Рагнеда устала? Быстренько принеси ей стул.

Доненька обиженно покосилась на мать, но перечить поостереглась, хоть и получила от матери на глазах жениха за собственную недогадливость. Стул принесла быстро и выбрала парадный, с красивой резной спинкой и ножками. И подушечку вышитую не забыла, чтобы вдове предыдущего головы удобнее сидеть было.

Бабка сощурила подслеповатые глаза на солнце, благодарно улыбнулась беззубым ртом и устроилась поудобнее. Параскева не стала откладывать дело в долгий ящик и вкратце пояснила ситуацию:

— Ты мудрая женщина, — склонила голову она. — Посоветуй нам, как теперь умилостивить ведьму? Ведь обозлили ее окончательно, а посевы на урожай заговаривать надо.

— Да-а-а, — пожевав губами, задумчиво протянула старуха и оперлась морщинистым подбородком на руки, скрещенные на клюке. — Заварили вы кашу, маслом не исправишь… Да и хрен с твоего огорода тоже надо бы убрать.

— Да леший с хреном-то этим! — махнула рукой Параскева. — Вон его взрывом-то весь выкорчевало. Сарата в помощь возьмем и как-нибудь весь перетрем в бочки да на ярмарку свезем. Авось раскупят овощ, в убытке не останемся.

Мужички уважительно зацокали. Ишь какая у Панаса баба умная! Как славно все придумала. Хрен многие выращивают, но такого ядреного, как в Хренодерках, нигде не растет. Этак она и убытки от потери сарайчика отобьет.