Комплекс Росомахи - Зосимкина Марина. Страница 21
попробует сделать, только пока не знает, что.
Домой в тот день она вернулась в прескверном настроении. Не в ее
привычках было развозить нюни, поэтому она злилась. Злилась на Ритку, на
Риткину мамашу и на себя саму, неспособную придумать, как от них отвести беду.
К ней в комнату вошла мама и попросила: «Алиночка, расскажи».
Алина рассказала. Мама вздохнула и спросила ее:
– Ты точно уверена, что это твое дело?
– А разве не мое?
Мама опять вздохнула и вышла, пожелав спокойной ночи. А Алина, глядя в
тихо закрывающуюся дверь, подумала: «Как же я брошу Ритку? Я за нее
отвечаю…»
И она думала, засыпая, а потом и днем, на работе, и на следующий день
думала, и ничего не могла путного изобрести.
Хорошо, что этот длинный Егор позвонил вчера и предложил вместе
«пожевать гамбургеры». Ей надо развеяться.
А в понедельник она свяжется с Марианной, и Марианна, вполне возможно,
скажет ей, что ребята нарыли какие-нибудь новые факты или свидетеля хорошего
нашли. Хотя следы давно остыли, откуда возьмется свидетель?..
Алина взглянула на часы и решила, что можно потихоньку собираться. На
свидание. Что-то давненько она не ходила на свидания.
Позвонили с КПП у въезда во двор, спросили, ждет ли Алина гостя. Алина
ответила, что ждет. Строгий секьюрити потребовал, чтобы Алина назвала госномер
транспортного средства. Госномер Алина не знала, поэтому просто назвала имя.
Она сказала: «Я жду Егора Росомахина». Секьюрити неодобрительно попыхтел и
повесил трубку.
Алина еще раз взглянула на свое отражение и пожала плечами. Как-то все
это непривычно и несимпатично – эти ваши джинсы с кроссовками. Но ничего не
поделаешь, придется привыкать.
Когда она спустилась на первый этаж, двери подъезда были распахнуты
настежь по причине разгрузки чьей-то новой мебели, поэтому Алина сразу же
увидела и Егора, и его транспортное средство, расположившиеся как раз напротив
разверстых подъездных дверей.
На чистенькой, без единого окурка, автостоянке, между огромной «Тойотой»
Грини Дубодела с пятого этажа и аристократичным «Пежо», на котором каталось
семейство Петуховых со второго, лениво склонившись на левый бок, сиял
огромным глянцевым баком мощный черно-хромированный мотоцикл. Верхом на
мотоцикле сидел и грелся на мягком сентябрьском солнышке длинный и тощий
очкастый блондин.
Он сидел, вольно вытянув свои длинные ноги и упираясь каблуками
туфель-«казаков» в асфальт. На блондине были черные кожаные брюки и кожаная
жилетка, тоже, конечно, черная, надетая поверх чего-то, более всего
напоминающего майку. Шлем с затененным забралом он держал на колене, еще
один болтался на руле. Куцые перчатки с дырками на костяшках и кнопками на
запястье.
«Демократично?! – беззвучно заорала Алина, пятясь задом обратно в
полумрак подъездного холла. – Это, по-вашему, демократично? Да это вульгарно!»
На ходу она извлекла мобильник и спешно принялась разыскивать в
контактах нужный номер. Уф, нашла.
– Егор, приношу свои извинения, – торопливо заговорила она, – у меня тут
небольшой форс-мажор. Я задержусь минут на десять. Извините еще раз. Я скоро.
И она влетела в свою квартиру, на ходу стаскивая кроссовки, освобождая
шею от консервативной шелковой косынки и выдирая себя из рукавов дорогущего
пуловера излюбленной расцветки Кембриджа и Йеля.
Широкие дачные бермуды, окрашенные в песчаный «камуфляж», и
вытянутый почти до колен светло-серый вязаный балахон с треугольным вырезом,
который когда-то был папкиным джемпером, она нашла сразу. Но что делать с
обувью!? Не в кроссовках же идти. Шпильки? Да нет, какие еще на фиг шпильки…
«Степка должен помочь!» – осенило ее, и Алина, по-быстрому заперев
дверь, помчалась на третий этаж к Степке Филимонову, которому она иногда
помогала разбираться с латынью.
Степке было тринадцать, и он был гимназистом. В его гимназии почему-то
решили, что для современного образованного молодого человека мало знать
русский, немецкий и испанский. Их грузили латынью. Потому, видимо, что
попечительскому совету данной гимназии это показалось круто.
Алина в университете изучала латынь факультативно, всего два или три
семестра, но кое-что в голове осталось, и это кое-что все равно было лучше, чем
инглиш родителей Степана.
Стремительно одолев два пролета, Алина надавила на кнопку заполошного
звонка, и давила до тех пор, пока по ту сторону двери не услышала движение.
– Алин, ты чего? – огорошено спросил Степка, распахивая дверь.
– Ботинки есть? Дай быстро, – переводя дух, торопливо проговорила Алина,
втискиваясь мимо Степки в прихожую.
Степка стоял и тупил, и Алина поняла, что без комментария не обойдешься.
– Степ, мне ботинки высокие нужны, на шнурках. Только на сегодня. Дай, не
жмотничай.
– Да я и не собираюсь… Вон валяются, бери на здоровье. Только, Алин,
размерчик-то у тебя какой?
Алина так огорчилась, что топнула ногой в расхристанной кроссовке. Какой,
какой… Тридцать седьмой, какой же. А у этого переростка, наверно, сорок третий.
– А у тебя какой, сорок третий? – решила на всякий случай уточнить она.
– Не, сорок второй пока. А зачем тебе мои ботинки?
Алина чуть не плакала.
– За мной знакомый заехал, – она мотнула головой в сторону кухонного
окна, – А у меня кроссовки…
Степка проследовал на кухню и сунул нос между полосок жалюзи.
– Вон твой знакомый? На «Ямахе»?
– Степ, да не знаю я, на чем он! Вон на том монстре черном.
Алина тоже подошла к окну, и теперь они смотрели через жалюзи оба.
– Баушка! – вдруг заорал Степка. – Ба! Дай Алине свои баретки!
Отворилась одна из дверей, выходящих в прихожую, и из нее выглянула
Евгения Михайловна, бабушка Степки и родительница Степкиного отца. Бабушка
Евгения Михайловна была одета в лосины под анаконду и просторную оранжевую
футболку с надписью «Мир инструмента-2012».
На досуге она любила прошвырнуться с подругами-пенсионерками по
промышленным выставкам в Экспоцентре или Сокольниках, кося под матерую
бизнес-леди и собирая жатву из календарей и авторучек, хотя ни то, ни другое ей
на фиг было не нужно. Сын Степан был владельцем не то спортзала, не то
фитнес-центра, и мог купить дорогой маменьке сколько угодно календарей и ручек.
– А зачем тебе мои баретки, деточка? – спросила она величественно,
снимая с носа пенсне на золотой цепочке. Она любила понты.
Алина не знала, что ей ответить. Ведь это Степан решил, что ей нужны
бабушкины баретки. А сама Алина эти баретки и в глаза не видела.
– Ба, да ты посмотри, какой крутой кент за ней заехал, а у нее кроссовки!..
Евгения Михайловна тоже проследовала к окну.
– Вон тот, на «БМВ»?
– Баушка, ну какая же это «БМВ»? Это «Ямаха»!
– Н-да? А выглядит, как «БМВ». Ну, ладно. Я поняла суть проблемы.
Действительно, кроссовки как-то не очень. Сейчас принесу.
И Степанова бабушка принесла отличные замшевые ботиночки, высокие, с
круглыми мысами, школьным каблуком и на шнурочках.
– Не жмет? – спросила она озабоченным тоном.
Алина потопала ногой. Все отлично. И беленькие носочки пригодились.
– Только ты знаешь, Лина, чего-то в твоем облике не достает, – раздумчиво
произнесла Евгения Михайловна. – Степ, тащи тот свой ремень быстро.
Степка метнулся в свою комнату. Вернулся, держа в руках старый армейский
ремень со звездой на пряжке.
Группа поддержки перепоясала Алину ремнем поверх джемпера. Евгении
Михайловне опять что-то не понравилось, и она, отойдя на несколько шагов назад,
рассматривала результат, недовольно сморщившись. Степка ерошил волосы на
затылке.