Лекарь. Ученик Авиценны - Гордон Ной. Страница 118

Почувствовав позывы, встал и пошел к ведру, долго сидел на корточках, с удовлетворением опорожняя кишечник. Количество семян сельдерея он рассчитал правильно: окончив свое дело, он почувствовал легкость, но не ослабел. И судорога посреди забега ему сегодня не грозит.

Он нагрел воду и при свете свечи вымылся в тазу, быстро растерся досуха — туман принес не только тьму, но и ощутимую прохладу. Потом Карим смазал все тело оливковым маслом — от солнечных лучей. Дважды натер маслом те места, где потертости могли вызвать боль: соски, подмышки, пах и детородный орган, между ягодицами. В последнюю очередь занялся стопами ног, особенно старательно смазывая кончики пальцев.

Надел полотняную набедренную повязку, полотняную рубаху, легкие кожаные туфли для скороходов, залихватскую шапочку с пером. На шею повесил колчан для стрел и амулет на счастье в холщовом мешочке. Набросил на плечи плащ, чтобы пока не замерзнуть. И сразу вышел из дому.

Поначалу он шагал медленно, постепенно убыстряя шаг, ощущая, как разогреваются и теряют утреннюю скованность каждая мышца и каждый сустав. Сейчас на улицах людей почти еще не было. Никто не обратил внимания на Карима, когда он зашел за кусты, нервничая, и еще раз быстро помочился. Но к тому времени, когда он дошел до места начала забегов — подъемного моста Райского дворца, — там уже собралась немалая толпа из нескольких сот зрителей. Карим медленно пробирался между ними, пока не нашел в условленном месте, почти в конце толпы, Мирдина, а вскоре там же к ним присоединился и Иессей бен Беньямин.

Друзья Карима натянуто поздоровались друг с другом. Карим видел, что между ними произошло что-то неладное, но сразу выбросил это из головы. Сейчас нужно думать только о состязании!

Иессей улыбнулся ему и вопросительно прикоснулся к маленькому мешочку на шее.

— Это мне на удачу, — объяснил Карим. — Любимая подарила. — Однако ему не следовало разговаривать перед забегом, этого нельзя делать. Он быстро взглянул на Иессея и на Мир-дина, улыбнулся каждому, показывая, что не хочет их обидеть, потом закрыл глаза и снова очистил разум от всего постороннего, отстранился от окружающего его гомона и гогота толпы. Труднее было отвлечься от запахов растительного масла и животного жира, разгоряченных тел и мокрых от пота одежд.

Карим прочел молитву.

Когда он снова открыл глаза, туман стал перламутровым. Вглядываясь в него, можно было рассмотреть абсолютно круглый красный диск солнца. Воздух тоже стал другим, душным, и Карим с острой горечью понял, что его ждет беспощадно жаркий день.

Что ж, тут ничего не поделаешь. Иншалла!

Он сбросил плащ и отдал Иессею.

— Да пребудет с тобою Бог, — проговорил побледневший Мирдин.

— Беги с Богом, Карим, — пожелал Иессей.

Он ничего им не ответил. Кругом воцарилась полная тишина. И участники состязания, и зрители не сводили глаз с ближайшего минарета Пятничной мечети — Карим разглядел, как на минарете появилась крошечная фигурка в черных одеждах.

Еще миг, и привычный призыв к Первой молитве долетел до их слуха. Карим простерся ниц лицом на юго-запад, в направлении Мекки.

Молитва окончилась, и вот уже все завопили что есть сил — и бегуны, и зрители. Рев стоял пугающий, по телу Карима даже пробежала дрожь. Одни своими криками подбадривали участников, другие взывали к Аллаху, многие просто выли, как воины, в исступлении бросающиеся на стену вражеской крепости.

Спиной Карим мог только уловить отголоски продвижения бегунов, но по опыту он знал, как некоторые прорываются в первый ряд внезапно, расталкивая всех локтями и молотя кулаками, не заботясь о том, какие повреждения причиняют и кого топчут ногами. В опасности были даже те, кто быстро встал на ноги после молитвы, потому что в водовороте человеческих тел руки вздымались и попадали кому-нибудь в лицо, туфли наносили удары по ногам, и не одна лодыжка бывала вывихнута в толчее.

Поэтому-то Карим и оставался в конце толпы, терпеливо, с отвращением пережидая одну волну бегунов за другой, пока те пробивались вперед, оглушая его своим ревом.

Но вот побежал и он. Чатыр начался, и Карим бежал в самом хвосте растянувшихся великанской змеей участников состязания.

Бежал он очень медленно. Много времени уйдет, чтобы одолеть первые пять с четвертью миль, но так он рассчитал заранее. В противном случае надо было бы занять место в первом ряду толпы, а затем — при условии, что его не покалечат в сутолоке — рвануться вперед на такой скорости, чтобы твердо держаться впереди всех прочих. Но такой вариант отобрал бы с самого начала слишком много сил. Карим выбрал более надежный.

Участники чатыра пробежали через Врата Рая и свернули налево. Теперь им предстояло бежать больше мили по улице Тысячи садов, которая то понижалась, то поднималась: в начале первого этапа забега приходилось преодолевать длинный пологий холм, а вслед за ним — более короткий, но крутой. Дальше путь бегунов лежал направо, по улице Поборников веры, простиравшейся в длину всего на четверть мили. Но на повороте улица шла резко вниз, и на обратном пути преодолевать подъем было нелегко. Снова свернули влево, на улицу Али и Фатимы, и бежали по ней до самого медресе.

В череде бегунов кого только не было! Среди молодых аристократов считалось хорошим тоном пробежать половину одного этапа, и вот плечом к плечу с бегунами в лохмотьях бежали юноши в шелковых летних нарядах. Карим упорно держался позади — это пока еще было не состязание, а просто бегущая толпа, переполненная радостью от того, что закончился рамадан. Впрочем, Карим поступал разумно: от медленного бега все телесные жидкости постепенно разогревались и начинали течь живее.

На пути встречались зрители, но время было слишком раннее, густая толпа заполнит все обочины значительно позднее.

Состязание — дело долгое. Пробегая мимо медресе, Карим сразу же посмотрел на длинную крышу одноэтажного маристана. Женщина, которая дала ему амулет (то была прядь ее волос в маленьком мешочке), сказала, что муж договорился там о месте для нее, чтобы она смогла наблюдать чатыр. Пока же ее там не было, но на улице перед самой больницей стояли двое из числа мужчин-сиделок и громко выкрикивали: «Хаким! Хаким!» Карим на бегу помахал им рукой, понимая, что разочарует их, следуя в самом хвосте забега.

Участники состязания пробежали зигзагами по территории медресе и продолжили свой путь к майдану в центре города, где уже были разбиты два громадных открытых шатра. Один, устланный коврами и разукрашенный парчой, предназначался для придворной знати; там столы были уставлены изысканными яствами и всевозможными винами. В другом шатре, для бегунов низкого рождения, предлагались бесплатные лепешки, плов и шербет; манил он, однако, ничуть не меньше первого. Здесь, у шатров, состязание избавлялось от доброй половины своих участников — с радостными криками те набрасывались на питье и закуски.

Карим, в числе многих других, пробежал мимо палаток, не останавливаясь. Они обогнули по широкой дуге каменные столбы, служившие воротами для игры в конное поло, и прежней дорогой побежали обратно, к Райскому дворцу.

Теперь бегунов стало заметно меньше, к тому же по пути они растянулись, и Карим уже мог без помех выбрать нужный темп.

Перед ним был выбор из нескольких вариантов тактики. Некоторые достигали успеха, не уступая первенства на ранних этапах состязания, обеспечивая себе на утренней прохладе запас, на котором можно было держаться потом. Но когда-то давно Заки Омар учил его: чтобы успешно одолеть такую длинную дорогу, нужно правильно выбрать темп — такой, чтобы исчерпать последнюю каплю сил к самому концу состязания, — и придерживаться этого темпа во что бы то ни стало. Карим был способен выбрать такой идеальный темп и держать его, как упорно идущая рысью лошадь. В римской миле тысяча шагов, по пяти длин стопы в каждом, но Карим, пробегая милю, делал пример, но тысячу двести шагов, каждый чуть больше четырех стоп Спину он держал идеально прямо, голова высоко вскинута, и эти стук-стук-стук его ног по земле, в избранном им темпе, звучали словно голос старого друга.