Лекарь. Ученик Авиценны - Гордон Ной. Страница 45

— Теперь можно отпустить, — сказал он Робу.

Для пущей надежности они еще привязали здоровую ногу к сломанной. Нескольких минут хватило, чтобы успокоить связанного и измученного больного, дать все необходимые указания его бледной жене и отпустить его брата, который пока будет работать на поле.

На току Роб и Мерлин остановились и посмотрели друг на друга. Рубахи на обоих промокли от пота, да и лица были не суше, чем залитые слезами щеки Осберна.

Лекарь улыбнулся и похлопал Роба по плечу:

— Ты должен пойти теперь ко мне домой, мы разделим вечернюю трапезу.

— Это моя Дебора, — произнес Беньямин Мерлин.

Жена доктора была пухленькой женщиной с острым носиком и пунцовыми щеками. Увидев Роба, она заметно побледнела, а взаимные представления приняла сухо. Мерлин принес во двор таз с ключевой водой, чтобы Роб мог освежиться. Моясь, он слышал, как в доме женщина что-то горячо говорит мужу на языке, которого Роб никогда прежде не слыхивал.

— Ты должен извинить ее. — Лекарь тоже вышел помыться и поморщился. — Она всего опасается. Закон гласит, что во время религиозных праздников мы не должны принимать христиан у себя в доме. Однако сегодня вроде бы никакого особенного праздника нет. Просто обычный ужин. — Вытираясь полотенцем, Мерлин посмотрел Робу в глаза. — Если ты все же предпочтешь не садиться с нами за стол, я могу вынести тебе еду сюда.

— Я с удовольствием буду вместе с вами, мастер лекарь.

Мерлин кивнул.

Странный ужин.

Собрались родители и четверо детишек: три мальчика и девочка. Девочку звали Лия, а братьев — Ионафан, Руил и Захария. Мальчики, как и отец, сели за стол в шапках! Когда жена подала горячую лепешку, Мерлин кивнул Захарии, и тот заговорил на гортанном языке, который Роб недавно слышал в этом доме.

— Сегодня, — остановил его Мерлин, — брохот [51]надо читать по-английски — из уважения к нашему гостю.

— Благословен еси, Господи Боже наш, Царь Вселенной, — с чувством стал читать молитву мальчик, — дарующий нам хлеб, что родит земля. — Он передал лепешку Робу, который воздал ей должное и отдал остальным.

Мерлин налил из большого графина в чаши красное вино. Роб последовал примеру и поднял свою чашу, а отец между тем кивнул Руилу.

— Благословен еси, Господи Боже наш, Царь Вселенной, сотворивший плод лозы виноградной.

Еда состояла из рыбного супа, сваренного с молоком — не такого, как готовил Цирюльник, однако горячего и острого.

Закусили яблоками из сада лекаря-еврея. Младший из братьев, Ионафан, с возмущением поведал отцу, что кролики изводят их капусту.

— Тогда тебе следует извести кроликов, — сказал ему Роб. — Поставь капканы, и твоя мама сделает из них вкусное жаркое.

Ненадолго повисло смущенное молчание, потом Мерлин улыбнулся:

— Мы не едим ни кроликов, ни зайцев, это не кошерная пища.

Роб заметил, что мистрис Мерлин выглядит встревоженной, словно боится, что он не поймет и не одобрит их обычаев.

— Существуют законы о том, какую пищу нам вкушать, очень древние законы. — И Мерлин объяснил, что иудеям не дозволено употреблять в пищу мясо животных, которые не жуют жвачку и не имеют раздвоенных копыт. Нельзя есть мясо вместе с молоком, потому что Библия предостерегает: нельзя смешивать мясо животного с молоком, полученным из сосцов его матери [52]. И крови пить они не смеют, а равно есть мясо, которое не очищено от крови тщательно и не посолено.

У Роба кровь застыла в жилах, и он сказал себе, что мистрис Мерлин совершенно права: он не в силах понять евреев. Вот уж поистине язычники! Его едва не стошнило, когда лекарь вознес хвалу Богу за съеденную ими пищу без крови и без мяса.

И все же он попросил разрешения расположиться на эту ночь в их саду. Беньямин Мерлин настоял, чтобы он спал под кровом, в прилегающем к дому сарае, и вскоре Роб уже лежал на душистом сене, прислушивался через тонкую стенку к голосу женщины, который то резко повышался, то звучал тише. В темноте он безрадостно усмехнулся, понимая, хотя и не знал языка, смысл того, что она говорила мужу.

«Ты же совсем не знаешь этого долговязого плечистого мужлана, однако тащишь его в дом. Да разве ты не видишь: у него сломан нос и лицо все в шрамах, а оружие дорогое — настоящий разбойник! Он ведь зарежет нас прямо в постели!»

Наконец, Мерлин явился в сарай с большой флягой и двумя деревянными чашами. Протянул чашу Робу и вздохнул.

— Во всем остальном она просто превосходная женщина, — сказал он, наливая вино. — Ей здесь нелегко приходится, вдали от многих, кто дорог ее сердцу.

— А в какой части Франции вы родились? — поинтересовался Роб. Вино, как он убедился, было крепким и ароматным.

— Как и это вино, мы с женой появились на свет в деревне Фалез, где и сейчас живут наши семьи под благосклонным покровительством Роберта Нормандского [53]. Мой отец и два брата занимаются виноторговлей, поставляют товар и в Англию.

Семь лет тому назад, сказал Мерлин, он воротился в Фалез из Персии, где обучался в академии лекарей.

— Из Персии! — Роб понятия не имел, где находится Персия, но знал, что очень далеко. — Ив какой же стороне лежит эта Персия?

— На востоке, — улыбнулся Мерлин. — Далеко-далеко на востоке.

— А в Англию как вы попали?

Возвратившись в Нормандию лекарем, объяснил Мерлин, он обнаружил, что во владениях герцога Роберта [54]лекари наличествуют в изобилии. За пределами же Нормандии существовала острая конкуренция, да и опасностей хватало: войны и политика, герцоги против графов, владетельная знать против короля.

— В юности я дважды бывал в Лондоне вместе с отцом, который привозил вино на продажу. Мне запомнилась красота английских полей и лугов, а умение короля Канута сохранять в стране мир и покой известны по всей Европе. Вот я и решил приехать в эти тихие зеленые края.

— И что же, Теттенхолл оправдал ваши ожидания?

Мерлин кивнул:

— Но трудности встречаются. Здесь нет тех, кто исповедует нашу веру, а потому мы не имеем возможности молиться как положено, к тому же сложно соблюдать законы о пище. С детьми мы говорим на родном языке, но думают они на языке англичан, и как мы ни стараемся, многих законов нашего народа они не знают. Я стараюсь привлечь сюда из Франции других евреев. — Он хотел налить еще вина, но Роб накрыл свою чашу рукой.

— Я могу пить лишь немного, иначе теряю рассудок, а мне нужна ясная голова.

— Ради чего ты разыскивал меня, юный цирюльник?

— Расскажите мне о той школе в Персии.

— Она находится в городе Исфагане, на западе страны.

— А отчего вы поехали в края, столь далекие?

— Куда же еще мне было ехать? Мои родители не хотели отдавать меня в учение к лекарю. Хотя и грустно признавать, но большинство людей моей профессии в Европе — это гнусные пиявки и невежды. В Париже есть большая больница, Отель-Дье [55]— это просто чумной барак, куда сволакивают умирать стонущих бедняков. Есть медицинская школа в Салерно, убогое заведение. Мой отец, общаясь с другими евреями, удостоверился в том, что на Востоке арабы подняли науку врачевания до уровня высокого искусства. У персидских мусульман в Исфагане есть больница, в которой действительно исцеляют больных. Именно в этой больнице и в небольшой академии при ней готовит настоящих лекарей Авиценна.

— Кто-кто?

— Самый выдающийся врачеватель в мире. Авиценна, имя которого на арабском — Абу Али аль-Хусейн ибн Абдалла ибн Сина.

Роб упросил Мерлина несколько раз повторить это мелодичное иноземное имя, пока не запомнил хорошенько.

— А в Персию трудно попасть?

— Это опасное путешествие, длящееся несколько лет. Надо долго плыть морем, потом долго ехать по суше через грозные горы и обширные пустыни. — Мерлин пристально посмотрел на гостя. — Надобно тебе выбросить персидские академии из головы. Много ли ты знаешь о своей собственной вере, юный цирюльник? Знакомы ли тебе те проблемы, с которыми сталкивается ваш святейший папа?