Черный завет - Булгакова Ирина. Страница 50

– Нет, парень, так мы с тобой ни о чем не договоримся, – голос Исидора стал вкрадчивым, и подслушивающей у двери Донате стало не по себе. – Этак ко мне завтра все придут и скажут: прости, десятник, у меня Истина, не могу я здесь оставаться, мне отец запретил.

– Господин десятник, я не обманываю вас, – Доната расслышала в его словах сдерживаемую злость и мысленно пожалела – сорвется парень, а Исидор шутить не любит, наказания тогда не миновать.

– Да и не сможешь, даже не пытайся, – довольно усмехнулся Исидор. – Что такое Истина, без тебя знаю. Вот и посмотрим, как подыхать начнешь… Так и все равно, парень, от войны не уйдешь. Скоро мы все с места тронемся, вот тебе и дорога – вперед, за родину!

– Но у меня уже сейчас…

– Без разницы мне, что там у тебя сейчас. Когда это «сейчас» начнется, я увижу. А сейчас бери пример хоть с Дона. У парня только нога зажила, а он в строю со всеми. Боец!

Доната поспешила убраться подальше от двери. К Исидору она заглянет позже, а сталкиваться лицом к лицу с разъяренным Ладимиром не хотелось.

Несмотря на похвалы Исидора, последняя неделя далась Донате потом и кровью. Исидор перевел ее на общий режим и поблажек не делал. Но Донате сдавалось, что оказалась она в общем строю с подсказки злых языков, что постоянно твердили десятнику о любимчиках. Упражняясь на мечах, бросая на бегу нож по мишени, проводя в седле весь день в полном снаряжении: кирасе и шлеме, она то и дело ловила на себе заинтересованные взгляды Исидора.

Кстати, о мечах. Часто, наблюдая со стороны за поединком, Исидор срывался с места и становился в пару с Донатой.

– Дон, – с досадой поучал он. – Куда ты все время отступаешь? Ты же заранее неудачу себе приписал! Чего бояться? Да, с приемами у тебя не очень, и видно, что дело для тебя незнакомое, но руки цепкие. Попробуй у такого меч из рук выбить! А удержал – давай бей смелее! Верткий ты, такие и нужны в боевом деле, сила решает, когда у тебя ни оружия, ни умения нет. А ты и без оружия, как я знаю, из себя чего-то представляешь…

И уже не раз, не два, ловила она на себе мечущийся в желании напакостить взгляд Сазона. Но время шло, и если тот что задумал, то взвешивал тщательно и к вопросу мести подходил дотошно. Доната чувствовала, как нечто зреет в гнилом нутре, но идти на обострение не спешила. Что бы ее ни ждало, больше, чем мысли о Сазоне, занимали мысли о возможном побеге.

Частокол, окружающий поселок, был высоким, караульные на вышках не дремали. Кроме того, по ночам вдоль забора вышагивали часовые – не один Ладимир пополнил ряды новобранцев, взятых насильно. Дело осложнялось еще и тем, что до настоящего Леса было далеко, а редколесье – плохой попутчик. Любой беглец, как на ладони. Как быстро ни беги, а на лошадях в два счета догонят, и мало не покажется. У загона для скота, на видном месте, висел истлевший труп – в назидание прытким бегунам.

– Родину защищать – не пирожное с кремом лопать, – пояснил новобранцам Исидор после первого же утреннего построения.

У Донаты не было желания разделить перекладину с трупом, на котором гроздьями висели вороны. Поэтому она сидела тихо, мало-помалу наживая себе врагов.

Даже Тереса, бьющая себя в пышную грудь со словами благодарности, подстерегала ее в укромных уголках, и так настойчиво приглашала зайти вечером, что Донату, задолго до похода в оружейную, начинало тошнить при одном воспоминании о запахе пудры.

Никто не спорит, были в общем распорядке и положительные моменты. Когда Доната птицей летела в седле и ветер свистел в ушах, или когда руки чесались, так хотелось поразить далекую мишень. Или когда Исидор позволял себе скупо похвалить ее незавидные успехи в упражнениях с мечом.

– Боец Дон, – Исидор улыбался в усы, – чем дольше наблюдаю за тобой, тем скорее убеждаюсь: правильно говорят в поселке, что ты чей-то бастард, из высокородных, искусство владеть мечом у тебя в крови. Хвалю. Все бы так. А то ходят тут со своими Истинами…

И совсем уж собирался хлопнуть ее по плечу, как делал десятки раз на дню. Но в тот раз чаша терпения Донаты переполнилась, и она решилась на откровенное неповиновение. Тяжелая ладонь почти коснулась ее плеча, только не нашла его. Доната вовремя отодвинула плечо в сторону и успела скривиться «дескать, нога раненная дает о себе знать». Исидор, потеряв опору, споткнулся на ровном месте. Выпрямившись, он перевел недоуменный взгляд на Донату, но та уверенно морщилась, растирая «раненную» ногу. С тех пор что-то сдвинулось в голове у Исидора. Уже настроенный на дружеский хлопок, он вдруг замирал, задумчиво смотрел на нее и бормотал нечто среднее между «ну-ну» и «посмотрим».

Были положительные моменты, никто не спорит. Но были и отрицательные. К ним Доната в первую очередь относила отправление естественных надобностей. И если с уборной, где имелись укромные уголки, дело обстояло неплохо, то с помывочной, где ежедневно мылись три десятка потных мужчин, дело обстояло с точностью до наоборот. К радости Донаты, не все парни отличались избыточным стремлением к чистоте тела, поэтому никого особенно не волновал вопрос, почему она ни разу не мылась со всеми. Кто-то успевал помыться до света, кто-то поздним вечером. А кто-то вставал и ночью. Всегда оставалась возможность скрыть свое пагубное пристрастие к мытью в полном одиночестве.

В тот вечер праздновали день Милосердной Истины. Только услышав ненавистное слово, ее как ветром сдуло из-за стола. Исидор расщедрился и выкатил новобранцам бочку молодого вина. Сидеть за столом, выслушивая бесконечные рассказы о бессмысленных Истинах, не было ни малейшего желания. Доната повела глазом в сторону Ладимира, убедилась, что он ее понял, и ужом выскользнула из-за стола.

Последние закатные лучи Гелиона чертили в небе огненные дорожки. Воздух пах свежестью и ожиданием близкого снега. Но до настоящей зимы было далеко. Да и какая зима на юге? Выпадет снежок, и тут же растает, чтобы назавтра повторить все сначала.

Доната не стала дожидаться Ладимира у дверей столового зала: и так знает, куда идти.

В помывочной устало села на лавку и прислушалась к звуку шагов. Тело так и чесалось от въевшегося в кожу пота. Весь день Исидор гонял их, как зайцев, заставляя бегать в полном снаряжении.

– Я быстро, – сказала Доната, и застывший в дверях Ладимир кивнул головой.

Она с наслаждением натирала себя куском золы, смешанной с травами, дававшими обильную пену, и поливала водой из ведра, когда открылась дверь и появился Ладимир. Как только она поймала тяжелый, остановившийся взгляд, сразу поняла, зачем он здесь.

– Ты сошел с ума! – Кошкой зашипела она, отступая к стене.

– Да, – его губы шевельнулись.

– Нас услышат.

– Да.

И подходил ближе. Она нагнулась, чтобы окатить его водой из ведра, но не успела. Сильные руки сомкнулись у нее за спиной, и горячие губы закрыли ей рот. Она сопротивлялась, выворачиваясь из его рук, боясь позволить себе хоть один громкий звук. Рот в рот – и привкус крови на губах – она прокусила ему язык, но ничто не могло его остановить. Он жал ее тело, разрывая ее на части, стремясь слиться, стремясь навсегда потерять себя в душном, жестком объятии. Она схватила его за волосы, но как ни старалась, оторвать от себя не могла. Более того, чем ожесточенней она сопротивлялась, чем больше прикладывала усилий к тому, чтобы образумить лишенного человеческого подобия зверя, тем менее ей этого хотелось.

Собственное тело предательски подвело ее. Боль, которую ей причинял каждый поцелуй, каждое движение Ладимира, скорее вернула к памяти ту забытую ночь у реки. Молча, не издавая ни звука, он держал ее тело, бьющееся в трепетном желании освободиться, и срывал с себя последнее препятствие между ним и его желанием. Его обнаженная кожа коснулась ее, и в тот же миг тонкая корка льда, за которой скрывалось то, что таило до поры ее тело, истаяла.

И вот тогда Доната поняла, что даже явление черной твари ее не остановит.

Остановил тихий хлопок входной двери. От которой до двери, ведущей в помывочную, пара десятков шагов. И шаги приближались.