Обреченное королевство - Сандерсон Брэндон. Страница 157

Каладин встал. Он тревожился — боялся на самом деле, — что опять может сломаться. Потерять интерес к жизни, потому что не видит выхода. Он посмотрел, с кем можно поговорить, и подошел к Сигзилу. Движение потревожило Сил, которая фыркнула и перелетела на плечо. Она все еще была мерцающим пламенем; горящий на плече костер смущал еще больше. Но он не сказал ничего; если бы она узнала, что ему это не нравится, она бы стала делать так чаще. Она все еще была спреном ветра, в конце концов.

Каладин сел рядом с Сигзилом.

— Не голоден?

— Им хочется больше, чем мне, — сказал Сигзил. — Если взять за образец предыдущие вечера, мне вполне хватит того, что останется, когда все наполнят миски.

Каладин кивнул.

— Я признателен тебе за анализ обстановки на плато.

— Иногда у меня хорошо получается.

— Ты получил образование. Ты говоришь и действуешь как образованный человек.

Сигзил заколебался.

— Да, — наконец сказал он. — Мой народ не считает грехом для мужчины быть образованным.

— Алети тоже.

— Судя по моему опыту, вы учитесь только войне и искусству убивать.

— А что ты видел у нас, кроме армии?

— Немного, — признался Сигзил.

— Итак, образованный человек, — сказал Каладин. — Среди мостовиков.

— Мое образование осталось незаконченным.

— И мое.

Сигзил с любопытством посмотрел на него.

— Я учился на хирурга, — объяснил Каладин.

Сигзил кивнул, густые черные волосы упали на плечи. Он, единственный из бригадников, брился. Теперь, когда бритва появилась у Камня, их станет двое.

— Хирург, — сказал он. — Не могу сказать, что я удивлен, учитывая, как ты лечишь раны. Люди говорят, что ты тайный светлоглазый высокого ранга.

— Что? У меня глаза темно-коричневые!

— О, прости, — сказал Сигзил. — Я неверно выразился — но в вашем языке нет правильного слова. У вас светлоглазый означает предводитель. В других королевствах, однако, другие качества делают человека… шторм побери этот язык алети. Человеком высокого рождения. Светлордом, только без светлых глаз. В любом случае люди считают, что тебя вырастили и обучили не в Алеткаре. На предводителя.

Сигзил посмотрел на остальных. Люди начали садиться и энергично штурмовать похлебку.

— Для тебя так же естественно руководить, как для остальных естественно хотеть тебя слушаться. Такое обычно связывают со светлоглазыми. И они изобрели для тебя прошлое. Тебе придется непросто, если захочешь их разубедить. — Сигзил смерил его взглядом. — Пусть это выдумка. Но я был в расщелине в тот день, когда ты взял в руки копье.

— Копье, — сказал Каладин. — Оружие темноглазого солдата, не меч светлоглазых.

— Для многих бригадников разница минимальна. Рядовые солдаты намного выше нас.

— Как ты очутился здесь?

Сигзил улыбнулся.

— Я все ждал, когда же ты спросишь. Другие говорили, что ты пытался узнать у них то же самое.

— Я хочу понимать людей, которыми руковожу.

— А что, если некоторые из нас убийцы? — спокойно спросил Сигзил.

— Тогда я в хорошей компании, — сказал Каладин. — Если ты убил светлоглазого офицера, с меня выпивка.

— Не светлоглазого, — сказал Сигзил. — И он еще жив.

— Тогда ты не убийца, — сказал Каладин.

— Но не потому, что не хотел. — Взгляд Сигзила стал отсутствующим. — Я был уверен, что у меня получится. Не самый мудрый выбор. Мой учитель… — Он умолк.

— Ты его хотел убить?

— Нет.

Каладин какое-то время ждал, но не дождался.

Ученый, подумал он. Или по меньшей мере очень опытный человек. Надо использовать его знания.

Найди выход из смертельной ловушки, Каладин. Собери все, что у тебя есть. Выход должен быть.

— Ты был прав в отношении мостовиков, — сказал Сигзил. — Нас посылают умирать. И этому существует только одно разумное объяснение. В этом мире есть одно особое место. Марабетия. Ты слышал о ней?

— Нет, — ответил Каладин.

— Это за морем, к северу, в землях силаев. Тамошний народ очень любит спорить. На каждом городском перекрестке стоят маленькие возвышения, на которые человек может забраться и говорить, все равно что. Говорят, что каждый человек в Марабетии носит с собой мешочек с перезрелыми фруктами, на случай если придется пройти мимо оратора, с которым он не согласен.

Каладин задумался. Столько слов от Сигзила он не слышал никогда.

— То, что ты сказал на плато, — продолжал Сигзил, — заставило меня вспомнить о Марабетии. Видишь ли, у них очень любопытный способ обращаться с преступниками. Они подвешивают их на утесе, стоящем на берегу моря, недалеко от города, так что вода доходит до щек во время высокого прилива. В воде водится несколько видов большепанцирников, известных своим великолепным мясом и, конечно, гемсердцами. Они не такие большие, как местные скальные демоны, но все же совсем не маленькие. Так вот, эти преступники, они становятся приманкой. Преступник может потребовать, чтобы его убили, но тех, кто ухитряется провисеть неделю и остаться в живых, освобождают.

— И часто такое случается? — спросил Каладин.

Сигзил покачал головой.

— Никогда. Но преступники почти всегда выбирают надежду. У марабетян есть поговорка о тех, кто отказывается видеть правду: «У него глаза из красного и синего». Красное — льющаяся кровь. Синее — вода. Говорят, что пленники видят только их. Обычно на них нападают в первый же день. И, тем не менее, большинство выбирают последний шанс. Они предпочитают ложную надежду.

Глаза из красного и синего, подумал Каладин, представив себе ужасную картину.

— Ты хорошо поработал, — сказал Сигзил, вставая и беря в руки миску. — Вначале я ненавидел тебя за ложь, которую ты говорил людям. Но сейчас… Ложная надежда делает их счастливыми. Ты даешь смертельно больному лекарство, которое уменьшает его боль. И люди могут весело провести последние дни. Ты действительно целитель, Каладин Благословленный Штормом.

Каладин хотел было возразить, сказать, что это не ложная надежда, но не смог. Не с сердцем в желудке. Не с тем, что он знал.

В следующее мгновение из барака вылетел Камень.

— Я опять чувствую себя как алил'тики'и! — объявил он, поднимая вверх бритву. — Друзья мои, вы не понимаете, что сделали! Однажды я возьму вас с собой, на Пики, и покажу, что такое настоящее королевское гостеприимство!

Несмотря на все жалобы, он, тем не менее, не стал полностью сбривать бороду, но оставил длинные рыже-белые бакенбарды, спускавшиеся на подбородок. Однако сам подбородок он выбрил начисто и губы. Теперь его высокое овальное лицо выглядело совсем по-другому.

— Ха! — сказал он, шагнув к костру. Он схватил ближайших людей и крепко обнял их, так что Бизик едва не пролил суп. — Я вас всех сделаю своей семьей. Хумака'абан жителя Пиков — его гордость. Я опять почувствовал себя настоящим человеком. Эта бритва, она принадлежит не мне, но всем. Ею могут пользоваться все, кто пожелает. Сочту за честь разделить ее с вами.

Кое-кто засмеялся, а кто-то крикнул, что согласен. Но не Каладин. Как-то… как-то это не важно. Он взял миску с похлебкой, которую принес Данни, но не стал есть. Сигзил решил не возвращаться к нему и уселся по другую сторону костра.

Глаза из красного и синего, подумал Каладин. Не знаю, подходит ли это к нам.

Иметь такие глаза — значит иметь маленькую надежду на спасение бригады. Однако сегодня Каладину не удалось убедить самого себя.

Он никогда не был оптимистом. Он знал, что из себя представляет мир, или пытался понять. И страдал, когда видел вокруг себя настоящий кошмар.

О, Отец Штормов, подумал он, чувствуя груз отчаяния, повисший на плечах. Я опять становлюсь ходячим мертвецом. Я теряю себя.

Он не мог нести на себе надежды всех бригадников.

У него нет сил.

Глава сорок первая

Об Элдсе и Милпе

Пять с половиной лет назад