Обреченное королевство - Сандерсон Брэндон. Страница 31

Вы ожидаете доказательств моей полезности, продолжила Шаллан. Я бы хотела продемонстрировать вам, что получила лучшее образование, чем то, которое открылось во время нашей беседы. К сожалению, у меня нет оснований для подобного утверждения. У меня есть слабости и недостатки. Это совершенно ясно и не является объектом обсуждения.

Но жизнь мужчин и женщин является чем-то большим, чем логические загадки; невозможно принять верное решение, не используя бесценный жизненный опыт. Быть может, мои познания в логике не соответствуют вашим стандартам, но даже я знаю закон, которым руководствуются рационалисты: невозможно использовать логику там, где идет речь о человеческих существах. Мы состоим не только из мыслей.

Поэтому суть моего рассуждения — дать объяснение моему невежеству. Не оправдать, а объяснить. Вы выразили недовольство тем, что меня подготовили совершенно недостаточно. Что с моей приемной матерью? Что с моими учителями? Почему мое образование настолько плохо?

Факты удручают. У меня было очень мало учителей, которые, в сущности, ничему не научили меня. Моя приемная мать пыталась, но она сама была необразованной. Быть может, это тщательно скрываемый секрет, но большинство веденских сельских домов не дают женщинам надлежащего обучения.

В раннем детстве у меня было три разных учительницы, и каждая из них продержалась не более нескольких месяцев, ссылаясь на характер или грубость отца, как на причину ухода. Я была вынуждена составить себе собственный план обучения. Я изучила все, что могла, читая книги и заполняя дыры, воспользовавшись преимуществами моей собственной любознательной натуры. Но, конечно, я не в состоянии соревноваться с теми, кто получил формальное — и дорогостоящее! — образование.

Действительно ли это довод в мою пользу? Действительно ли только на этом основании вы можете принять меня? Да, ибо все, что я знаю, я выучила самостоятельно, сражаясь за каждый факт, каждое рассуждение. Другим все давали в руки, мне же приходилось охотиться. Мне представляется, что уже поэтому мое образование — хотя и ограниченное, — достойно уважения. Я, в свою очередь, уважаю ваши решения, но прошу вас подумать еще раз. Какую подопечную вы предпочитаете? Способную повторить правильные ответы, вбитые в нее высокооплачиваемыми учителями, или ту, которая боролась и сражалась за все, что знает?

Уверяю вас, что только одна из этих двоих по-настоящему оценит обучение у вас.

Шаллан подняла кистьперо. Теперь, изложенные на бумаге, ее аргументы казались несовершенными. Она объяснила причины своего невежества и ждет, что Джаснах примет ее с распростертыми объятиями? Тем не менее ей казалось, что она все правильно делает. Хотя на самом деле это письмо — большая ложь. Ложь, построенная на правде. Она пришла не для того, чтобы вкусить мудрости Джаснах. Она пришла украсть.

Совесть неприятно зудела, и она почти протянула руку, чтобы смять письмо. Шаги в наружном коридоре заставили ее застыть. Она вскочила на ноги и повернулась, прижав безопасную руку к груди. Что она скажет Джаснах Холин? Как объяснит свое присутствие? В коридоре задрожали свет и тени, и в альков неуверенно вошел человек, освещая себе дорогу одной-единственной белой сферой. Не Джаснах. Молодой, лет двадцати пяти, в простой серой одежде. Ардент. Шаллан расслабилась.

Молодой ардент заметил ее. Узкое лицо, голубые проницательные глаза. Голова чисто выбрита, борода аккуратно подстрижена. Он заговорил, очень вежливо.

— Прошу меня извинить, Ваша Светлость. Я думал, что это альков Джаснах Холин.

— Да, — сказала Шаллан.

— А. Вы тоже ждете ее?

— Да.

— Вы не будете особенно возражать, если я подожду вместе с вами? — Он говорил со слабым хердазианским акцентом.

— Конечно не буду, уважаемый ардент. — Она уважительно кивнула и быстро собрала вещи, очистив для него стул.

— Мне не нужен этот стул, Ваша Светлость, я принесу другой.

Она подняла руку в знак протеста, но он уже исчез. Через несколько секунд он вернулся, неся с собой стул, взятый из другого алькова. Высокий, стройный и — с легким замешательством решила она — довольно симпатичный. У его отца было только три ардента, все довольно старые. Они путешествовали по его землям, навещали деревни и проповедовали, помогая людям найти свою Славу и Призвание. В своей коллекции она хранила и их лица.

Ардент поставил стул и собрался сесть, но тут взглянул на стол и заколебался.

— Ого! — с удивлением сказал он.

На мгновение Шаллан решила, что он увидел ее письмо, и на нее нахлынула иррациональная волна паники. Ардент, однако, разглядывал три рисунка, ожидавшие лакировки.

— Это вы сделали их, Ваша Светлость? — спросил он.

— Да, уважаемый ардент, — ответила Шаллан, потупив глаза.

— Зачем такой формальный тон! — сказал ардент, наклоняясь вперед и поправляя очки, чтобы лучше изучить ее работу. — Пожалуйста, я брат Кабзал, или просто Кабзал. Но это великолепно! А вы?..

— Шаллан Давар.

— Клянусь золотыми ключами Веделедев, Ваша Светлость! — воскликнул брат Кабзал, присаживаясь. — Это Джаснах Холин научила вас так рисовать?

— Нет, уважаемый ардент, — ответила она, все еще пребывая на ногах.

— Опять формальности, — улыбаясь, сказал он. — Скажите мне, я такой страшный?

— Меня приучили выказывать ардентам максимум уважения.

— Да, а я считаю, что уважение — как навоз. Используй его только там, где необходим, и получишь хороший урожай. Внеси его слишком много, и вещи начнут вонять. — Его глаза сверкнули.

Неужели ардент — слуга Всемогущего — упомянул навоз?

— Ардент представляет самого Всемогущего, — сказала она. — Если я не выкажу должного уважения к нему, значит, я не уважаю Всемогущего.

— Хорошо. И как вы будете говорить, если сам Всемогущий внезапно появится здесь? Тоже со всеми формальностями и поклонами?

Она задумалась.

— Ну, наверно нет.

— Ага, и как?

— Наверно, закричу от боли, — сказала она, слишком честно высказав свою мысль. — Ведь, как известно, Всемогущий так ярко сияет, что достаточно только взглянуть на него — и обратишься в пепел.

Ардент засмеялся.

— Мудро сказано. Пожалуйста, садитесь.

Она неуверенно села.

— Кажется, вы все еще боитесь, — сказал он, поднимая портрет Джаснах. — Ну что мне сделать, чтобы заставить вас расслабиться? Быть может, запрыгнуть на стол и начать танцевать?

Она удивленно мигнула.

— Нет возражений? — сказал брат Кабзал. — Тогда… — Он убрал портрет и залез на стул.

— Нет, пожалуйста! — взмолилась Шаллан, вытягивая свободную руку.

— Ты уверена? — Он оценивающе разглядывал стол.

— Да, — сказала Шаллан, представив себе ардента, покачнувшегося и запнувшегося, а потом падающего с балкона вниз с высоты в дюжины футов. — Пожалуйста, я обещаю больше не говорить с вами — с тобой — с таким почтением.

Он хихикнул, спрыгнул со стула и уселся. Потом наклонился к ней и сказал заговорщическим тоном:

— Угроза сплясать на столе срабатывает всегда. Ну, почти всегда. Однажды мне действительно пришлось станцевать — проиграл пари брату Ланину. Настоятель нашего монастыря едва не потерял сознание от потрясения.

Шаллан обнаружила, что улыбается.

— Ты же ардент, а вам запрещено иметь собственность. На что же можно спорить?

— На два глубоких вдоха аромата зимней розы, — сказал брат Кабзал, — или тепло солнечных лучей на коже. — Он улыбнулся. — Иногда мы показываем себя весьма творческими людьми. Годы, в течение которых тебя маринуют в монастыре, могут сделать с человеком и не такое. А теперь объясни мне, где это ты научилась так рисовать.

— Упорные занятия, — ответила Шаллан. — Я подозреваю, что таким образом можно выучить все.

— И опять мудрые слова. Я уже начинаю спрашивать себя, кто из нас ардент. Но, конечно, у тебя был учитель.

— Дандос Старомаз.

— А, настоящий мастер карандаша, если мы говорим об одном и том же человеке. Не то чтобы я сомневался в твоих словах, но мне все-таки интересно, как Дандос Геральдин мог обучать тебя рисованию, если — насколько я знаю — он страдает от довольно-таки неприятной болезни. От смерти. Последние триста лет.