Гарольд, последний король Англосаксонский - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж. Страница 16

На корабле за ним стояли его сыновья, коими он по праву мог гордиться. Их лица не были похожи, но природа наделила их одинаковой цветущей красотой и богатырским складом.

Свейн, старший сын, унаследовал смуглый цвет лица своей матери-датчанки; в крупных правильных чертах его, носивших отпечаток печали или страстей, было какое-то дикое и грустное величие; черные, шелковистые волосы падали в беспорядке и почти закрывали ввалившиеся глаза, сверкавшие каким-то мрачным огнем. На плече его лежала тяжелая секира. На нем была броня, и он опирался на огромный датский щит. У ног сидел юный сын его Хакон, с несвойственным его возрасту выражением задумчивости.

Подле Свейна стоял, скрестив на груди руки, самый грозный и злобный из сыновей Годвина – тот, которому судьба предназначила быть тем же для саксонцев, кем был Юлиан для готов. Прекрасное лицо Тости напоминало греческий тип, кроме лба, низкого и узкого. Светло-русые волосы его были гладко зачесаны, оружие оправлено в серебро, потому что Тости любил роскошь и великолепие.

Вульфнот, любимец матери, был еще молод; в нем одном из всего семейства видна была какая-то нерешительность и нежность; он был высокого роста, но, очевидно, не достиг еще полного развития; тяжесть кольчуги казалась непривычной для него тяжестью, и он опирался обеими руками на древко своей секиры.

Около него стоял Леофвайн, который был полной противоположностью брату: его светлые кудри свободно вились вокруг ясного, беспечного лица, а шелковистые усики оттеняли уста, с которых не сходила улыбка даже в этот тревожный час.

По правую руку Годвина, немного в стороне, стояли, наконец, Гурт и Гарольд. Гурт обнимал рукою плечо Гарольда и, не обращая внимания на Веббу, дававшего отчет о результатах своего посольства, наблюдал только за действием его слов на Гарольда, потому что любил брата, как Ионафан – Давида. Гарольд один был совершенно безоружен, а, если бы спросили любого из ратников, кто из всего семейства Годвина рожден воином, он, вероятно, указал бы на него, безоружного.

– Что же сказал король? – спросил Годвин.

– Он не соглашается возвратить тебе и твоим сыновьям владения и звания и даже не хочет выслушать тебя, пока ты не распустишь свои войска, не удалишь суда и не согласишься оправдать себя и свое семейство перед Витаном.

Тости злобно захохотал; пасмурное лицо Свейна стало еще мрачнее; Леофвайн крепко сжал правой рукой свой меч; Вульфнот выпрямился, а Гурт не спускал глаз с Гарольда, лицо которого оставалось совершенно спокойным.

– Король принял тебя в военном совете, – проговорил Годвин, – где, разумеется, участвовали нормандцы; а кто же был на нем из знатнейших англичан?

– Сивард Нортумбрийский, твой враг.

– Дети, – обратился граф к сыновьям, глубоко вздохнув, как будто громадная тяжесть свалилась с его сердца, – не будет сегодня нужды в мечах и кольчугах; Гарольд один рассудил справедливо, – добавил Годвин, указывая на полотняную тунику сына.

– Что ты этим хочешь сказать? – спросил Тости злобно. – Уж не намерен ли ты...

– Молчи, сын, молчи! – перебил Годвин твердым повелительным тоном, но без суровости. – Иди назад, храбрый, честный приятель, – продолжал он, обращаясь к Веббу, – отыщи графа Сиварда и скажи ему, что я, Годвин, старый его соперник и враг, отдаю в его руки свою жизнь и честь и что я готов безусловно следовать его совету, как мне поступить... Иди!

Вебба кивнул головой и опять спустился в лодку. Гарольд выступил вперед.

– Батюшка, – начал он, – вот там стоят войска Эдуарда, вожди их должны еще находиться во дворце, какой-нибудь запальчивый нормандец может чего доброго начать стычку, и Лондон будет взят не так, как нам следует брать его: ни одна капля английской крови не должна обагрить английский меч. Поэтому, если ты позволишь, я сяду в лодку и выйду на берег. Если я в изгнании не разучился узнавать сердца моих земляков, то при первом возгласе наших ратников, которым они будут приветствовать возвращение Гарольда на родину, половина неприятельских рядов перейдет на нашу сторону.

– А если этого не будет, мой самонадеянный братец? – сказал насмешливо Тости, кусая от злости губы.

– Тогда я один поеду в их ряды и спрошу: какой англичанин дерзнет пустить стрелу или направить копье в эту грудь, никогда не надевавшую брони против Англии?

Годвин положил руку на голову Гарольда, и слезы выступили из его холодных глаз.

– Ты угадываешь по внушению неба то, чему я научился только опытом и искусством, – сказал он. – Иди, и да пошлет тебе Бог успех... Пусть будет по-твоему!

– Он занимает твое место, Свейн, – ты старший, – заметил Тости брату.

– На моей душе лежит бремя греха, и тоска гложет мое сердце! – ответил Свейн грустно. – Если Исав потерял свое право первородства, то неужели Каин сохранит его?

Произнеся эти слова, он отошел от Тости и, прислонившись к корме корабля, опустил лицо на край своего щита.

Гарольд взглянул на него с выражением глубокого сострадания, спешно приблизился к нему и, дружески пожав его руку, шепнул:

– Брат, прошу: не вспоминай о прошлом.

Хакон, тихонько последовавший за отцом, поднял на Гарольда свои задумчивые, грустные глаза; когда же тот удалился, он сказал Свейну робким голосом:

– Он один, по крайней мере, всегда добр и полон сострадания к тебе и ко мне.

– А ты, Хакон, когда меня не будет, сблизься с ним и люби его, как отца, – ответил Свейн, ласково поглаживая темные кудри брата.

Мальчик вздрогнул и, наклонив голову, прошептал про себя:

– Когда тебя не будет?! не будет!... Разве пророчица и тебе предрекла гибель?... И отцу, и сыну – обоим?

Между тем Гарольд сел в лодку, спущенную для него с борта корабля. Гурт взглянул умоляюще на отца и последовал за братом. Годвин задумчиво следил за удаляющейся шлюпкой.

– Нет надобности, – проговорил он, – верить прорицателям или Хильде, когда она предсказывала еще до нашего изгнания...

Он остановился: гневный голос Тости прервал его.

– Отец! Кровь кипит, когда ты припоминаешь предсказания Хильды насчет своего любимца! – воскликнул молодой человек. – Они уже и без того посеяли немало раздора в нашем доме. Если от моих распрей с Гарольдом появилась преждевременная седина в твоих волосах, вини в этом себя! Вспомни, как ты, под влиянием этих нелепых предсказаний, сказал нам при первой нашей ребяческой ссоре с твоим любимцем: «Не ссорьтесь с Гарольдом, его братья со временем подчинятся ему!»

– Докажи, что предсказание ложно, – ответил Годвин спокойно. – Умные люди всегда сами создают себе будущее, сами определяют свой жребий. Благоразумие, терпение, труд, мужество – вот звезды, управляющие участью человека!

Тости не успел возразить, потому что вблизи раздался плеск весел, и два корабля, принадлежавшие двум знатнейшим вождям, принявшим сторону Годвина, подплыли к борту драккара, чтобы узнать результат посольства к королю.

Тости кинулся к борту корабля и закричал громким голосом:

– Король, прислушиваясь к внушениям безрассудных советников, не желает нас выслушать... Оружие должно решить наше дело!

– Молчи, безумный юноша! – воскликнул Годвин, заскрежетав зубами, услышав буйные крики, злобу и негодование находящихся на кораблях после ответа Тости.

– Да будет проклят тот, кто первым прольет родную кровь! – продолжал Годвин. – Слушай, кровожадный тигр, тщеславный павлин, гордящийся своими пестрыми перьями!... Слушай, Тости, и трепещи: если ты еще одним словом расширишь пропасть, разделяющую меня с королем, то помни, что как изгнанником ты вступил в Англию, так и выйдешь из нее опять тем же изгнанником; ты променяешь графство и поместья на горький хлеб изгнанья и на волчью виру [17]!

Гордый Тости смутился от этих слов отца и молча удалился. Годвин перешел на палубу ближайшего корабля и старался силой своего красноречия смирить страсти, возбужденные безрассудной выходкой Тости.