Охота - Фукуда Эндрю. Страница 23

Мой сопровождающий первым это выяснит. Когда он придет за мной после заката и почувствует мой запах, сочащийся из-под двери. Он обежит здание, заглянет в окно — ставни к этому времени будут уже открыты — и обнаружит меня в этом кресле. Я буду сидеть здесь, уставший и печальный, моя грудная клетка будет подниматься и опускаться, делая глубокие вдохи, глаза будут широко раскрыты, потому что, несмотря на то, что я принял решение, мне все равно будет очень страшно. Он увидит, что эмоции волнами распространяются от меня. И тут он поймет. Он не будет звать остальных — не захочет ни с кем делиться. Он прыгнет прямо в окно — хрупкое перед лицом его жажды, как тонкий лед перед факелом, — и прежде чем осколки успеют упасть на пол, вцепится в меня. И разорвет меня клыками и когтями всего за несколько…

И тут мне кое-что приходит в голову.

Белизна пустыни ослепляет, будто мне в глаза плеснули кислотой. Я прикрываю глаза, позволяя свету поступать постепенно, до тех пор, пока не могу смотреть, не моргая, а потом и не щурясь.

До заката еще несколько часов, солнце только начало клониться к западу. Оно не собирается садиться спокойно, заливая небосклон кроваво-красным, окрашивая Пустоши оранжевым и лиловым. Без защитного Купола глиняные хижины кажутся заметными и чуждыми, как крысиный помет. Скоро фотоэлементы почувствуют приближение ночи, и из земли поднимутся стеклянные стены, которые замкнутся в виде купола совершенной формы и защитят геперов от внешнего мира. Мне нужно спешить.

Перед хижинами что-то поблескивает, как сотни бриллиантов в вечернем свете. Пруд. Он был прямо перед носом, пока жажда мучила меня, а мое тело источало запах. Как я мог быть настолько слепым? Там больше воды для питья и мытья, чем мне в принципе могло бы понадобиться. Единственная опасность — сами геперы, которые могут без особой радости отнестись к моему вторжению. Разумеется, они будут сбиты с толку появлением незнакомца, который почему-то способен противостоять солнечным лучам. Но я знаю, как с ними обращаться. Оскалить клыки, подергать головой из стороны в сторону, пощелкать костями. Я умелый актер. Они разбегутся на все четыре стороны.

У меня неожиданно открылось второе дыхание, и я бегу к деревне. Постепенно глиняные хижины начинают обретать форму, я уже различаю детали. Потом я вижу самих геперов — группку фигур вокруг пруда. Они двигаются, останавливаются, снова двигаются. Это зрелище одновременно действует мне на нервы и возбуждает интерес. Их пятеро. Они меня пока не заметили. Да и с чего бы им смотреть в эту сторону: днем к ним никогда никто не приближался.

Когда я оказываюсь где-то в ста ярдах от них, они меня видят. Один, сидевший на корточках возле пруда, вскакивает на ноги, и его рука взлетает, как пружинное лезвие, указывая на меня. Все остальные тут же оборачиваются. Их реакция мгновенна: они поворачиваются и стремглав несутся к хижинам. Я вижу, как захлопываются ставни и запираются двери. Спустя несколько секунд все покинули пруд, оставив за собой след из перевернутых горшков и ведер. На это я и надеялся.

Ничто не двигается. Ни одной открытой ставни или неплотно запертой двери. Я срываюсь на бег, мои высохшие кости ходят ходуном, щелкая с каждым мучительным шагом. Я не свожу глаз с пруда и уже пью взглядом эту воду. Я приближаюсь, осталось всего пятьдесят ярдов.

Дверь одной из хижин открывается.

Самка — та самка — выходит наружу. На ее лице написан гнев, смешанный со страхом. В правой руке она сжимает копье. На бедрах у нее висит кусок толстой темной кожи, похожий на широкий пояс. К нему привязан ряд опасных на вид кинжалов, странно изогнутых у рукояти.

Я поднимаю руки раскрытыми ладонями к ней. Не знаю, насколько она понимает речь, так что решаю использовать простые слова.

— Все хорошо! Все хорошо! — кричу я, но из моего горла вырываются лишь хриплые нечленораздельные звуки. Я пытаюсь еще раз, однако во рту у меня недостаточно слюны.

Садящееся солнце заливает деревню цветом, как яркая краска, стекающая на пыльные кожаные ботинки. Моя тень противоестественно стелется передо мной, ее кривые пальцы тянутся к девушке-геперу. Я для нее просто силуэт. Нет, не просто — я враг, хищник, охотник: вот почему остальные геперы разбежались. Но при этом и еще кое-что: загадка. Непонятное противоречие: я не растекаюсь на солнце. Поэтому самка не убежала, а стоит передо мной и пытается понять.

Но недолго. С первобытным воплем она кидается мне навстречу, наклонившись и вытянув назад руку. Затем резким движением выбрасывает руку вперед.

Я не сразу понимаю, что происходит. Но когда понимаю, уже поздно. Я слышу свист копья, рассекающего воздух, даже вижу, как древко слегка вибрирует в полете. Оно летит прямо в меня. В конце концов мне везет: я не успеваю отклониться — нет времени, — и копье пролетает прямо над моим левым плечом. Я слышу и чувствую, как оно прорезает воздух.

Тут самка наклоняется к поясу с кинжалами. Меньше чем за секунду отвязывает кинжал и кидает его быстрым движением руки. Он вылетает у нее из ладони, сверкая на солнце. Но она промахивается. Чуть ли не на милю. Кинжал, не причинив никакого вреда, летит в сторону.

«Тени, — думаю я про себя, — эти геперы не больше, чем…»

И в этот момент сверкающий на солнце кинжал поворачивает ко мне, подобно бумерангу, и движется пугающе быстро, посверкивая в лучах заката, как будто зло подмигивая. И прежде чем я успеваю это понять, он уже здесь. Я прыгаю вправо и падаю на землю, кинжал пролетает в дюйме от моей головы, с оглушающим свистом, от которого у меня звенит в ушах. Я неловко приземляюсь, удар выбивает весь воздух из моих легких. Земля оказывается твердой, несмотря на слой песка.

Эта геперка знает, что делает. Она не пытается меня напугать. Она действительно хочет ранить меня, если не убить.

Я вскакиваю, поднимаю руки, протягивая ей открытые ладони. Она снова тянется к поясу, на котором осталось еще три кинжала. Они напоминают охотничьих собак, рвущихся с поводка. В мгновение ока она отвязывает кинжал и уже отводит руку назад. Чтобы метнуть его в меня. Больше она не промахнется.

— Стой! Пожалуйста! — кричу я. На этот раз слова получаются. Она застывает с занесенной для броска рукой.

Я не теряю времени и снова иду к ней, по дороге стаскивая рубашку. Надо показать мою кожу, солнце на моей коже, доказать, что я не представляю опасности. Я отбрасываю рубашку в сторону. Я достаточно близко, чтобы заметить, как ее взгляд следует за рубашкой, а потом вновь возвращается ко мне.

Она щурится. Я останавливаюсь. Мне никогда раньше не приходилось видеть, как кто-то щурится. Это так… выразительно. Прикрывающее глаз веко, морщинки в уголках глаз, похожие на дельту реки, сдвинутые брови, даже рот застыл в каком-то недоуменном оскале. Странное выражение, красивое выражение. Она опять отводит руку назад, кинжал сверкает на солнце.

— Подожди! — хрипло каркаю я. Она останавливается, ее пальцы белеют, сильнее сжимая кинжал. Я расстегиваю брюки и стягиваю их. Ботинки, носки, все. На мне остаются только трусы.

В таком виде я медленно иду к ней.

— Вода, — говорю я, показывая на пруд. — Вода. — Делаю вид, что пью.

Она рассматривает меня, не уверенная, можно ли мне доверять. Эмоции откровенно написаны у нее на лице.

Не сводя с нее глаз, я обхожу ее по широкой дуге и иду к пруду. Он больше похож на плавательный бассейн — идеально круглый и огороженный металлическим бортиком. Прежде чем успеваю понять, что делаю, я уже стою на коленях и опускаю сложенные ладони в воду. Когда вода льется мне в горло, такое чувство, будто небесная прохлада тушит адское пламя. Я снова опускаю руки, готовясь залить себе в рот еще порцию, и тут решаю, что мне некого стесняться. Опускаю голову в воду, жадно глотая благословенную прохладную влагу, вода доходит мне до ушей.

Затем поднимаю голову, чтобы вдохнуть. Геперка не двинулась с места, но на ее лице написано еще большее недоумение. Однако она перестала быть опасной. Пока по крайней мере. Я опять опускаю голову в пруд, и мои сухие, жесткие волосы впитывают ее, как солома. Кожу на шее сначала пронзает судорога, но тут же раскрываются все поры, и я наслаждаюсь прикосновением воды.