Охота - Фукуда Эндрю. Страница 44

— Я должен кое-что тебе сказать, — произношу я, помолчав.

— О чем?

— О геперах.

— Что такое?

Я собираюсь с мыслями.

— Когда я ходил за водой к пруду, я не просто дошел, набрал воды и повернул обратно. Я встретился с ними. Провел там какое-то время. И, знаешь, они умеют говорить. Они даже читать умеют. Они не такие дикари, как я представлял. Ничего подобного.

— Они умеют говорить? И читать? — недоверчиво переспрашивает она, разглядывая Купол. Внутри не видно никакого движения.

— Да, и обожают это. У них в хижинах целые полки с книгами. Кроме того, они и рисовать умеют.

Она качает головой.

— Не понимаю, я думала, что их тут держат как скот. Зачем им понадобилось приручать и дрессировать их?

— Понимаю, трудно это представить, но дело даже не в том, что их выдрессировали, как цирковых животных. Они не такие. Они обычные. Они думают, принимают решения, шутят. Как мы с тобой.

Она хмурится, молча обдумывая что-то.

— Я так понимаю, ты не рассказал им про Охоту.

— Нет. Они понятия об этом не имеют. Иногда в неведении действительно таится блаженство.

— А что ты им рассказал о себе?

— Что я заменил Ученого. — Я слегка запинаюсь. — Было бы немного… неудобно говорить, что я охотник на геперов. Может быть, надо было что-то сказать. Может быть, я должен был рассказать им об Охоте.

— Ты все правильно сделал. Что бы это дало? Они все равно обречены.

За следующие несколько секунд у меня в голове проносятся сотни тысяч миллионов мыслей. Наконец я говорю:

— Как думаешь, мы не должны ничего сделать?

Она поворачивается ко мне.

— Очень смешно.

— Нет, серьезно. Вместо нашего плана. Как думаешь, не должны ли мы что-то сделать?

Ее глаза слегка расширяются.

— Что ты имеешь в виду?

— Не должны ли мы…

— Что?

— Как-то им помочь.

— Не говори глупостей.

— Какие тут глупости. Они такие же, как мы. Мы — это они.

Она удивлена, это видно по ее глазам.

— Нет. Они совсем не такие же. Мне все равно, говорят они или нет, они — лишь ценный скот. — Она сильнее стискивает мою руку. — Джин, я не хочу показаться бессердечной, но мы ничего не можем для них сделать. Они умрут во время Охоты, не важно, воспользуемся мы их смертью или нет.

— Мы могли бы, не знаю, могли бы сказать им, чтобы они оставались в Куполе. Что письмо о том, что Купол сломался, — это ловушка. — Я провожу рукой по волосам. — Это действительно нелегко, Пепельный Июнь.

Она снова начинает говорить, уже мягче:

— Если завтра они умрут так, как мы задумали, их смерть по крайней мере даст нам надежду на нормальную жизнь. Но если мы будем сидеть на месте, их смерть станет не просто бессмысленной. Мы можем придать ей смысл, сделать ее началом новой жизни. Нашей жизни, Джин. Вместе. Разве так ужасно — попытаться найти в плохом хоть что-то хорошее?

Я молчу.

На глазах у нее выступают слезы, и, наверное, впервые в жизни она не пытается их сдержать. Они льются по щекам. Я тянусь к ней, желая стереть их рукавом, но она хватает мою ладонь и прижимает ее к щеке, прямо к дорожкам от слез. От прикосновения ее мягкой, влажной кожи меня словно покалывают электрические разряды. Мое сердце совершенно растоплено этими слезами.

— Пожалуйста, — шепчет она с такой мольбой, что мне становится больно.

Наши плечи соприкасаются. Мы поворачиваемся друг к другу. Мы так близко, что я вижу крошечную родинку в уголке ее глаза. Я касаюсь ее пальцем.

— Это родинка, — шепчет она, — ее не сотрешь.

— Я и не пытаюсь ее стереть, — отвечаю я. — Я и сам не знаю, что делаю. Все, что я знаю, — это то, что мое сердце вот-вот взорвется, и я не понимаю, что со мной.

Она слегка приподнимает обнаженную руку. В ее широко раскрытых глазах я вижу приглашение. Она бросает взгляд на мой локоть, потом смотрит на меня.

Очень осторожно я тянусь и опускаю ее руку.

— Пожалуйста, — тихим-тихим шепотом произношу я, — не пойми меня неправильно. Но я никогда… я никогда ничего от этого не чувствовал.

Вместо обиды на ее лице отражается облегчение. Она опускает руку.

— Я тоже. Мне всегда приходилось делать вид, что я получаю удовольствие, — она отворачивается, — с моим парнем, с тобой тогда в кладовке. Я думала, что со мной что-то не так. — Она судорожно вздыхает. — Разумеется, со мной что-то не так, — говорит она дрогнувшим голосом. — Я не нормальная. Я гепер. — Последнее слово звучит как очищающее душу признание.

Не совсем понимая, что делаю, я хватаю ее за руку и чувствую легкую дрожь под пальцами. Я отнимаю руку, но она тянется за мной и кладет свою раскрытую ладонь на мою, ее кожа касается моей, мы близки, как никогда. Мы смотрим друг на друга. Это чувство не похоже на все, что было раньше, оно захватывает меня полностью. Я не смею дышать. Она закрывает глаза, запрокидывает голову. Ее губы раскрываются, такие полные и странно притягательные.

Ее пальцы переплетаются с моими. Я никогда не испытывал ничего подобного, не знал, что такое возможно, но от прикосновения гладкой кожи ее пальцев меня одновременно охватывают и жар, и холод.

— Пепельный Июнь, — шепчу я.

Она ничего не говорит, просто стоит рядом, подняв голову к небу и закрыв глаза.

— Я знаю, — шепчет она наконец, — я знаю.

Звезды мерцают над нами. Голова Пепельного Июня лежит у меня на плече, рука — поперек моей груди. Мы не разомкнули рук даже во сне. Я слышу ее дыхание, чувствую, как ее сердце бьется рядом с моей грудной клеткой. Мои глаза закрываются. Я вновь засыпаю.

Когда я просыпаюсь, небо посветлело, звезды почти скрылись. Занимается рассвет. Пепельного Июня уже нет рядом. Я сажусь, чувствуя под собой движение гальки.

На крыше ее не видно. Озадаченный, я подхожу к краю.

Вот она, вдалеке, идет, погруженная в мысли.

Через несколько минут я снаружи, спешу к ней по кирпичной дорожке. Свидетельства разгула этой ночи разбросаны повсюду: бумажные тарелки, шпажки от шашлычков, бокалы, пустые бутылки, даже лужицы рвоты. Когда я оказываюсь близко от нее, она останавливается и ждет меня.

— Привет, — слегка улыбается она и берет меня за руку.

— Надеюсь, нас никто не увидит.

— Вряд ли, все перепились до бессознательного состояния.

— Надеюсь. Что с тобой?

— Кое-что не давало мне покоя, пришлось прогуляться, чтобы слегка прочистить голову. — Она сжимает мою руку. — Рада, что ты пришел. Пойдем, — говорит она, направляясь к Куполу.

Держась за руки, мы с ней идем под светлеющим небом. Наши ладони совпадают так, будто были сделаны друг для друга, наши руки привычно переплетаются. Мы слегка склоняемся друг к другу. Легко забыть, что это за день. День, который закончится кровавой бойней Охоты.

Мы останавливаемся перед Пуповиной.

— Открой, — говорит она.

Внутри, прямо в центре конвейерной полосы, лежит большой конверт. Я поворачиваюсь к Пепельному Июню, и она кивает, пристально глядя мне в глаза.

Я беру конверт в руки. На нем большими буквами оттиснуто:

— Я так и думала, что оно уже будет здесь. Это письмо, в котором говорится о том, что Купол якобы неисправен. То, что должно выманить их в Пустоши. То, что превратит их из тщательно оберегаемых домашних животных в ничего не подозревающую добычу. То, что сделает Охоту возможной. То, что их убьет.

Я смотрю на нее, потом перевожу взгляд на письмо.

— Зачем ты мне это показываешь?

— Я была несправедлива с тобой, Джин. — Я пытаюсь возразить, но она качает головой. — Нет, это важно, так что дай мне сказать. Я чувствую, что могла заставить тебя принять решение, о котором ты можешь пожалеть.

— Дело не…

— Нет, Джин, послушай. Я не хочу, чтобы ты думал, что тебя во что-то втянули. Так что я решила дать тебе еще один шанс. Чтобы ты смог как следует все обдумать и решить, чего ты действительно хочешь.