Голем и джинн - Уэкер Хелен. Страница 115

Ты украл у меня всякую надежду на счастье.

Ибн Малик извивался в его руке:

Вместо этого я вручил тебе безграничное знание.

Плохая замена, бросил Шальман и сжал пальцы.

Разбудил Иегуду Шальмана острый запах отхожего места. Все ребра у него ныли, а лицо горело от сотни мелких порезов. Он попытался встать на ноги, но его придавливал к полу здоровяк в полицейской форме. Из ушей у того текла черная кровь, а от туловища к потолку поднимались струйки дыма. Не сразу Шальман понял, что держит его за запястье. Он отшвырнул неподвижную руку и выпрямился.

Дверь в камеру была открыта. За ней виднелся сырой коридор и само помещение участка. Прошептав несколько слов, Шальман невидимым прошел мимо нескольких полицейских, зевающих над бумагами. Еще мгновение — и он уже был на улице.

Быстрым шагом он двинулся к восточной границе Чайнатауна, а оттуда — в приютный дом. Голова еще трещала, распираемая внезапно обретенной памятью, но разрушение ему больше не грозило. Все предыдущие воплощения на время затаились, словно ожидая, что он станет делать дальше.

Еще не было и половины шестого, а София Уинстон уже сидела в одиночестве за длинным столом, пила чай и ела тосты. Первые девятнадцать лет своей жизни София не считалась ранней пташкой и обычно валялась в постели до тех пор, пока мать не присылала горничную, чтобы разбудить и одеть ее. Теперь же она поднималась и начинала дрожать еще до рассвета. Несчастной горничной тоже приходилось вставать в такую рань, затапливать камин в столовой и готовить завтрак молодой хозяйке. Потом она разжигала огонь и в комнате Софии, куда та возвращалась после завтрака, и только после этого могла вернуться к себе и снова рухнуть в кровать.

К своему удивлению, София обнаружила, что ей нравится вставать раньше всех в доме. Она предпочитала сидеть в одиночестве, читать отцовские путевые дневники и прихлебывать чай под треск камина. Единственным, что раздражало ее в эти часы, был ее собственный портрет в костюме турецкой принцессы — подарок Чарльза в честь помолвки. Портрет явно не удался. Девушка на полотне казалась не величественной, а почему-то грустной и виноватой, а ее глаза были опущены в пол. Она походила не на принцессу, а скорее на одалиску, захваченную в плен и примирившуюся со своей участью. Бедный Чарльз, кажется, очень расстроился, когда портрет был готов. Потом жених был очень молчалив за ужином и, пока София ела суп, не сводил глаз с ее дрожащей руки. Мать девушки решила, что портрет будет висеть не в главном зале, а в столовой, словно в наказание за то, что не оправдал ожиданий.

Девушка пила чай и поглядывала на часы. Ее отец обычно просыпался в шесть. Чуть позже он спустится за газетами, а потом к нему присоединится и ее мать, чтобы обсудить планы на день. Маленький Джордж улизнет от гувернантки и тоже примчится сюда за порцией утренних поцелуев. И хоть София и ценила свое утреннее одиночество, вся эта суматоха нисколько не раздражала ее. Она служила коротким, но необходимым напоминанием о том, что они по-прежнему одна семья.

Она уже допивала чай, когда из холла до нее донеслись торопливые шаги. Едва она успела подумать, что для гостей, пожалуй, рановато и что она не слышала звонка, как в столовую донесся повышенный голос одного из лакеев, а потом требовательный и громкий женский голос, что-то ему ответивший. Раздался крик, двери столовой распахнулись, и в проеме возникло поразительное видение: самая высокая женщина, какую Софии доводилось видеть, неким образом державшая на руках взрослого мужчину.

— Простите, что врываемся, — сказала она с заметным акцентом, — но нам нужен ваш камин.

Она решительно прошла в комнату, а следом за ней шмыгнул и человек в нищенских обносках. Лакей бросился было за женщиной, но она двигалась слишком быстро — как такое возможно с человеком на руках? Не оборачиваясь, она прошла мимо остолбеневшей Софии, и та мельком разглядела ее ношу. Это был высокий, худой, насквозь мокрый мужчина. Его лицо, прижатое к плечу женщины, оставалось невидимым. Широкий металлический браслет на одном из запястий сверкнул, отразив пламя камина.

София застыла от шока, оказавшегося сильнее любого озноба. Она завороженно смотрела, как женщина опускается перед гигантским камином на колени, отодвигает защитный экран и бросает мужчину в огонь.

Лакей в ужасе вскрикнул, и оборванец попытался вытолкать его из комнаты, гортанно стрекоча на незнакомом Софии языке. Женщина не отрываясь смотрела на огонь, словно ждала какого-то знака. Пламя на мгновенье задохнулось, когда на него упало тяжелое тело, но теперь опять весело трещало, и мужчина в нем казался викингом на погребальном костре. На глазах у Софии одежда его вспыхнула и обуглилась, но обнажившаяся под ней кожа осталась чистой и неповрежденной.

А ведь однажды он что-то рассказывал ей об этом, пока она, полусонная, лежала в его объятьях. Легенду о джиннах, фантастических существах, созданных из пламени. А потом, в Париже, этот невыносимый жар, словно в ее теле поселилась живая искра. Бессмыслица, казалось бы, — но все же некий голос шептал ей: «Ну да, так оно и есть. Ты и сама всегда это знала».

Комната быстро наполнилась дымом и запахом паленого хлопка. Лакей вырвался из рук своего противника и выскочил в холл, вероятно затем, чтобы позвать подмогу. Нищий иностранец сердито нахмурился и подошел к высокой женщине. Он что-то сказал ей на своем языке, и она кивнула.

— Ахмад, — позвала незнакомка.

Лежащее в огне тело зашевелилось.

— Видишь! — радостно вскрикнула женщина, и нищий что-то ответил ей, прикрывая глаза рукой.

Из холла донесся шум шагов, и в столовую ворвался дворецкий в сопровождении трех лакеев, а за ними, к ужасу Софии, следовал и ее отец. Женщина развернулась к вошедшим, явно намеренная защищать камин и человека, горящего в нем. Она готовится к драке, поняла София. Отец уже кричал, чтобы вызвали полицию. Вот-вот комната должна была превратиться в ад.

— Пожалуйста, все замолчите! — крикнула София, и, как ни странно, в комнате действительно стало тихо.

— София, — испуганно позвал ее отец.

— Все в порядке, папа. Я знаю этого человека.

— Что?!

Лежавший в камине снова пошевелился и задергался, словно от боли. Дрова под ним рассыпались, а София и высокая женщина отскочили назад, потому что в облаке дыма и пепла он вывалился из камина, упал на пол и так и остался лежать на каменных плитках. Воздух вокруг его тела дрожал от жара, и Софии на мгновенье показалось, что оно светится, как раскаленный уголь.

Высокая женщина склонилась над ним, но нищий предупредил ее о чем-то, и она вовремя отдернула руку.

— Ахмад? — позвала она.

Перепачканный сажей голый мужчина что-то прошептал.

— Да, это я, — отозвалась женщина, и ее лицо странно исказилось, хотя глаза и остались сухими. — Я здесь.

Она быстро дотронулась до его руки, как делают кухарки, проверяя сковородку, и, видимо решив, что он достаточно остыл, положила руки ему на плечи. Не открывая глаз, он накрыл ладонью ее руку.

София оглядела комнату и при других обстоятельствах, наверное, рассмеялась бы: обитатели самого известного и благородного особняка Нью-Йорка, раскрыв рот, пялились на голого мужчину, лежащего на ковре в столовой. Слуги толпились сзади, некоторые из них крестились.

— Сэр, полиция явилась, они в холле, — шепнул кто-то ее отцу.

При этих словах женщина немедленно вскинула голову и приготовилась к защите.

— Нет, — быстро вмешалась София и шагнула вперед. — Отец, отошли полицейских обратно. Они здесь не нужны.

— София, ступай к себе наверх. Мы поговорим с тобой позже.

— Я ведь сказала тебе, что знаю этого человека. Я ручаюсь за него и его друзей.

— София, это смешно. Откуда ты можешь…

— Это мои гости, — твердо сказала девушка. — Избавься от полиции. И пожалуйста, пусть кто-нибудь принесет этому человеку одеяло.