Любимец - Булычев Кир. Страница 41

– Лаиселот – это некий исторический персонаж? – спросил спонсор.

– Ланселот – это смелый рыцарь, – сказал я. – Он защищал бедных и убивал негодяев.

– Ты сильно изменился в школе гладиаторов.

Скорее это был не вопрос, а утверждение. Так что я мог не отвечать.

– Любопытно, – продолжал спонсор, не глядя на меня – съежившееся у его ног существо в рваной рубашке и коротких кожаных штанах. – Тебя следует изучить как феномен. Ведь столько сил и времени было потрачено на то, чтобы сделать из тебя достойное и цивилизованное существо, представителя наиболее приближенной к нам разновидности людей – любимца. И все – как корова языком слизала! Я правильно произнес пословицу?

– Правильно, – сказал я. – Еще можно сказать – как коту под хвост.

Спонсор обдумал мои слова, потом заухал – засмеялся – и сообщил мне:

– Так говорить нельзя, это неприлично.

Спонсор наклонил вертолет, и я увидел в окно большое открытое пространство на берегу реки. Посреди него возвышался старинный каменный дом с колоннами, вокруг тянулись рядами современные бетонные кубики жилищ.

– Здесь ты будешь жить, – сказал спонсор. – Никому не говори, что ты – гладиатор.

– А кто я?

– Если будут сильно спрашивать, ты – любимец, которого по просьбе хозяев взяли на проверку. Тебя надо лечить, но сначала тебя будут исследовать. Лично я буду тебя исследовать.

– А вы кто?

– Помимо всего прочего, я руковожу этим комплексом – питомником любимцев. Это очень интересное место. Раньше я полагал, что именно здесь будет создана порода будущих жителей Земли, но теперь я в этом сомневаюсь.

– Люди не хотят? – спросил я.

– Людей мы, молодой человек, не спрашиваем.

Я заметил, что спонсор господин Сийнико говорит по-русски куда богаче, образней, чем другие знакомые мне спонсоры. И вообще он мне понравился. Наверное, из-за того, что я сейчас полностью зависел от него. Он мог меня убить, он мог отдать меня на живодерню– и, наверное, никто бы за меня не смог вступиться. Ведь если Маркиза спросит, он скажет, что я умер от простуды. Как докажешь, что меня били? Во мне вновь ожил любимец, и мне так-хотелось прижаться щекой к жесткой, покрытой чешуей ноге спонсора, и пускай он почешет меня за ушами!

Я поймал в себе такое желание и постарался его задушить – для этого оказалось достаточным вспомнить, как смотрел на меня взбесившийся спонсор на стадионе. Которого я убил.

Я убил и потому никогда уже не стану снова любимцем.

Спонсор Сийнико как будто угадал мои мысли.

– Любимцем ты больше не станешь, – сказал он. – Потому что ты убийца. И умрешь как убийца.

Я не понял, что он хотел сказать, но промолчал, чтобы он не открыл дверцу и не выкинул меня из вертолета. Для него это просто.

Из вертолета он меня не выкинул, но, когда мы садились, так сильно прижал меня ногой к дверце, что я думал – раздавит. Не знаю, нечаянно или нарочно.

Вертолет опустился на бетонной площадке между серыми корпусами.

– Выходи, – приказал Сийнико, – и сразу иди в правый дом. Дверь туда открыта. Не задерживайся.

Я подчинился спонсору. Как только дверца отошла в сторону, я выпрыгнул из вертолета и быстро пошел к открытой двери в сером кубе спонсорского жилища.

Я вошел внутрь. Я знал, как расположены комнаты в спонсорском доме – все спонсорские дома похожи.

Правда, кое в чем дом спонсора Сийнико отличался от дома спонсоров Яйблочко. В нашем доме был лишь большой экран телека и ковры, которые вязала госпожа. И всяческие мелочи – сувениры из поездок или прошлой жизни, которые служащие спонсоры возят с собой из городка в городок. В доме же Сийнико господствовали книги: и маленькие – человеческие, и гигантские, иногда неподъемные, – спонсорские. Впрочем, они не были книгами в нашем понимании – это были книжки-гармошки. Я знал по своей прошлой жизни, что такие книги теперь спонсоры не делают – обходятся кассетами.

Сийнико догадался, о чем я подумал.

– Я люблю старину, – сказал он. – Мне специально привозят старые книги из дома.

Он задумчиво взял одну из книг, развернул ее в длинную полосу. Это была видовая книга – изображение на ней двигалось: волны набегали на берег, поросший похожими на кувшины деревьями. Все это мелькнуло и исчезло. Сийнико собрал книгу и захлопнул.

– Я бы оставил тебя жить в моем доме, – сказал он. – Ты мне интересен. Но могут возникнуть сплетни и подозрения. Никто не застрахован от них. Тем более здесь.

Я ждал.

– Я отведу тебя в помещение, где ты будешь один. Как особо ценное существо. Но если ты себя выдашь и этим представишь для меня опасность, я буду вынужден тебя ликвидировать.

Спонсор подошел к коммуникатору. На экране возникло лицо женщины. Она была в белой шапочке.

– Людмила, – сказал спонсор, – зайди ко мне, возьми молодого человека.

– Молодого человека?

– Я потом объясню. – Спонсор отключил связь и сказал мне: – Раздевайся, рыцарь Ланселот.

– Не понял.

– Снимай с себя одежду. Ты вернулся в первоначальное положение и снова стал любимцем. А любимцам, как тебе известно, одежды не положено.

– Это невозможно!

– У тебя нет выбора. Сейчас придет сотрудница питомника, и я не хочу, чтобы она увидела гладиатора Ланселота в питомнике для любимцев.

Сийнико снял черные очки. Черные глазки, как мне казалось, издевались надо мной.

Я разделся. Но ощущение было дикое – оказывается, я так привык к одежде, что без нее чувствовал себя беззащитным. К тому же мне было жалко моего ножика. Вошла молодая женщина в белом халате.

– Это несправедливо! – вырвалось у меня.

Спонсор на меня не смотрел.

– Поместите объект в восьмой бокс. Никого к нему не подселять. Я сам буду им заниматься.

У девушки было скуластое мужское лицо, очень светлые глаза и тонкие губы. Волосы причесаны на прямой пробор и стянуты назад. Я подумал, что она не умеет улыбаться.

– Он не кусается? – спросила Людмила.

Серьезный вопрос развеселил спонсора.

– Ты не будешь кусаться, Тим? – спросил он, и его голос дрогнул от смеха. Его маленькие медвежьи глазки сверкнули.

– Я насильник, – сообщил я девушке.

Я заметил, что спонсор, как бы спохватившись, прячет за спину мою одежду.

– И не мечтайте, – сообщила мне девушка. – Я вооружена.

– У вас есть чувство юмора? – спросил я.

Девушка посмотрела на меня как на сумасшедшего. Чувство юмора, которое бывает даже у спонсоров, здесь не котировалось.

Людмила повела меня через широкий асфальтовый двор, на котором в порядке, столь любимом спонсорами, были расставлены качели, турники и прочие приспособления, предназначенные для укрепления тела будущих любимцев. Я шел рядом с ней, стараясь чуть отставать, потому что меня смущала собственная нагота, которой Людмила вовсе не замечала. Людмила время от времени быстро и как бы мельком оглядывалась, проверяя, не намерен ли я совершить на нее нападение. Я скалился в ответ, и в глазах ее вспыхивал страх.

С облегчением она провела меня в бетонный дом, открыла дверь в комнату, не спуская с меня настороженного взгляда, зажгла под потолком тусклую лампу. На полу лежал тонкий матрас.

– Тут будешь жить, – сказала она.

– А где постель? – спросил я, хотя отлично знал, что любимцам, к каковым я теперь вновь принадлежал, постели не положено.

– Обойдешься, – сказала Людмила, отступая от меня.

– Я привык на ночь читать.

– Заходи внутрь! Мне некогда! – Ее рука потянулась к поясу. Я знал, что ее пистолет не убьет, но парализует. Этого мне тоже не хотелось. И подчинился. Дверь за мной со стуком закрылась, в ней повернулся ключ. Надо было понимать это как пожелание спокойной ночи.

Ночь я провел беспокойно. Матрас был жестким, и я чувствовал сквозь него бетонный холод пола. Узкое окно было приоткрыто, и к утру стало так холодно, что я постарался завернуться в матрас, но из этого ничего не вышло.

Остаток ночи я провел сидя на матрасе. В восемь питомник стал просыпаться – я услышал снаружи детские голоса, плач, кто-то пробежал по коридору. Я подошел к двери и попробовал ее открыть. Дверь была заперта. Я постучал. Никто не думал меня выпускать. Я начал прыгать, чтобы согреться, потом сто раз отжался от пола. За этим занятием меня и застала Людмила, приоткрывшая дверь.