Николай Кузнецов - Лукин Александр Александрович. Страница 41

В отряде понимали, что гарантировать благополучный исход контакта Николая Ивановича с майором нельзя, и потому предусмотрели определенные меры безопасности. В случае если бы события стали складываться явно угрожающе, Кузнецову следовало под надежным прикрытием немедленно вернуться в отряд.

И вот именно в один из этих тревожных дней фон Ортель и сделал шаг, который в условиях фашистской Германии, где соглядатайство и доносительство были нормой поведения не только негодяев, но и всех лиц, считавших себя людьми благоразумными и к тому же патриотами, должен был быть расценен Зибертом как высшее проявление дружбы и доверия.

– Я хочу дать вам добрый совет, Пауль, – сказал штурмбаннфюрер, когда они остались как-то наедине, – вернее, не вам, а вашей невесте. Последнее время ей оказывает всяческое внимание майор Геттель…

Зиберт оскорбленно выпрямился:

– Ревновать фрейлейн Валентину, мою невесту, к майору…

– Успокойтесь, Пауль. При чем здесь ревность? Речь идет совсем о другом… Мы с вами друзья, именно поэтому рекомендую фрейлейн Валентине держаться подальше от Геттеля. Вовсе не потому, что он донжуан, не знающий поражений. Просто я встречал этого парня на Принц-Альбрехтштрассе…

Более откровенно фон Ортель, конечно, высказаться не мог. Да этого и не требовалось. Не только Германия, но и вся оккупированная фашистами Европа содрогалась при одном упоминании этого адреса. На Принц-Альбрехтштрассе, 8 в Берлине размещался так называемый «Дом Гиммлера» – главное управление гестапо и СД. Значит, Геттель гестаповец!

Теперь уже можно было не сомневаться, что, раз Геттель завел разговор о Зиберте с Валей Довгер, он непременно попытается прощупать и других его знакомых. Так и случилось. Через несколько дней «рыжий майор» вызвал к себе Лидию Лисовскую, у которой Зиберт формально снимал комнату.

Разговор с нею был сухим и официальным. С самого начала Геттель предупредил Лисовскую о сугубо конфиденциальном характере их встречи и о тех неприятных последствиях, которые будут иметь место, если она разгласит содержание их беседы. А затем потребовал сообщить ему все, что ей, или Майе известно об их жильце.

Пожав плечами, Лидия рассказала то, что сочла нужным. Следующий вопрос Геттеля был довольно неожиданным: не говорил ли Зиберт ей что-нибудь об Англии?

Лидия недоуменно переспросила:

– Об Англии? Никогда! Почему он должен говорить со мной об Англии? У нас достаточно других интересных тем для разговоров.

Геттель был упрям:

– В таком случае, может быть, он употреблял иногда в речи английские слова?

Лисовская рассмеялась:

– Но я не знаю английского языка… Насколько мне известно, Пауль говорит только по-немецки. Он знает несколько десятков польских, украинских и русских слов. Но их знают все немецкие офицеры, кто здесь служит.

Майор задал еще один вопрос: не кажется ли пани Лидии странным, что Зиберт свободно обращается со столь крупными суммами денег? Лидия ответила, что нет, не кажется…

Геттель задумался. Потом пришел к какому-то решению.

– Я попрошу вас сделать следующее, фрау. Попробуйте как-нибудь в разговоре с Зибертом вроде бы случайно употребить словечко «сэр». Приглядитесь, как обер-лейтенант отреагирует на такое обращение, и доложите мне.

Итак, все прояснилось. Сам того не ведая, Мартин Геттель раскрыл свои карты. По-видимому, руководствуясь уж неизвестно какими соображениями, майор всерьез решил, что обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт агент английской разведки – Интеллидженс сервис.

Кроме того, разговор этот подтвердил именно третью версию, которую командование считало, как мы знаем, наиболее вероятной. Дело в том, что Лидия Лисовская числилась секретным осведомителем гестапо, имела в этом ведомстве определенного непосредственного начальника и без его ведома и приказа не обязана была давать какие-либо показания никаким немецким властям.

Следовательно, вызвать к себе Лисовскую с ведома гестапо Геттель, не знающий, что Лисовская тоже имеет отношение к этому учреждению, не мог, об этом обязательно должны были поставить в известность начальника Лидии, а тот, в свою очередь, дать ей необходимую санкцию на встречу. Значит, как следовало по логике вещей, Геттель вызвал ее по собственной инициативе, никому в гестапо об этом не сказав ни слова. Теперь стало понятно, почему Геттель, подозревая Зиберта в шпионаже, не пытался его задержать, а стремился завязать личное знакомство.

По-видимому, майор, будучи по роду службы хорошо информированным о положении на фронте, понимал уже, что гитлеровская Германия войну проиграла, что близкий крах неизбежен, а вместе с ним неизбежна и расплата за преступления, совершенные фашистами и лично им на советской земле. И предусмотрительно решил заранее войти в контакт с английской разведкой, чтобы вовремя переметнуться на ее сторону.

Продажный и беспринципный человек, он, однако, весьма логично рассчитывал, что «английский шпион» Зиберт оценит его молчание по достоинству и замолвит за него, майора Геттеля, несколько добрых слов перед своим начальством в Лондоне. А там – не все ли равно, кому служить: Германии или Англии? Главное – спасти свою шкуру. Не он, Геттель, первый, не он последний…

Теперь руки Кузнецова были развязаны, поскольку он мог не без оснований полагать, что майор Геттель ни с кем из своего начальства подозрениями относительно обер-лейтенанта Зиберта поделиться не мог. Но только лишь после того, как командование еще раз все тщательно взвесило, оно дало указание Кузнецову пойти на встречу с Геттелем, чтобы использовать сложившуюся ситуацию в интересах советской разведки.

Сам Николай Иванович, конечно, не мог заранее предугадать, как именно будет он действовать, зато знал, чего от него хочет «рыжий майор», знал, что тот, не поставив в известность гестапо о своих подозрениях и войдя самовольно в неофициальные отношения с английской разведкой, совершил фактически акт государственной измены. И все же держаться с Геттелем нужно было осторожно, так как, не сойдись они в «цене» за «услуги», гестаповец, конечно, не остановится перед физическим устранением свидетеля своей измены фюреру и рейху, каким стал бы тогда обер-лейтенант Зиберт.

Встреча, к которой так стремился гестаповец, состоялась 29 октября на квартире Лидии Лисовской. Геттель держался чрезвычайно дружелюбно, всячески старался показать свое расположение к новому знакомому, расточал комплименты в адрес невесты обер-лейтенанта. Когда все было съедено и выпито, Кузнецов встал и, словно эта мысль только что пришла ему в голову, предложил:

– А не встряхнуться ли нам сегодня как следует по поводу знакомства, господин майор? – И, смеясь, добавил: – Если вы гарантируете, что моя невеста ничего не узнает, то мы можем превосходно провести время в обществе двух очаровательных дам…

Геттель все понял сразу и, разумеется, согласился. Офицеры распрощались с Лисовской и вышли из дома. При виде хозяина невысокий, коренастый шофер-солдат услужливо распахнул дверцу автомобиля.

– Николаус, – Зиберт неопределенно помахал ладонью. – Едем. Маршрут обычный.

Струтинский нажал на стартер, и машина мягко тронулась с места.

Ехали они молча, каждый в уме еще и еще раз проигрывал все возможные варианты важной беседы, которая должна была наконец прояснить их отношения и расставить все на свои места. Один из них рассчитывал получить в результате предстоящей встречи гарантию на спасение никому, кроме него, не нужной жизни, второй, не испытывая к первому ничего, кроме ненависти и презрения, должен был заставить его послужить тому делу, за которое он сам, не колеблясь, отдал бы свою жизнь.

В соответствии с намеченным планом Кузнецов вез Геттеля кружным путем на квартиру надежного человека – подпольщика Леонида Стукало. Но от этого варианта пришлось в последний момент отказаться: поблизости от дома Стукало что-то случилось, собралась толпа, прибыла уголовная полиция.

«Этого не хватало! – с досадой подумал Кузнецов. – Придется перестраиваться». И Николай Иванович приказал Струтинскому ехать по другому адресу: улица Легионов, 53.