Николай Кузнецов - Лукин Александр Александрович. Страница 51

И с тем большей яростью вымещали они свою звериную злобу и страх на мирных жителях Западной Украины. По городам и селам, как никогда, бесчинствовали каратели: сжигали дома, расстреливали стариков и детей, угоняли в Германию всех трудоспособных, уничтожали все, что не могли вывезти. Это называлось «тактикой выжженной земли».

С наступлением нового, 1944 года фронт значительно приблизился к Ровно. Порывы студеного ветра доносили до города отдаленные раскаты артиллерийской канонады. Шла сплошная эвакуация. Рейхскомиссар Украины Эрих Кох так торопился удрать, что даже традиционный рождественский вечер устроил на два дня раньше, чем полагалось по календарю.

Пришлось и разведчикам трогаться с места – на запад. Целью был, разумеется, Львов – крупнейший город и исторический центр Западной Украины. На этот раз главная трудность заключалась даже не в самом сложном и опасном переходе: во Львове не имелось ни связей, ни квартир, – словом, никаких опорных пунктов для разведчиков. Правда, у некоторых партизан жили там родственники или знакомые. Но было известно, что немцы расстреляли во Львове десятки тысяч людей, в их числе могли оказаться и те лица, на которых, как предполагалось, могли рассчитывать, хотя бы первое время, разведчики. Приходилось учитывать и то, что Львов был центром украинских буржуазных националистов всех толков. Командование отряда понимало, что многие бандеровские и прочие враждебные деятели после изгнания оккупантов останутся на Украине, уйдут в подполье, чтобы вести тайную, из-за угла войну против Советской власти.

Подыскать квартиры, установить связи с надежными людьми, посеять панику среди оккупантов, обнаружить места расположения складов, штабов, узлов связи, казарм, выявить лиц, которых немецкое командование и руководство украинских буржуазных националистов оставит в городе для шпионажа и диверсий, – с таким серьезнейшим заданием решено было заслать во Львов небольшую группу разведчиков. Наконец, им было поручено разведать фашистский план минирования Львова, чтобы воспрепятствовать гитлеровцам разрушить старинный город – гордость украинского народа. В случае потери связи с отрядом (такая возможность не исключалась) разведчики должны были самостоятельно связываться с передовыми частями Красной Армии и передавать им добытую информацию. Им разрешалось также предпринимать любые действия, могущие внести панику в «нормальную» жизнь оккупантов во Львове.

6 января 1944 года группа в составе двадцати одного человека под командованием Бориса Крутикова отправилась в опасный путь по маршруту: Ровно (Цуманские леса) – Дубно – Почаев – Броды – Злочев – Перемышляны – Львов (Гановичевский лес). Здесь часть группы должна была остаться в качестве «зеленого маяка», а другая проникнуть в город и приступить к выполнению задания. Радист Бурлака должен был обеспечивать регулярную связь разведчиков с отрядом.

Командование отправляло во Львов и Николая Кузнецова, но совершенно самостоятельно, в сопровождении лишь двух человек: Яна Каминского и шофера Ивана Васильевича Белова. Белов в свое время служил в Красной Армии, попал в плен, был освобожден как украинец под фамилией Белько, осел в Ровно и связался здесь с группой Михаила Шевчука. Шевчук и остальные связанные с ним товарищи рекомендовали Белова как верного человека, проверенного в ряде операций. Для предстоящей операции Белов был одет в форму и снабжен документами солдата военно-транспортных войск Ивана Власовца.

Во Львове наряду с основной разведывательной работой Кузнецову следовало, по возможности, осуществить акт возмездия над губернатором Галиции Вехтером или его заместителем Бауэром.

На всякий случай оговорили место встреч во Львове: возле театра, по нечетным дням, в двенадцать часов по немецкому времени.

Затем Кузнецов должен был перебраться в Краков. Выбор этого города объяснялся тем, что сюда, по всем расчетам, должны были бежать высшие фашистские учреждения после неминуемого и близкого изгнания с украинской земли. В случае крайней опасности Кузнецову, Каминскому и Белову предписывалось уйти в подполье и дождаться прихода Красной Армии.

Настроение перед отъездом у Николая Ивановича было превосходное; в отряд пришло радостное известие, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1943 года он и его товарищи за осенние операции награждены орденами Ленина. Он много шутил, был весел и жизнерадостен.

15 января 1944 года Кузнецов, Каминский и Белов распрощались с боевыми друзьями, как все полагали тогда, ненадолго и выехали во Львов через Луцк. (Если быть точным, то следует оговориться, что выехали они не сразу: стояла такая грязь, что до шоссе их машину пришлось вытягивать волами.)

В Луцке Кузнецов и его спутники совершили небольшую остановку по очень важной причине: группа связанных с отрядом польских патриотов под командованием Вицента Окорского, жившего на Банковой улице, 16, заранее приготовила здесь для Кузнецова новый автомобиль: серый итальянский «фиат», ранее принадлежавший местному гебитскомиссару. Старая машина гауптмана Зиберта, рассудило командование, слишком «скомпрометировала» себя в Ровно.

18 января группа отправилась на этом «фиате» дальше – на Львов.

«Накануне в селе Германувка, – вспоминает Лукин, – фактически окраине Луцка, я в последний раз виделся с Николаем Ивановичем Кузнецовым. Встреча проходила в старом заброшенном сарае на краю села.

Николай Иванович приехал вместе с Каминским и Беловым, я – в сопровождении доктора Альберта Цессарского, «смотрителя луцкого маяка» Владимира Ступина, моего адъютанта Сергея Рощина и нескольких бойцов.

Николай Иванович коротко рассказал, что до Луцка они добрались в потоке отступающих войск спокойно, что «фиат», который ему достали поляки, по отзыву Белова в полном порядке, что сам Белов, как ему кажется, хороший водитель, выдержанный и надежный товарищ.

Я понимал, что от личных и профессиональных качеств водителя во многом будет зависеть успех поездки Кузнецова, и был рад, что Белов ему со всех точек зрения понравился. Но понял и другое: Кузнецов, зная, что это не может нас не волновать, сам, не дожидаясь моих вопросов, похвалил нового своего товарища. О Каминском говорить не было нужды: Николай Иванович и Ян давно сработались и понимали друг друга с полуслова.

Так мы провели часа два: уточнили задания, обсудили некоторые детали. Теперь мне оставалось только продлить документы Зиберта и передать ему деньги. Цессарский на специально захваченной немецкой машинке печатал на бланках соответствующие тексты, а я расписывался за нужных начальников и прикладывал ту или иную печать из своей походной канцелярии. Соответствующая доработка была проведена с документами Каминского и Белова, а также с бумагами на новый автомобиль Зиберта. Потом я отдал Николаю Ивановичу большую сумму марок.

Как всегда, Кузнецов, прежде чем спрятать документы в карман, тщательно их изучил – чтобы в случае проверки ответить на любой вопрос без запинки, не спутав ни фамилий, ни дат. Деньги разделил на несколько частей – чтобы на людях не показать слишком солидную пачку.

Настроение его в тот последний день, что мы виделись, было хорошим. Он был бодр, собран, не сомневался, что успешно выполнит очередное задание. Лишь сожалел немного, что его встреча с близкой, как никогда, Красной Армией отодвигается на неопределенный срок. Это было понятно – все мы с нетерпением ждали ту радостную минуту, когда увидим первого красноармейца.

Потом мы сидели уже все вместе, оставив охрану, обедали, обсуждали последние военные сводки, гадали, когда, наконец, наступит День Победы и откроют ли союзники к тому времени второй фронт. О задании больше не говорили. Теперь, после того как деловой разговор с Николаем Ивановичем был закончен, я больше приглядывался к его спутникам. Убедился, что и Каминский и Белов настроены по-боевому, понимают задачу своей маленькой группы.

Подошло время расставаться. Нам нужно было возвращаться к своим, Кузнецову и его друзьям – спешить на запад, к Львову. Мы обнялись, расцеловались, и вот уже Николай Иванович, чуть пригнувшись у низкой двери, первым выходит во двор».