На днях землетрясение в Лигоне - Булычев Кир. Страница 4
По мере приближения к посольству мои мысли перешли к предстоящему разговору с Иваном Федоровичем Соломиным. На время отпуска Михаила Степановича советник Соломин замещал его. Я никак не ставлю под сомнение деловые качества Ивана Федоровича, но убежден, что, не будучи кадровым дипломатом, Соломин не обладает тем огромным опытом, выдержкой и хладнокровием, которые свойственны Михаилу Степановичу. И надо же было так случиться, что Михаил Степанович улетел в Москву на совещание и буквально тут же случился переворот. Теперь вся ответственность за деятельность нашего небольшого посольства легла на плечи Ивана Федоровича.
По бетонной дорожке, огибающей газон, обсаженный каннами, я подвел машину к стоянке.
Громов встретил меня на лестнице. Он, как всегда, спешил и, увидев меня, громко сказал:
– Привет, Пиквик, Соломин тебя заждался.
Не дав мне ответить, он исчез. При всей моей терпимости я не выношу панибратства, свойственного, в частности, Громову. Забывая о почти десятилетней разнице в возрасте, он порой позволяет себе шутки далеко не лучшего свойства.
Перед кабинетом Ивана Федоровича я был вынужден несколько минут подождать, так как советник проводил совещание с военным атташе, о чем мне сказала Ниночка.
Наконец военный атташе Николай Павлович вышел из кабинета Ивана Федоровича, поздоровался со мной и поспешил к выходу. Я не стал задерживать его. Сегодня у работников посольства много неотложных дел. Я не сомневался, что именно в свете этого Ивану Федоровичу понадобилась моя помощь. Михаил Степанович неоднократно прибегал к ней в периоды составления отчетов и иной документации, признавая тем самым мои способности к такого рода работе.
ИВАН ФЕДОРОВИЧ СОЛОМИН
Это был сумасшедший день, и я чуть было не забыл о приезде профессора. Спасибо, Саша Громов, светлая голова, улучил момент относительного затишья и напомнил:
– Что будем делать с учеными?
Глаза у Саши были красные. Я поднял его в час ночи. С тех пор он вертелся белкой в колесе, не теряя, правда, чувства юмора.
– С какими еще учеными? – рявкнул я. Я только что вернулся из министерства иностранных дел, где всем заправлял пехотный майор, наши переводчики никак не могли справиться с простой на первый взгляд, но не однозначной лексикой программного заявления Революционного комитета, два сотрудника ГКЭС уехали с вечера на море и там были задержаны солдатами, и так далее...
– Иван Федорович, помилуйте, – сказал Саша Громов. – Вы же лично собирались встретить профессора Котрикадзе.
– Разумеется, – ответил я, как положено начальнику, который не забывает о вчерашних решениях. – Во сколько самолет?
– В двенадцать двадцать.
– Больше на борт к нам никого нет?
– Только двое. Профессор и с ним сотрудник.
– Номера в гостинице заказаны?
– В том-то и сложность. Номера в гостинице заказаны лигонской стороной. Они же взяли все расходы на себя. Но где сейчас те, кто брал на себя эти обязательства, ума не приложу.
– Со временем узнаешь. Лучше проверь.
– Ничего не получилось. Правда, я отыскал знакомого чиновника в министерстве шахт и промышленности. Он обещал связаться с Временным комитетом, через час позвонить.
В иной ситуации я был бы рад поехать на аэродром, встретить профессора. Лигонцы бы осветили его приезд в местной прессе. А вот сейчас профессор превратился в обузу. Но революция или нет, стихийные бедствия будут продолжаться. Они не обращают внимания на степень прогрессивности правительства.
Тут меня отвлек телефонный звонок. Чешский посол хотел заехать после ленча. Договариваясь с послом, я продолжал в уголке мозга размышлять о профессоре Котрикадзе... В горах неспокойно...
– Ладно. Пока суть да дело, надо встретить их на аэродроме. Где представитель Аэрофлота?
– Наверное, уже там.
В дверь сунулись стажеры с очередным вариантом перевода.
– Надо быть готовым к любому обороту дела, – сказал я. – Кто-то должен поехать от нас.
– Собирался ехать корреспондент ТАСС.
– Исключено. Он не поедет. Кто еще? Думай, тебя же учили.
– Думать не учат, – вздохнул Саша. – Это у меня в генах.
– И из посольства никем не могу пожертвовать.
– И из ГКЭС, и из торгпредства, – развил мою мысль Саша.
– А что ты думаешь о Вспольном? Он просился в Танги.
– Понимаете... рохля он.
– Но язык знает и в стране уже второй год. Как Дробанов?
– Завтра выписывается.
Вспольный появился после одиннадцати. Вид у него был одновременно покорный (наверное, потому, что опоздал) и возвышенный. Он полагал, что я поручу ему написать эпохальный доклад, который никто из нас, простых смертных, не в силах сформулировать.
– На той неделе вы просились в горы, – сказал я.
– У вас изумительная память, Иван Федорович, – поделился со мной нечаянной радостью Вспольный, поправляя круглые очки. – Я побеспокоил вас этой просьбой исключительно в интересах дела...
– Считайте, – сказал я, – что я вашу просьбу о поездке удовлетворил.
Он изумленно хлопнул светлыми ресницами.
– Но при одном условии. Вместе с вами едут два наших геолога. Они сегодня прилетают в Лигон. Вы их встретите, проследите, чтобы они были размещены и груз был в целости. А в горах поможете им. Вы ведь знаете язык?
– В умеренных пределах, – поспешил с ответом Вспольный. – К тому же, ввиду сложности внутреннего положения...
– Вот, возьмите эту синюю папку, там все документы. Самолет прибывает в двенадцать двадцать.
ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ
Когда самолет поднялся, оставив внизу раскаленный Дели, я откинул полочку перед своим креслом и разложил сувениры. Я купил их на девяносто рупий. Отар изобразил презрение и сказал:
– На обратном пути ты бы сделал то же самое с большей пользой для родственников и поклонниц. Теперь будешь три месяца таскать этих слоников в чемодане и проклинать свою склонность к экзотике.
– Хорошо быть опытным путешественником, – ответил я. – Может, это мои первые зарубежные сувениры.
Отар потерял ко мне интерес и распахнул пухлую индийскую газету. Он вел себя, как чин из ЮНЕСКО, который только и делает, что посещает отдаленные страны. Он немного пижон. По утрам гладит брюки, даже если живет в тундре. Нужды в этом нет, но какой-нибудь Юлий Цезарь тоже так делал, а Отар следует доброму примеру. Цезарь гладил брюки и перешел Рубикон. Отар Котрикадзе гладил брюки и стал академиком. Вернее, станет.
– Так, – сказал тут Отар спокойно, – осложнение.
– Какое? – спросил я. Угадать масштабы осложнения по тону Отара нельзя. Может быть, он забыл дома запасные шнурки от ботинок, может быть, страна Лигон провалилась в тартарары. Говорят, что грузины – эмоциональный народ. Эмоциональный – это я, представитель обрусевшей части корейского народа.
– Прочти, – Отар протянул мне газету.
– Спасибо, шеф, – сказал я. – Для меня чтение этой заметки – невыносимое умственное напряжение. А вы все равно уже прочитали.
– Для практики полезно, – отрезал Отар. Он меня вечно заставляет учиться. Пришлось читать.
«Как сообщает агентство Рейтер, сегодня ночью в Лигоне произошел военный...»
– Что такое коуп дета?
– Это французское выражение – переворот.
– Ага, переворот... – Я снова углубился в текст, и минуты через две меня осенило: – Слушайте, Отар, мы же туда летим!
– Вот именно. – Отар отобрал у меня газету и принялся листать ее в расчете найти другие сообщения из Лигона.
– Нас же премьер-министр приглашал, – осведомил я Отара. – А он... Судьба неизвестна.
– Не преувеличивай, – сказал Отар. – Премьер-министр и не знал о твоем существовании.
– Так что же, поворачивать назад?
По мере того как до меня доходил смысл, настроение портилось. Я уже представил себе, как нас встречают на аэродроме черные полковники... Даже хорошо, что я купил сувениры. Приеду, все будут спрашивать, как в тропиках, а я им в ответ слоника. Бывает же такое невезение. Два месяца оформляли документы, готовили оборудование, весь институт старался, а они – военный переворот.