Похищение чародея - Булычев Кир. Страница 14

– Ты о чем думаешь? – спросила старуха, не открывая глаз. – Смутил он тебя, рыжий черт. Грех у тебя на уме.

– Он князь, он храбрый витязь, – сказала девушка. – Да и нет греха в моих мыслях.

– Грешишь, грешишь... Даст Бог, доберусь до Смоленска, умолю брата, чтобы наказал он разбойников. Сколько лет я дома не была...

– Скоро служба кончится? – спросила девушка. – У русских такие длинные службы.

– Наш обряд византийский, торжественный, – сказала старуха. – Я вот сменила веру, а порой мучаюсь. А ты выйдешь за князя, перейдешь в настоящую веру, мои грехи замаливать...

– Ах, пустой разговор, тетя. Вы, русские, очень легковерные. Ну кто нас спасать будет, если все думают, что мы у леттов. Возьмут нас меченосцы, город сожгут...

– Не приведи Господь, не приведи Господь! Страшен будет гнев короля Лешко.

– Нам-то будет все равно.

– Кто эта Магда? – спросила Анна. – Все о ней говорят.

– Вернее всего, родственница, может, или дочь польского короля Лешко Белого. И ехала в Смоленск... Давайте поглядим, не в церкви ли князь?

Перед раскрытыми дверями собора сидели увечные и нищие.

Шар проник сквозь стену собора, и Анне показалось, что она ощущает запах свечей и ладана. Шла служба. Сумеречный свет проникал за спиной священника в расшитой золотом ризе. Его увеличенная тень покачивалась, застилая фрески – суровых чернобородых старцев, глядевших со стен на людей, наполнивших небольшой собор сплошной массой тел.

Роман стоял рядом с князем впереди, они были почти одного роста. Губы чародея чуть шевелились.

– Ворота слабые, – тихо говорил он князю. – Ворота не выдержат. Знаешь?

Князь поморщился:

– На улицах биться будем, в лес уйдем.

– Не уйти. У них на каждого твоего дружинника пять человек. Кольчужных. Ты же знаешь, зачем говоришь?

– Потому что тогда лучше бы и не начинать. Придумай еще чего. Огнем их сожги.

– Не могу. Припас кончился.

– Ты купи.

– Негде. Мне сера нужна. За ней ехать далеко надо.

– Тогда колдуй. Ты чародей.

– Колдовством не поможешь. Не чародей я.

– Если не чародей, чего тебя в Смоленске жгли?

– Завидовали. Попы завидовали. И монахи. Думали, я золото делаю...

Они замолчали, прислушиваясь к священнику. Князь перекрестился, потом бросил взгляд на соседа.

– А что звезды говорят? Выстоим, пока литва придет?

– Боюсь, не дождемся. Орден с приступом тянуть не будет.

– Выстоим, – сказал князь. – Должны выстоять. А ты думай. Тебя первого вздернут. Или надеешься на старую дружбу?

– Нет у меня с ними дружбы.

– Значит, вздернут. И еще скажу. Ты на польскую княжну глаз не пяль. Не по тебе товар.

– Я княжеского рода, брат.

– А она королевской крови.

– Я свое место знаю, брат, – сказал Роман.

– Хитришь. Да Бог с тобой. Только не вздумай бежать. И чародейство не поможет. Ятвягов за тобой пошлю.

– Не грози, – сказал Роман. – Мне идти пора.

– Ты куда? Поп не кончил.

– Акиплешу на торг посылал. Ждет он меня. Работать надо.

– Ну иди, только незаметно.

Роман повернулся и стал осторожно проталкиваться назад. Князь поглядел вслед. Он улыбнулся, но улыбка была недоброй.

Кин вывел шар из собора к паперти, где, дожидаясь конца службы, дрожали под сумрачным мокрым небом калеки и нищие. Роман быстро вышел из приоткрытой двери. Посмотрел через площадь. Там ковылял, прижимая к груди глиняную миску и розовый обожженный горшок, шут.

– Тебя за смертью посылать, – сказал Роман, сбегая на площадь.

– Не бей меня, дяденька, – заверещал шут, скалясь. Зашевелились нищие, глядя на него. – Гости позакрывали лавки, врага ждут, придет немец, снова торговать начнут. Что гостю? Мы на виселицу, а он – веселиться.

Роман прошел через площадь. Шут за ним, прихрамывая, горбясь. Они миновали колодец, коновязь, завернули в узкий, двоим не разойтись, закоулок. В конце его, у вала, в заборе была низкая калитка. Роман ударил три раза кулаком. Открылось потайное окошко, медленно растворилась низкая дверь. Там стоял стражник в короткой кольчуге и кожаной шапке. Он отступил в сторону, пропуская Романа. Тесный двор, заросший травой, несколько каменных глыб, окружавших выжженное углубление в земле... Роман по деревянным мосткам пересек двор, поднялся на крыльцо невысокого приземистого бревенчатого дома на каменном фундаменте. Кольцо двери было вставлено в медную морду льва. Где же Анна такую ручку видела? Да в коробке-музее деда Геннадия.

В горнице Роман сбросил плащ на руки подбежавшему красивому чернобровому отроку.

– Ты чего ждешь? – спросил он шута.

Шут поставил на пол миску, взялся за скобу в полу, потянул на себя крышку люка – обнаружился ход в подвал. Роман опустился первым. За ним шут и чернобровый отрок.

Обширный подпол освещался из окошек под самым потолком. На полках стояли горящие плошки с жиром. Огоньки отражались от стеклянных реторт, банок мутного, грубого стекла, от глиняных мисок, медных сосудов, соединенных металлическими и стеклянными трубками. Горел огонь в низкой с большим зевом печи, возле нее стоял обнаженный по пояс жилистый мужчина в кожаном фартуке. Он обернулся к вошедшим.

– Остужай понемногу, – сказал Роман, заглянув в печь.

Шут заглянул в печь из-под локтя чародея и сказал:

– Давно пора студить.

– Знаем, – сказал мужчина. У него были длинные висячие усы, черные, близко посаженные глаза. Редкие волосы падали на лоб, и он все время отводил их за уши.

– Скоро орден на приступ пойдет, – сказал Роман.

– Остудить не успеем, – ответил тот. – А жалко.

– Студи, – сказал Роман, – неизвестно, как судьба повернется. А у меня нет сил в который раз все собирать и строить.

– А ты, дяденька, епископу в ноги поклонись, – сказал шут. – Обещай судьбу узнать, золота достать. Он и пожалеет.

– Глупости и скудоумие, – сказал Роман.

– По-моему, что скудоумие, что многоумие – все нелепица, – сказал шут. Подошел к длинному в подпалинах и пятнах столу, налил из одной склянки в другую – пошел едкий дым. Роман отмахнулся, морщась. Жилистый мужик отступил к печи.

– Ты чего? – возмутился Роман. – Отравить нас хочешь?

– А может, так и надо? Ты девицу полюбил, а тебе не положено, я склянку вылил, а мне не положено, князь епископу перечит, а ему не положено. Вот бы нас всех и отправить на тот свет.

– Молчи, дурак, – сказал Роман устало, – лучше бы приворотного зелья накапал, чем бездельничать.

– Нет! – воскликнул шут, подбегая к столу и запрокидывая голову, чтобы поближе поглядеть на Романа. – Не пойму тебя, дяденька, и умный ты у нас, и способный, и славный на всю Европу – на что тебе княжна? Наше дело ясное

– город беречь, золото добывать, место знать.

– Молчи, смерд, – сказал Роман. – Мое место среди королей и князей. И по роду, и по власти. И по уму!

Отрок глядел на Романа влюбленными глазами неофита.

– Сделанное, передуманное не могу бросить. Во мне великие тайны хранятся – недосказанные, неоконченные. – Роман широким жестом обвел подвал.

– Значит, так, – сказал шут, подпрыгнув, посмеиваясь, размахивая склянкой, бесстыжий и наглый, – значит, ты от девицы отказываешься, дяденька, ради этих банок-склянок? Будем дома сидеть, банки беречь. Пока ландмейстер с мечом не придет.

– Но как все сохранить? – прошептал Роман, уперев кулак в стол. – Скажи, как спасти? Как отсрочку получить?

– Не выйдет, дяденька. Один осел хотел из двух кормушек жрать, как эллины говорили, да с голоду помер.

Роман достал с полки склянку.

– Ты все помнишь?

– Если девице дать выпить три капли, на край света пойдет. Дай, сам отопью. Романа полюблю, ноги ему целовать буду, замуж за него пойду...

Отрок хихикнул и тут же смешался под взглядом Романа.

– Хватит, бесовское отродье! – взорвался чародей. – Забыл, что я тебя из гнилой ямы выкупил?

– Помню, дяденька, – сказал шут. – Ой как помню!

– Все-таки он похож на обезьяну, – сказала Анна. – На злую обезьяну. В нем есть что-то предательское.