Смерть этажом ниже - Булычев Кир. Страница 20

Где сейчас Бруни, Борис, Наташа? Если их забрали в милицию, то, вернее всего, их уже нет в живых. Шубин подумал об этом отстраненно, будто решал логическую задачу. Хорошо, если их отпустили. Тогда они дома. И если Бруни увидел, что творится, до того, как погас свет, он мог успеть позвонить в Москву или в Свердловск. Кто-то же должен был сообразить! Есть железная дорога, аэродром и воинская честь – город как бы вписан в паутину постоянных связей с внешним миром. Значит, сейчас уже поднимается тревога – надрываются телефоны, спешат самолеты...

Шубин спохватился. Пора идти. Эля там с ума сходит. Вчера Эли не существовало. А сейчас он убежден, что она сходит с ума. И ничего в том странного. Может, никогда жена не была ему так близка, потому что за одиннадцать лет жизни ему ни разу не пришлось бояться за нее, да и она никогда не дрожала от мысли, жив ли он. Даже когда родилась дочка, он был за границей. Узнал об этом из телеграммы как о событии радостном и не тревожился. И расстались они как-то без трагедии. Он знал, что у нее роман, и даже почти знал – с кем, и даже понимал, что тот, другой, сильнее и отнимет Дашу. Когда захочет Даша, тогда он ее и отнимет. Так и произошло.

Два человека шли по гребню крыши вокзала.

Шубин закрыл дверь в номер. В этот момент керосиновая лампа погасла. Он потряс ее. Не булькает. Пришлось возвращаться, придерживаясь рукой за стену, а потом, уже в холле, возле стола дежурной, стало страшно – ему представилось, что желтый туман подобрался к лестничной площадке и молча поджидает его. Шубин набрал воздуху и задержал дыхание. Он шел, выставив вперед руки. Сердце заколотилось, и не хватало воздуха – грудь разрывало, так хотелось вздохнуть. И потом воздух сам прорвался в легкие. Даже зашумело в ушах. Но ничего не случилось. Шубин отыскал ступеньку и стал подниматься, хватаясь за перила ослабшей от страха рукой.

– Это ты? – прошептала сверху Эля.

– Лампа погасла, – сказал Шубин. И голос сорвался. Он кашлянул. – Все в порядке. Только лампа погасла, керосин кончился.

Эля бросилась к нему. Она плакала.

– Я хотела к тебе бежать, – сказала она. – А Коля не пускает.

– У нее же света нет, – сказал рядом не различимый в темноте Коля. Они, оказывается, спустились на пролет, ожидая его.

– Да чего со мной случиться? – сказал Шубин. – Ничего не случится.

– Чуть не забыл, – добавил Шубин. – Держи. Сигареты.

– Вот спасибо, – обрадовался Коля. – А я думал, что забудете.

– Спички есть?

– Есть.

Они с Элей поднялись выше. Лампа не столе мигала, в ней тоже кончался керосин. Можно было различить силуэт Спиридонова, который стоял, опершись ладонями о стол. Возле него было несколько черных теней. Толпа куда-то рассосалась.

– Основа, очевидно, сероводород, – негромко бубнил Гронский,

– он сам по себе опасен. Но без анализа я не скажу.

– Ты же химик. Придумай, что делать, – сказал Спиридонов.

– Я не химик, а администратор. Но даже химик другого не скажет.

– Мать вашу! Довели город до ручки!

Спиридонов почувствовал приближение Шубина.

– Куда провалился? – сказал он ворчливо.

– За сигаретами ходил, – сказал Шубин. – Пока не поднимается.

– Дай-ка сигареты, – сказал Спиридонов. – Хоть я и бросил.

Шубин открыл пачку. Спиридонов взял сигарету.

– «Мальборо», – сказал он. – Фирменные куришь?

Из темноты протянулись еще две руки, взяли по сигарете.

– Вы будете? – спросил Шубин у Гронского.

– Я не курю, – ответил тот, словно в предложении Шубина было нечто неприличное.

Потянуло вкусным дымом.

...Слабенькое пламя керосиновой ламы, огоньки сигарет вокруг, тишина, чей-то повествовательный голос неподалеку, доносящиеся до слуха слова: «И был еще такой у меня случай. Попал я в командировку в Курган...» – все вместе создавало по-своему гармоничный, законченный ночной мир, и если забыть, что внизу, под слоем желтой воды, лежат утопленники, то можно придумать вполне мирную, обыденную причину, объединившую этих людей, ожидающих, но не напуганных ожиданием.

– Сергей Иванович, – сказал Шубин. – Я хочу подняться на крышу.

– Зачем? Хотя ты прав, надо, наконец, осмотреться. Иди. Доложишь. Возьми с собой только кого-нибудь. Один не ходи.

– Я милиционера возьму, – сказал Шубин. – Он местный, он может объяснить.

– Разумно. Идите. Плотников, смени милиционера на лестничной площадке.

Эле Шубин велел остаться внизу, потому что она была без пальто. Эля не стала спорить. Она сказала, что поищет свободный номер, чтобы там устроиться, потому что Юре надо поспать.

С ними пошла дежурная со второго этажа. Этажом выше они нашли лампу. Лампы горели и на пятом этаже, и на шестом, последнем. Во всех холлах был народ – люди боялись расходиться по темным номерам. При виде милиционера с Шубиным люди оборачивались, вставали, спрашивали, что нового. Какая-то женщина сказала:

– Я видела пожар. Из моего окна.

– Спасибо, мы сверху поглядим, – сказал Шубин.

На шестом этаже играла музыка – она доносилась из глубины коридора. Музыка была современная, рваная, с выкриками.

– Что там? – спросил Коля у старика, который сидел за столом дежурной и читал при свете керосиновой лампы.

– Гуляют, – сказал старик равнодушно. – Видно, большие запасы спиртного. Вот и решили ликвидировать.

– Со страху, что ли? – спросила дежурная.

– А им с шестого этажа ничего не видно, – сказал старик и перевернул страницу.

– А вы что читаете? – спросил Шубин.

– Евангелие, – ответил старик. И снова перевернул страницу.

– Чудак, – сказал милиционер, когда они вышли на служебную лестницу. Дежурная показала дверь на чердак. Дверь была закрыта и опечатана.

– Здесь печать, – сказал Коля.

– Вижу, – сказал Шубин. – Срывайте.

Милиционер колебался. Шубин протянул руку и сорвал печать. Она нажал на дверь, та не поддавалась.

– Дайте я, – сказал милиционер. Он отклонился на зад и ударил в дверь плечом. Дверь послушно распахнулась.

Дежурная сказала:

– Вы там найдете выход. А я не пойду. Не одетая я. Я здесь подожду. Вам лампа не нужна?

Они легко нашли выход на крышу.

Было холодно, но безветренно. Большинство домов в городе были ниже гостиницы, потому был виден весь город до невысоких холмов, ограничивавших котловину, разделенную посередине рекой.

Видно было хорошо. Светила луна, чуть светилось небо, а за рекой полыхал пожар. Дворы и крыши домов были покрыты снегом. Так что город был виден почти как днем.

Крыша была плоской, снег лежал на ней ровно – никто не поднимался сюда за последний день.

Город спал. Ни в одном из домов не было огня. Хотя нет, если напрячь зрение, увидишь, что далеко, там, где стоят пятиэтажки, в одном или двух окнах мерцает слабый свет – кто-то зажег свечи.

Шубин поглядел вниз – видна была улица, ведущая от вокзала к центру. Он сразу увидел те же игрушечные фигурки, темные полоски и закорючки на снегу и на грязной мостовой – всюду лежали люди. Их было не так много, потому что несчастье случилось поздно, а город после одиннадцати засыпает. Но все равно в поле зрения оказались десятки тел. Там несколько человек тесно лежат на автобусной остановки, а вот и сам автобус – окна светятся, как у того, что у станции.

Дальше по дворам и переулкам, видным лишь частично, мертвых было очень мало. Один, два... но переулки были застроены одноэтажными домами, и желтый газ забрался в них.

Газ можно было угадать. Не столько увидеть, сколько угадать

– насколько он был прозрачен. Он накрыл центр города ровным, спокойным слоем прозрачной воды. На главной улице он достиг середины окон первого этажа, дальше в переулках он кое-где залил одноэтажные строения до самых крыш. Местность постепенно понижалась к реке – черной полосе за домами. Там, у реки, туман поднимался даже до третьих этажей.

Над водой он клубился, двигался, жил, как бы рождался из воды, выплескивался и, успокаиваясь, как вода, выбивающаясь из подземной скважины, растекался во все стороны. Слева река вливалась в черное незамерзшее озеро, также покрытое подушкой желтого тумана.