Смерть этажом ниже - Булычев Кир. Страница 34

– «Почти», ты не был в первой больнице?

– Нет, меня из дома взяли.

– Там обожженные и раненые. В коридорах лежат, в вестибюле. А людей нету. Совершенно нету. Я даже не представляю, сколько наших погибло.

Неожиданно загорелся свет. Шубин настолько привык к полутьме, что зажмурился.

– Станцию запустили, – сказал медик.

– У тебя дома как?

– Обошлось.

– Ооо! – раздался крик. Шубин обернулся. Николайчик выскочил из подвала и бежал к нему, поддерживая расстегнутые брюки.

– Там, – сказал он, – там...

– Все ясно, – сказал Шубин. – Можете не объяснять.

– Там... ужасно... Вы не представляете! Там люди!

– А вы думаете, куда должны были снести трупы отсюда? – спросил Шубин. – И надо сказать, что они это быстро сделали.

– Солдаты, – сказал медик. – Они сейчас на путях работают. Там платформы подали.

– А что же будет? Что с ними будет? Вы не представляете.

– Захоронение, – сказал медик, закуривая. – Коллективное захоронение. И как можно скорей. Указание уже есть.

– Почему? – не понял Николайчик. – Как же так?

– А потому, Федор Семенович, – ответил Шубин, – чтобы не портить вам настроение.

– Тонкое наблюдение, – сказал медик. – Но, в общем, они правы, я бы тоже самое приказал. Мы не знаем, как будет действовать газ на окружающих, – тела могут стать источником опасности. Не говоря об эпидемиологии.

– Солдатам только сейчас противогазы привезли, – сказал второй медик. – Там у них на складе, оказывается, всех выбило...

– Но вы не понимаете! – сказал Николайчик медику. – Там они лежат горой, до самого потолка.

– Представляю. Я был в аэропорту, – сказал медик. – Придется привыкать.

– Туда тоже добралось? – спросил Шубин. – Я думал, что аэропорт выше...

– Как я понимаю, туда понесло эту дрянь, когда поднялся ветер.

– А что вы здесь делаете? – спросил Шубин.

– Черт его знает – дежурим. Нужна машина при штабе. Вот и дежурим. Считай, что нам повезло.

Медики пошли на второй этаж, а Николайчик все не мог успокоиться:

– Я туда спустился, понимаете, Юрий Сергеевич? Там почти совсем темно. И запах... такой неприятный запах. Я чувствую, что не пройти – впереди преграда. Я стал руками искать проход – я не понял, что за преграда, может, вещи... совсем темно было. И вдруг загорелся свет. Я стою, а вокруг лежат мертвые люди – до самого потолка, вы понимаете? И такой страшный запах...

– Николайчик! – сверху перегнулся через перила незнакомый Шубину мужчина. – Срочно на ковер!

– Простите, – сказал Николайчик. – Вы идете?

– Иду, сказал Шубин, но задержался, потому что вспомнил, что его удостоверение у старшины – надо забрать. Он пошел к выходу.

Шубин выглянул наружу – старшины не было видно. Здесь должна быть какая-нибудь комендатура.

Шубин поднялся на второй этаж вокзала.

Зал ожидания был прибран, пуст, скрепленные по шесть, жесткие вокзальные кресла отодвинуты к стенам. Но не сам зал был центром деятельности, а комната матери и ребенка, дверь в которую была распахнута, и вторая комната, над которой сияла неоновая, не к месту яркая вывеска «Видеосалон». Вокруг неоновых букв загорались поочередно лампочки, совсем как на новогодней елке.

Пока Шубин стоял в нерешительности, не зная, к какой двери направиться, из видеосалона выбежал шестерка Плотников. За ним спешил низенький потный железнодорожник.

– Ну как же я пропущу? Там же людям сходить надо, – говорил он.

– Пропустить без остановки. И все пропускать – неужели вам непонятно? Ведь чрезвычайное положение.

– Вы бы мне бумагу дали, – сказал низенький.

– Будет бумага, будет, вы же видите, что я занят!

Шестерка побежал от железнодорожника, который со вздохом развел короткими руками и пошел обратно в видеосалон. И тут Плотников увидел Шубина. Он пробежал мимо, не сразу узнав его, но затормозил где-то сбоку и сделал два шага задом наперед.

– Шубин? – спросил он.

– Он самый, – сказал Шубин. – И живой.

– Вижу, – сказал шестерка. – И очень рад. Очень рад, что у вас все в порядке. А что вы здесь делаете?

– Хочу встретиться с руководством штаба, – сказал Шубин. – Надеюсь, что могу пригодиться.

– Зачем, – сказал шестерка и, вместо того чтобы продолжить свой путь дальше, развернулся, кинулся к двери в комнату матери и ребенка.

Шубин пошел за ним. Пришлось посторониться – несколько солдат притащили тяжелый ящик и принялись втискивать его в двери комнаты матери и ребенка, застряв там и перекрыв движение людей.

Вокруг кипели голоса, ругательства и советы, отчего ящик еще больше заклинивало в дверях. Через головы солдат видны были люди, что стояли в зале. Их было много. Шубин увидел Гронского, к которому подбежал Плотников и что-то говорил ему, отчего тот повернул голову к двери, и они с Шубиным встретились взглядами.

Гронский тут же отвел глаза и стал что-то говорить незнакомому чиновнику.

Шубин протиснулся к Гронскому. Гронский выглядел усталым, глаза красные, под ними темные мешки, благородные брыли свисали до плеч.

Он протянул Шубину руку. Рука была холодной, влажной.

– Вижу, что вы уже пришли в себя, – сказал Гронский. Потом добавил, обращаясь к статному усатому чиновнику в финском пальто и шляпе, что стоял рядом: – Познакомьтесь, товарищ Шубин, журналист из Москвы. А это Николаев, директор биокомбината, заместитель начальника чрезвычайного штаба.

Рука Николаева была другой, твердой и широкой.

– Журналист? – недоверчиво спросил Николаев. Он был недоволен. Шубин словно услышал невысказанные слова: «Когда успел? Кто допустил?»

Гронский уловил недовольство. Он добавил, будто оправдываясь:

– Товарищ Шубин у нас здесь с лекциями по международному положению. Вот и попал в переделку. Мы с ним в гостинице куковали.

– А, международник, – сказал Николаев облегченно и тут же закричал на солдат, которые распаковывали ящик, где таился какой-то прибор с экраном и множеством кнопок:

– Правее ставьте, правее, чтобы окно не загораживать!

Он потерял интерес к Шубину.

– Обзаводимся хозяйством, армия помогает, – сказал Гронский. Ну как вы, отдохнули?

– А вы энергично взялись за дело.

– К сожалению, – сказал Гронский, – никто не будет нас хвалить за оперативную работу по спасению жизни и имущества граждан. У нас как бывает? Голову сносят за прошлые грехи, сегодняшние подвиги не в счет.

Гронский грустно улыбнулся. Он был искренен.

Шубин позавидовал: у него была возможность побриться.

– Как здоровье вашей жены? – спросил Шубин.

– Спасибо. Разумеется, ей придется отдохнуть – нервный шок. Вы знаете, какая трагедия произошла с вертолетом?

– Я видел.

– Мы буквально чудом остались живы.

– Я хотел бы чем-нибудь полезен, – сказал Шубин.

– Но чем, чем? – вдруг вспылил Гронский. Вроде бы оснований для вспышки Шубин ему не давал. – Вы пойдете в бригаду по уборке трупов? Или в пожарники – у нас пожарников не хватает! Или в госпиталь кровь сдадите?

– Не волнуйтесь, – сказал Шубин. – Я понимаю, как вам трудно.

– А будет еще труднее. С каждым часом... Вам не понять.

– Я вас понимаю, – сказал Шубин, который более не испытывал неприязни к этому замученному человеку. Неприязнь осталась во вчерашней ночи. Какой он, к чертовой матери, убийца! Чинуша перепуганный. И о жене беспокоится, и надеется, что может быть каким-то чудом все обойдется, и понимает, что ничего уже не обойдется. По крайней мере, для него.

– И какого черта вы сюда именно вчера приехали, – сказал Гронский с горечью. – Приедете в Москву, начнете ахать – что я видел, что я видел!

– Ахать не буду, – сказал Шубин. – Но если вы в самом деле думаете, что мне здесь делать нечего, тогда помогите мне улететь в Москву. Я думаю, что смогу вам там чем-то помочь. Вам же нужно многое для города.

– Нам нужно все! – почти кричал Гронский. – У нас нет врачей, нет шоферов, ни черта нет – мы же не можем на одних солдатах спасать положение!