Тайна Урулгана - Булычев Кир. Страница 21

– Мы не одни, – сказала Ниночка. – Я поговорю с Михеем Кузьмичом. Он казак, он военный. Он нам поможет. И матросы помогут.

Вероника смотрела на нее.

– Подождите, – сказала она. – Нельзя ничего показывать. Если Лю заподозрит…

– Он такой же китаец, как и я, – громко сказала Пегги.

И засмеялась. Она вообще была смешливой, но давно не было повода посмеяться от души. И она принялась смеяться.

– Я сейчас тебя ударю, – сказала Вероника. – Замолчи.

Пегги давилась от смеха.

– Это нервы, – сказала Ниночка.

– Как не вовремя!

– Почему? Пускай они думают, что нам смешно. Они будут спокойнее.

Как старый конспиратор, Ниночка одобрила решение Вероники дождаться, пока они не причалят к берегу. Если поднять тревогу сейчас, китаец может выкинуть бумаги за борт.

– Они вооружены? – спросила Ниночка.

– У Дугласа есть пистолет, – сказала Вероника. – Он мне его показывал. А про этого… китайца, не знаю.

– Конечно, есть. У разбойников всегда есть пистолеты. Но у мистера военного есть ружье, – сказала Пегги.

– Я поговорю с казаком? – спросила Ниночка. – Я осторожно.

Вероника кивнула.

Ниночка прошла на корму и села рядом с казаком, который, не говоря ни слова, чуть подвинулся, чтобы Ниночке было место.

– Порулить хочешь? – спросил он. – Только нельзя тебе, девка. Ветер потеряешь.

– У меня к вам серьезный разговор, – сказала Ниночка.

– Валяй.

– Мы скоро к берегу будем приставать?

– Я так думаю, что к вечеру будем у Власьей заимки. Там и остановимся. А что, плох твой капитан?

– Сейчас дело не в нем. Хочу посоветоваться. Вы здесь главный.

– Я главный веслом махать, а так я даже и не знаю, кто главней – я или ты, если тебе Ефрем Ионыч этих англичан поручил.

– Этот капитан нес с собой документы, – сказала Ниночка. И медленно, внятно – боялась, что казак может чего не понять, – она рассказала ему о том, что случилось. И спросила потом: – Как вы думаете, что делать?

– Вот не думал, что в такой переплет попаду, – ухмыльнулся казак. – Думать будем. Сначала я с Илюшкой поговорю. Он мужик разумный, недаром всю тайгу обошел. Ты не спеши, не спеши.

Время тянулось страшно медленно, и казак словно тянул его еще более. Ниночка вернулась к Веронике, а казак еще час сидел у руля, напевал, словно ничего не случилось. Только когда ветер стих, он перешел к веслам и начал неспешно беседовать с тунгусом Илюшкой. Они мерно гребли – весла одинаково и дружно взлетали над водой – и перебрасывались словами, словно речь шла о погоде.

Ниночка порой оборачивалась назад, стараясь делать это незаметно, чтобы перехватить взгляды Дугласа или китайца. Но китаец сидел к ней спиной, согнувшись, и было непонятно, читает он или просто дремлет.

Ниночка достала из кармашка часы, три года назад подаренные самим Савинковым, очарованным ее молодым пылом. Половина второго.

Она вглядывалась вперед – не покажется ли обрывчик, за которым устье Власьей речки. И хотелось, чтобы показался скорее, и хотелось оттянуть этот момент – обратного пути не будет.

Вдруг до Ниночки долетело восклицание – со второй лодки.

Она оглянулась.

Китаец вскочил, размахивая толстой тетрадью в черной ледериновой обложке, звал Дугласа. Тот склонился к нему. Видно было, как Лю водит пальцем по странице, читает что-то вслух.

– Вы видели? – спросила Ниночка.

– Воры. Я их готова убить, – сказала Вероника.

– Теперь вы не сомневаетесь?

– Я дала себе слово, – сказала Вероника, – что, когда найду отца, возмещу Дугласу все расходы, которые он понес за время путешествия, и дам ему достойное вознаграждение.

– Все, кроме руки и сердца? – спросила Ниночка. Не без доли иронии, которую никто не уловил.

– Теперь он не получит ни пенса!

Снова зарядил дождик, стало холоднее. Тунгус соорудил над головой капитана нечто вроде шалашика, чтобы брезент не касался лица.

Даль реки была затянута сеткой дождя.

Казак сказал, что скоро Власья сторожка. Ниночка, как ни напрягала зрение, ничего, кроме серой мглы, впереди не видела. Казалось, что лодка плывет в бесконечном сером водном пространстве, где мокрое небо сливается с рекой, не имеющей берегов.

Казак, что опять сидел на корме, достал из-за пояса широкий кинжал и стал править его о железную скобу, и девушки поглядывали на него с опаской – усатый, небритый, в низко надвинутой на глаза серой фуражке, он был похож на пирата.

Капитан Смит застонал. Он стонал тяжко, хрипел. Вероника откинула брезент. Пальцы капитана лихорадочно суетились на груди. Вероника покрыла их ладошками, но капитан вырывал их, словно искал что-то.

– Он ищет сумку, – сказала Пегги. Она взяла сумку и вложила ее в пальцы капитана. Тот ощупал ее. Немного успокоился. Потом начал говорить, невнятно, лихорадочно. Щеки его раскраснелись. Вероника дотронулась губами до его лба и сказала:

– У отца жар.

– Кончается он, – сказал тунгус. – Моя знает.

– Помолчи! – огрызнулась Ниночка.

– Сообщите его превосходительству лорду Адмиралтейства, – говорил капитан. – Берег очень низок, там есть мели – на десять миль. Николсон был не прав, я же тебе говорил! Не ходи туда! Это не может быть естественным феноменом. Вы такое видели? Уйди! Уйди, тебе говорю…

– Надо пристать к берегу, – сказала Вероника. – Мы разобьем палатку и согреем воду. Прошу вас!

– Потерпи полчаса, – сказал казак. – Во Власьей сторожке лучше будет. Все-таки крыша над головой.

Следующие полчаса были тяжелыми. Капитану становилось все хуже, ему казалось, что он то на мостике своего корабля, то на каком-то берегу, то он видел, что проваливается в трещину, – события последних месяцев смешались в его воспаленном сознании.

Ниночка с Пегги держали, растянув, брезент, а Вероника старалась унять его боль, то предлагая воды, то гладя его щеки, и не могла сдержать слез от своего бессилия перед лицом надвигающейся смерти.

Руки Ниночки совсем затекли, она промокла, болела спина, из носа лило. Казак спросил:

– Как пристанем, бумаги сразу отымать будем? – Ниночка даже не сразу сообразила, о чем он. И с ненужным раздражением ответила:

– Какие еще бумаги! Разве вы не видите?

– Я, конечно, вижу, – ответил казак и добавил: – Но мы люди служивые.

Ниночка бросила взгляд на заднюю лодку, но та почти скрылась за дождем, только темное пятно виднелось.

– Бери правей! – закричал тунгус.

– Вижу, – ответил казак. Тунгус взялся за весла.

Казак обернулся, крикнул на заднюю лодку, чтобы правили к берегу, оттуда донесся глухой голос, что слышат.

Совсем неожиданно, словно плыли навстречу, появились темный склон, лиственницы и избушка на берегу речки.

Лодки зашли в устье реки, заскрипели днищами по песку.

Тунгус поднял весла, а казак выпрыгнул в воду, заплескал сапогами, потянул нос лодки на берег. Тунгус выскочил за ним. Рядом, борт в борт, замерла вторая лодка.

– Эй! – крикнул казак. – Помогите человека нести.

Капитана Смита понесли в избушку на брезенте, он сопротивлялся, кричал что-то, рвался спрыгнуть. Девушки удерживали его. Вероника все повторяла:

– Отец, отец, это я! Неужели ты меня не узнаешь?

Но Смит ее не узнавал.

Китаец с Дугласом сошли с лодки последними, они не спешили к капитану, будто теперь они были лишь зрителями. Но в избушку вошли вместе со всеми.

Капитана уложили на широкую скамью, казак ловко и быстро разжег в печи огонь, дым заструился по избе, потом нашел все же путь наверх, в отверстие посреди крыши. Печка была простая, без трубы, сложенная из камней.

– Дикость, дикость, – печально произнес Дуглас, усаживаясь на свободную скамью. Он смахнул со скамьи паука. Китаец стоял поодаль, глядел на капитана, который продолжал бредить. Он внимательно слушал. Ниночка наблюдала за ним, но лицо китайца было равнодушным и каким-то покорным…

Тунгус притащил из лодки свой чайник – гнутый, луженый, с приваренным носиком, сыпал туда травки, какие-то порошки, приговаривал. Вероника спросила казака: