Ваня+Даша=Любовь - Булычев Кир. Страница 13

– Сколько вас в клоне? – спросил я.

– Десять, – сказала Даша. – А почему ты спрашиваешь?

– И всегда было десять?

– Нет, сначала было пятнадцать. Пятеро уже устроили свою судьбу.

– Ты их видела после этого?

– Это же невозможно! Они в других городах и даже странах. Давай говорить о нас, а не о других.

– Я просто думал, где тебя искать, если тебя отдадут замуж в Австралию?

– Это шутка?

– Шутка.

– Ты слишком часто шутишь. Иногда я даже не представляю, верить тебе или нет. Ну, что ты придумал?

– Скажи, когда вы будете в следующий раз в бассейне?

– Сегодня среда? Значит, в субботу.

– Я не дотерплю!

– Еще как дотерпишь, – возразила Дашенька. – Но попрошу ни с кем больше на свидания не ходить.

– Слушаюсь, мой женераль!

– Я могу быть ужасна.

– Я чувствую.

– Можешь меня поцеловать.

– А обнять можно?

– Ваня, ну кончай свои шутки!

И мы целовались еще минут десять или двадцать, хорошо еще, что все ушли из бухгалтерии.

7

Когда я проходил мимо хирургии, мне захотелось снова взглянуть на того человека, но я не успел этого сделать, потому что в коридоре меня поймал доктор Блох.

– Ну, ты молодец! – сказал он с улыбчивой угрозой. – Все с ног сбились – куда делся наш активист?

– Почему сбились?

– Кто-то не явился на ужин, при условии, что наши апартаменты куда как уступают Тауэру, никуда в них не скроешься. А вот ты скрылся.

Блох засмеялся.

Я боялся его куда больше, чем Григория Сергеевича. Вернее, главного врача я не боялся, а уважал. А Блох был недобрым.

– Ты хочешь, чтобы к тебе приняли меры? – спросил Блох. – И жить торопимся, и чувствовать спешим.

– Я в бассейн ходил, – сказал я. – В бассейн.

– Купался? Без плавок?

– Я смотрел. На девушек смотрел.

– И чего увидел? Вернее, кого увидел?

Я постарался не бояться. Я спросил, как будто ни в чем не был виноват:

– А где Григорий Сергеевич?

– Он давно тебя хватился. Иди в кабинет…

А когда я отошел, он повторил с издевкой:

– На девушек смотрел… Эстет!

Я хотел заглянуть к нам в спальню, потом решил – лучше не буду откладывать. Открою Григорию Сергеевичу правду. А может, не говорить правду? Может быть – как получится.

Григорий Сергеевич у себя в кабинете сидел за столом и разыгрывал задачку на шахматной доске.

– Голубчик, – сказал он. – Ты загоняешь себя в непроходимые моральные дебри. Ты подумал, что эту девочку завтра могут позвать на Голгофу? Или труба выкрикнет твое имя?

– Любой человек живет точно так же, – сказал я, словно говорил не я, а кто-то втрое умней. – Начнется землетрясение…

– Не люблю философов, – сказал Григорий Сергеевич.

– Кто был моим отцом? Моим биологическим отцом?

– Излишняя информация.

Он закурил. Он курил через длинный металлический мундштук – в этом мундштуке было нечто старомодное и неестественное, словно лорнет.

– Ты лишил ее невинности на койке в пустой палате? – спросил он.

– Я никого ничего не лишал.

– Жаль, – сказал доктор. – Значит, тебя плохо учили.

– А кто тот человек в палате?

– Палата пустая.

Мы говорили о разных палатах.

– Это не маршал Параскудейкин.

– Я его не знаю в лицо.

Мой доктор врал. Почему?

– Но спутать невозможно!

– Генерала сразу же увезли в центральный госпиталь Министерства обороны.

У его сигарет был особенный дурманящий запах. Григорий Сергеевич не курил вне своего кабинета.

– Надо будет взять тебя ко мне на дачу. Ты ведь никогда не ходил по грибы?

Я пропустил его слова мимо ушей.

– Позвольте мне видеться с Дашей, – попросил я.

– Сомневаюсь, что это разумно.

– Даже если мне суждено пожертвовать собой…

– Не преувеличивай своей роли. – Григорий Сергеевич пустил душистый дым мне в лицо, даже голова закружилась. – Ты ведь орудие справедливости.

– Но пока я жив, я могу любить, – взмолился я.

– Ты хочешь слишком многого. Ведь и ей никто не позволит играть с тобой в любовь.

– Я не согласен, – сказал я.

Я сдерживался, потому что не смел объявить доктору войну. И не был уверен, что меня поддержат братья. Вернее всего – нет.

– Я прошу вас, подумайте еще. – Голос мой был приниженным и даже умоляющим. Поверит ли он мне?

– Иди, – сказал Григорий Сергеевич, – еще не вечер.

Был глубокий вечер.

Пора спать.

Барбосы находились в спальне, они уже легли.

– Ты где был? – спросил Рыжий. – Ты ее нашел?

Я разделся, не зажигая света.

– Вы ему верите? – спросил я.

– А кому верить? – спросил Черный Барбос.

– Я не могу себе простить, что не поверил Алексею, – сказал я.

– Все знают, что ты на него настучал, – сказал Рыжий Барбос. – И они послали его вместо Олега. Все знают, что виноват ты.

– Я попался. Меня подставили.

– Как знаешь, – сказал Барбос.

– В палате маршала лежит другой человек.

– А что? – спросил Рыжий Барбос.

– Может, и здесь нас обманули?

– Зачем нас обманывать? – спросил Черный Барбос. – Мы же согласны.

– Мы заранее согласны, – сказал Рыжий.

Я лег, но не спал. Я знал, что попробую еще один ход. Может, получится. А может – нет.

8

Когда Мария Тихоновна пришла к себе в кабинет, как раз пробило восемь.

К тому времени я просидел за шторой в кабинете три часа. В пять я вышел из нашего отделения. Это лучшее время. Даже охранники спят.

Если не разбудишь дежурную сестру, то в любое место Института можно пройти незамеченным.

А кабинет Марии Тихоновны находится в углу второго этажа, высокого, старинного, но все равно только второго. И если вылезти на широкий карниз из женского туалета, то через три минуты ты в кабинете, при условии, что окно не заперто.

Окно было открыто.

Когда она вошла, то сразу уселась за письменный стол и включила компьютер.

Я вышел и издали, чтобы не испугать, тихо сказал:

– Извините, Мария Тихоновна, не сердитесь на меня.

Она вела себя, как героиня американского фильма.

– Ты один из юношей Григория Сергеевича? Прости, но я вас не различаю.

– Меня зовут Иван, Ванечка.

– Вспомнила. Ты влюбился в мою Дашу. И вчера украл ее из бассейна, за что она сегодня наказана. Мне нужно обследовать ее?

Я не сразу сообразил, что она имеет в виду, и облик у меня был, наверное, глупый, потому что Мария Тихоновна рассмеялась и сказала:

– Между вами не было ничего платонического, только если очень увлекались.

– Василий Аксенов, – сказал я. – Кажется, «Затоваренная бочкотара».

– Ты читал?

– Не знаю. Может, мой отец читал.

– Господи! Если бы не эта чертова бедность! – воскликнула Мария Тихоновна. – Вас надо изучать, как новые планеты! Это же удивительные случаи генетической наследственной памяти! Мы обращаемся с вами, как будто колем орехи паровым молотом.

– Вы знаете, что Григорий Сергеевич все нам рассказывает?

– У нас с ним разные принципы, – сказала Мария Тихоновна.

У нее было круглое розовое и доброе лицо. И волосы она не красила, потому что ближе к вискам была видна проседь. Впрочем, брюнетки раньше седеют.

– А кто наш отец? – спросил я.

– Вряд ли тебе это пригодится. – Мария Тихоновна ушла от ответа.

– Я пришел к вам с просьбой, – сказал я.

– Знаю. Ты будешь сейчас просить меня, чтобы я, вопреки мнению Григория Сергеевича и повелению дирекции, разрешила вам с Дашей встречаться.

– Ведь мы же люди! – взмолился я. – Люди, а не подопытные кролики.

– Вы – подопытные люди.

– Разве вам не стыдно?

Мария Тихоновна удивилась.

– Гриша говорил мне, что его метод дает замечательные результаты. Если надо взрезать вены, вы всегда это сделаете сами ради жизни на Земле. Он прав?

– Вчера был случай, – сказал я. – Леша, Алексей, один из нас, был не согласен. Он стал спорить. Он стал говорить, что Григорий Сергеевич получает деньги за наши органы.