Белка в колесе - Бурак Анатолий. Страница 36
На поминках он сел рядом со мной. Мы пожали друг другу руки и выпили не чокаясь.
— Светлая память.
Вставали какие-то люди, произносили хорошие слова, и на душе у меня делалось теплее. Всё же не многие были удостоены радости общения с этим человеком, и я был своего рода избранником.
— Будете говорить? — спросил я у «аббата».
— Если скажу правду — боюсь, меня не поймут. Ведь гожусь я ему в младшие сыновья, если не в старшие внуки. А лицемерить не хочется.
Немного помолчали и выпив положенные три рюмки, встали из-за стола. Поминки проходили в монастыре, и, выйдя за ограду, оказались в парке, больше похожем на лес.
— Вы сделали себе имя, — подал голос «аббат».
На тропинке ваялись шишки. Я подфутболил одну, а собеседник улыбнулся.
— Поверьте, это случайно. — Я не кокетничал. Совершая тот или иной поступок, имидж — было последнее, о чем я думал.
— Ничего не бывает случайно, и если уронить в лужу тюк с ватой — он ее впитает, а если бросить булыжник — лужа выйдет из берегов.
Изъяснялся он загадочно, и я принялся ерничать.
— У нас говорят: кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево.
— За всю НАШУ историю НИКОГДА не было случая, чтобы юнец, полутора лет от роду поднял руку на «старшего». Этого просто не допускалось оппонентом. А уж тем более победить в схватке.
— Ну, виноват, каюсь. Но что-то мне он был несимпатичен.
— Вот-вот. И многие обеспокоены.
— И что же мне, повеситься? — Я начал злиться всерьез.
— Ну зачем же. Просто станьте, ну, скажем, незаметнее. На время. А то уж больно вы на виду со своими девочками.
Мы помолчали, и я опять спросил:
— А… вы, как вы попали в соседнее измерение?
— Ну… представьте две квартиры, имеющие общую стену, но в различных подъездах, выходящих на разные, скажем, угловые улицы. Люди, живущие в пятнадцати сантиметрах друг от друга, могут никогда не встретится. И никому не приходит в голову выйти на улицу, обогнуть дом и подняться к соседям, чтобы, к примеру, попросить спичек.
Я закивал, сделав умное лицо.
— Правда, — он улыбнулся, — иногда находятся экспериментаторы, готовые не только выйти на улицу, но и пройти путь по карнизу. Или подняться на крышу, чтобы спустится через люк в сопредельный подъезд. Ну а у некоторых есть ключ от потайной двери, спрятанной за шкафом с одной стороны, и завешенной ковром — с другой.
— Так просто?
— Так просто даже прыщ не вскочит. Да и, как я уже говорил, большинству не приходит в голову заглянуть к соседям, живущим за стенкой, но на другой улице.
Переваривая услышанное, я молчал, а он стал прощаться.
— Что ж, постараюсь не мозолить глаза. — Я протянул руку. — Увидимся.
Мы опять разошлись, а я так и не задал главного вопроса. И разумеется, не получил ответ.
— И что, мы обязаны ему подчиняться? — Инна смотрела в упор, а глаза метали молнии.
— В том-то и дело, что нет. Это лишь совет, которому следовать вроде бы не обязательно. Но я почему-то готов послушаться.
— Ребята, — подала голос Лена, — нет необходимости во что бы то ни стало зарываться в норы, в буквальном смысле слова. Давайте попросту займемся чем-нибудь нейтральным.
Мы перебирали варианты, усердно подыскивая, чем можно было бы заняться, не злоупотребляя своими «способностями». Так некстати ставших раздражать кое-кого из «старших». Но у страха глаза велики, а людей часто уничтожали физически и за гораздо меньшее. Взять хотя бы события, познакомившие нас с Леной.
Но по всему выходило, что проще начать жизнь обывателей. Посещать премьеры, ходить в музеи или, в моем случае, просиживать штаны перед телевизором. Вот ведь напасть, именно к этой жизни я в последнее время так тяготел, всякий раз недовольно ворча, когда приходилось отрывать зад от дивана. А стоило только получить «предписание» — и взыграло ретивое, и вожжа, попавшая под хвост, перекликается с трубой. Той, которая зовет.
Но Лена, со свойственной ей рассудительностью, повернула разговор в другое русло.
— Ин, ты ведь нигде не была, — полувопросительно-полуутвердительно произнесла она своим спокойным голосом.
Сложись всё по-иному, из нее получился бы превосходный психотерапевт. Да почему же получился бы? Она уже, с момента превращения нашего дуэта в трио, успешно выполняет эту функцию.
— Что я, по-твоему, деревня? — Пролетарское происхождение не давало Инке покоя, и Еленино «дворянство» не раз было поводом обсудить наболевший вопрос.
— Ну, предположим, воду с бурболками ты пила и на автобусе каталась. Но я говорю о местах, которые удалось посетить нам с Юрой. В четырех часах пути вниз по реке можно выйти в мир, потерпевший катастрофу. И неизвестно, переживший ли ее. А еще дальше… Нет, ты представляешь, голова идет кругом.
Я в расчет не принимался, ибо Обломов во мне с легкостью уступал место Герасиму, и Лена не сомневалась в моем согласии на любые авантюры.
Инна надула свои очаровательные губки и изо всех сил изображала капризную стервочку. На самом деле страстно желая продолжения уговоров. Грешен, я частенько пренебрегал этим ритуалом, доводя любимую до белого каления. Но Лене терпения не занимать…
Мы находились у меня дома, в московской квартире, а потому я, не стесняясь, улегся на диван и щелкнул пультом. Когда работают профессионалы — а Ленку я искренне считал таковой, — лучше тихонько посидеть в сторонке. А идейка и в самом деле была неплоха. Рано или поздно Инка даст себя уговорить, да и возможность поживиться чем-нибудь необычным — тоже аргумент. Я уж не говорю об ихней архитектуре и музеях. Которые неизвестно, правда, разграблены или нет. Тут заверещал телефон, и я поплелся поднимать трубку. Звонила Танюша, так славно шпрехавшая в Швейцарии. И заупокойным голосом выдала:
— У Леньки рак! — Я чуть не сел, так как совсем недавно мы пообщались и он так лихо хакнул тот колумбийский комп.
— И когда можно прийти в больницу?
— В том-то и дело, что ни в какую больницу он ложиться не стал. Отдал жене всю наличность — и где только взял такую сумму, — а сам собирается взять палатку и уйти в глушь. Не хочу, говорит, мучить близких и медленно умирать в четырех стенах.
— И что, будем пытаться воздействовать?
— А то ты не знаешь Леньку?
Леньку я знал, и попытка «повлиять» была весьма проблематичной.
— Давай встретимся, что ли? — начал было я, но продолжить мне не дали.
— Так он и собирает наших. Прощальный сабантуй. Ирка вся в соплях, а этот уперся как баран.
Ира, Ленькина жена, была милейшим человеком, но участия в наших вылазках никогда не принимала, понимая, что не может стать для мужа всем и любому человеку нужна отдушина.
— Танюш, я это… Можно я приведу кой-кого?
— Инну, что ли? Да, кстати, как у вас?
Женщина, да? Только что была трагедия, но обсудить чье-нибудь семейное положение — это святое.
— Да нормально у нас, так, переругиваемся по мелочам.
— Милые бранятся — только тешатся. — Выдав этот перл, она стала прощаться.
Что ж, завтра вечером у Леньки. И в голове забрезжила безумная идея.
33
Мы собрались у Леньки, и всё было как всегда. Внешне. Как обычно, понемногу выпивали, пытались острить, делая вид, что ничего не произошло и повод для пирушки самый заурядный. Разглядывали старые слайды и смотрели более позднее видео. Вот мы в Швейцарии. И ни о чем не подозревающий Ленька самозабвенно пихает мне за шиворот горстями снег.
Ира, с заплаканными глазами, тихонько сидела в углу, безучастная ко всему.
Я подошел к ней и протянул конверт:
— Здесь десять тысяч. Долларов. И вытри сопли. Я постараюсь его уговорить съездить со мной за границу. Ты же знаешь, там теперь всё лечат. Ну почти всё.
— Мне можно с вами? — Она подняла красные глаза, в которых забрезжила надежда.
— Поверь мне, не стоит. Он только упрется. Но ты же знаешь: готовься к худшему, надеясь на лучшее. Да, Ир, оттуда трудно дозвониться, и ты не удивляйся. Но я буду рядом с ним, и ты просто верь. Помнишь, у Симонова?