Боги слепнут - Алферова Марианна Владимировна. Страница 93

Наконец все было готово.

Курций явился к судье и положил перед ним пухлую папку с обвинительным заключением. Курций и сам не ожидал, что доживёт до этой минуты. Однако дожил.

– Мне удалось раскрыть одно очень старое дело об изнасиловании, – заявил Курций небрежно.

И старик Марк Виттелий бледными восковыми пальцами открыл папку, как ворота Двуликого Януса, и прочёл первые две страницы. А когда прочёл, лицо старика сделалось уже не бледным, а зелёным, как недозрелый виноград.

– И ты можешь это доказать?

– Разумеется.

– И у тебя есть свидетель?

– Есть.

– Он придёт в суд?

– Придёт.

– И улики?

– И улики.

– Может быть, забудем?.. – Марк Виттелий подтолкнул папку к Курцию. – Я не видел, ты – не приносил.

– Нет, я принёс. – Курций толкнул папку обратно.

– Зачем? – выдохнул Виттелий. Глаза его совершенно остекленели от страха.

– Ради Рима.

– Рим, – прошептал Виттелий, будто пытался вспомнить, что означает это слово. – Ну хорошо, я пошлю ему повестку.

Слишком легко уступил. Курций ожидал более серьёзного сопротивления.

– У меня есть все копии документов, – сказал на всякий случай.

Виттелий вновь окинул его сонным взглядом.

– Не сомневаюсь, юноша.

Курций, возвращаясь назад в дом Фабии, постоянно оглядывался, переходил с одной стороны улицы на другую и возвращался назад, петлял, заглядывал в магазинчики и таверны. Его скрутили возле цветочного магазина. Сунули в лицо постановление об аресте, на котором ещё не высохли чернила. Его обвиняли в оскорблении Величия императора.

– При чем здесь император? Разве в папке было хоть слово об императоре?

Ему не ответили, защёлкнули на запястьях наручники и швырнули в чёрную машину с решётками на окнах.

Весь запас бесценных минут вышел. Для Курция время остановилось.

Первым встревожился чёрный цветок. Прилепившись лепестками к водосточной трубе, он наблюдал за улицей и быстро приметил странную личность, что, пытаясь слиться со стеной соседнего дома, наблюдала за убежищем Проба и его подопечного.

Мазутной каплей цветок стек по жёлобу в камнях и скользнул под дверь. Стрелой, чёрной пулей метнулся к бывшему центуриону, вскарабкался по ноге и вцепился лепестками, как зубами, в запястье.

– …п.-.сн.-.сть, – выдохнул цветок.

– Опасность? – нахмурился Марк. Подошёл к окну. Незаметно выглянул. Один наблюдатель, второй. Значит, выход перекрыли.

– к…р..ш, – подсказал цветок. Да, по крыше Проб убежит. А Котт? Сможет ли исчезнуть он?

– Кл.-.к…, – подсказал цветок.

Проб толкнул дверь в спальню. Котт вскочил.

– Нас выследили? – спросил он как будто и без страха, и даже с облегчением.

– Ты спустишься через люк в Клоаку, – сказал Марк. – А я удеру по крышам, отвлекая их внимание.

– Где встретимся? – спросил Котг таким тоном, будто хотел сказать: «Нам лучше не встречаться».

– В Пренесте, – ответил Проб. – Или нигде. – «И никогда», – хотелось добавить ему.

Он вывел Котта в перистиль. Снял крышку люка. Когда Рим спешно отстраивался после пожара, что учинили галлы, дома строили как попало, порой на месте прежних улиц. И так вышло, что часть Клоаки оказалась под жилыми домами. И это как раз был такой дом.

Котт спустился вниз, и Марк собственноручно закрыл за ним люк. Помедлил немного.

– Ну что, пошли? – сказал своему преданному спутнику. Тот уже, прилепившись, сидел на плече.

Пробу удалось миновать лишь два квартала. Перескакивая через улицу с крыши на крышу, он сорвался. Повис. Вернее, не сам повис, а чёрный его помощник, чудесно изловчившись, вцепился внезапно выросшим до двух метров лоскутом в край черепичной крыши, а вторым отростком ухватил Проба за край туники. Тот пытался нащупать под ногой опору. Пытался дотянуться до какого-нибудь карниза. И не мог. Чёрный цветок растягивался. Он был уже не цветком вовсе, а чёрной верёвкой. Проб медленно опускался вниз. Земля была уже близко. Десять футов, восемь… Проб прыгнул. Удивительный его спутник рванулся наверх. Прыгая, Проб потерял равновесие, упал на колени. И тут из-за поворота выскочил исполнитель. Проб схватился за пистолет. И не успел. Исполнитель выстрелил первым. Пуля ударила Проба в плечо, и бывший центурион покатился по мостовой. Проб все же вытащил пистолет, попытался прицелиться. Вторая пуля ударила его в грудь. Именно ударила, и… отскочила. Потому что к груди его, упав сверху, прижался чёрный цветок. От удара Проба опрокинуло на спину. Но чёрное пятно и это падение обмануло исполнителя. Тот решил, что «завалил» беглеца. Беспечно, не скрываясь, приблизился. Проб выстрелил в него почти в упор. Вскочил, кинулся бежать. Ровно не получалось. Почему-то бросало все время вбок. Ноги плохо слушались.

Скорее, за углом стоянка. Любое авто твоё… Он был уже у перекрёстка, когда исполнители вновь принялись стрелять. Две пули угодили Пробу в спину. Одна пробила лёгкое, вторая – сердце. Чёрный его защитник переползал с груди на спину и был уже на плече. Но не успел прикрыть. Не успел. Проб рухнул на мостовую. Двое исполнителей в этот раз приближались медленно, опасаясь подвоха. Но Проб не двигался. Только на чёрной его одежде почудилось исполнителям странное шевеление.

Один из убийц держался сзади. Второй осторожно склонился над убитым. И тут кусок чёрной туники подпрыгнул в воздух и вцепился в лицо исполнителю. Тот завизжал и завертелся на месте волчком. Второй ничего не понял, подскочил к убитому, пнул носком ботинка, перевернул. Открытые глаза Проба мертво глянули в лицо. Исполнитель резко крутанулся, сжимая пистолет двумя руками. Его напарник сидел на мостовой, хрипя от боли. Лицо залито кровью. И вместо глаз – чёрные провалы.

– Где он? – хрипел раненый. – Где он? Поймай его. – И шарил руками в пустоте.

Напарник затравленно оглянулся. Но подле никого не было. Переулок пуст. Лишь возле водостока мелькнула чёрная тень. Крыса? Кошка? Гений? Исполнитель выстрелил на всякий случай. Но промахнулся. Пятно исчезло.