Колдун из Темногорска - Алферова Марианна Владимировна. Страница 83

– Мне нужен кривой китайский меч… – назидательно говорил Игорь. – Точно такой, как на этой картинке. Сможешь?

– Не все равно, – отвечала старуха. – Форма не имеет значения, а стихии всюду равны – что на Востоке, что на Западе. А мы с тобой, мой мальчик, не Восток и не Запад. У нас – пограничье. У пограничья свои законы. То есть любые сгодятся.

Послышалось журчания воды. И шепот старухи, но настолько тихий, что ни единого словечка, как ни старался, мистер Шарп разобрать не мог.

«Моются они там, что ли?» – изумился Остряков.

Потом раздался странный мелодичный звон – будто разом зазвенела сотня крошечным серебряных колокольчиков, и что-то тяжелое грохнулось на пол.

– Отлично! – послышался возглас Игоря Колодина.

Следом раздался истошный визг. Остряков испуганно ойкнул и отпрыгнул подальше от стены. Уши ему враз заложило от этого визга. Сомнений не было – кричала старуха, будто резали ее там, в комнате, но резали медленно, изуверски. Остряков, стуча зубами, попятился к двери. Дернул ее, хотел выскочить в переднюю, но охранник тут же возник на пороге, толкнул его назад, в холл, и буркнул «велено сидеть». Дверь вновь захлопнулась. А визг все несся из комнаты, постепенно затихая, сменяясь предсмертным хрипом.

«Так ведь он и меня, как и ее», – пронеслось в мозгу.

Старуху Игорь замочил. А потом и Острякова, как свидетеля…

Ноги тут же сделались мягкими, как тесто, Остряков осел на пол. Хотел помолиться. Губы шевельнулись, просипели невнятное. Рука, поднесенная ко лбу, дернулась и застыла, потом нетвердо скользнула вниз и, заплутав, почему-то клюнула в крестном знамении сначала левое плечо, а потом правое, хотя крещен Остряков был в православной вере. Правая штанина сделалась нестерпимо горячей, а потом стала противно липнуть к телу и холодить.

«Я же обмочился…» – сообразил Остряков и захихикал.

Получилось как-то невыносимо унизительно. По-детски. Стыд слегка притупил страх. Мысль о том, что Колодин сейчас выйдет и увидит старого приятеля сидящим в луже, затмила все остальные. Остряков вскочил, торопливо подбежал к стулу и сел, всем своим видом показывая, что к луже не полу он не имеет ни малейшего отношения.

Старуха выскочила из комнаты Игоря. Живая. Но в каком виде – платка на ней не было, волосы растрепаны, глаза выпучены, а на тощей жилистой шее – кровавая ссадина. Ожерелье плетеное с серебряной ниточкой, какое она прежде носила, исчезло.

– Убил! Убил! – завыла старуха, кидаясь к Острякову.

Ее так трясло, что Остряков испугался – не окочурилась бы старая у него на руках. Отвечай потом…

Игорь вышел в холл следом.

– Ничего страшного с вами, Марья Севастьяновна не произошло. Уж, не думаете ли вы меня пережить, коли так испугались?

– Силушки моей лишил – навек лишил, проклятый! Как же я теперь колдовать-то буду? Мое же слово теперь ничто – пустота. Ой, беда мне, беда! Вода-царица, одно мне осталось – помереть!

Старуха опустилась на пол и принялась рвать на себе волосы. Белые невесомые нити разлетелись по всему холлу.

– Как-то нехорошо вышло, – пробормотал Остряков, морщась.

– Нехорошо? И только-то? – засмеялся Игорь и потер по своему обыкновению руки. – А ты не боишься, мистер Шарп, что наш общий друг Стен убьет тебя на месте?

– За что? – искренне удивился Остряков.

– За то, что ты его предал, дорогой.

– Я не предавал! – запротестовал мистер Шарп.

– Да и Роман Воробьев, колдунишка этот Темногорский, тебя по головке не погладит, – продолжал с наслаждением добивать Игорек.

Ясно было как день: Острякову, чтобы спастись, надобно за Колодина двумя руками держаться.

– В споре ни одна сторона не бывает права, и потому я не могу утверждать, что правда именно за Лешкой или за тобой, – принялся оправдываться Остряков. – И выход из данной ситуации лишь один – поступать непредвзято и судить объективно. Ни о каком предательстве тут речь не идет.

– Стеновскому ты то же самое говорил?

– Разумеется.

– И в чем же не прав наш дорогой Стен?

– Во многом. Прежде всего, он не разглядел, что проект Гамаюнова был чистой фикцией и обречен на провал с самого начала!

– А ты трезво мыслишь, мистер Шарп. Чем же я тебе не угодил?

– Вы с папашей… Ну, со Степаном Максимовичем… тех ребят ведь убили…И охрану. И Сазонова.

– Мы никого не убивали, – торжествующе улыбнулся Игорь. – Так можешь и передать своему обожаемому Алексею. Да, с его девчонкой я трахался, потому как она сама меня к себе зазвала, и в постель затащила, а более я перед Алексеем ни в чем не виноват. В гибели тех ребят виноват сам Гамаюнов. Его глупость и подлость – всему первопричины.

Остряков скривился – речи Колодина ему не нравились, но спорить мистер Шарп боялся.

– Надо мыслить трезво и не отравлять свой мозг ядовитыми фантазиями. Так ведь? – продолжал Игорь.

Остряков кивнул. Колодин торжествующе рассмеялся. Он был в хорошем настроении и потому милостиво похлопал старого приятеля по плечу.

– Ну что ж, мистер Шарп, ты выдержал испытание. Можешь и дальше мне служить. Сейчас отвезешь госпожу Воробьеву домой, а то она немного расстроена. Встреча была слишком эмоциональна. Я сам человек эмоциональный. Только я умен, а она – нет.

Не было нужды повторять приказ дважды. Остряков тут же ухватил старуху под руку и вытащил из апартаментов Колодиных. В этот раз его пропустили беспрепятственно. Игорь вернулся к себе и взял в руки удивительный, сверкающий голубым светом меч. Изогнутый клинок был не из стали – просвечивал. Сквозь него можно было смотреть как сквозь стекло, а тонкий белый узор, похожий на морозные арабески на стекле, извиваясь, превращался в чешуйчатого китайского дракона с разинутой пастью, длинным змеистым телом и растопыренными лапками. Говорят, китайские драконы добрые и приносят счастье.

Остряков загрузил старуху в свой «Форд-эскорт». То и дело он оглядывался, не веря, что Колодин отпустил его восвояси после того, как мистер Шарп сознался, что работает на два лагеря. Что-то тут не так, какой-то подвох. Или Колодин так уверен в преданности, основанной на страхе? К тому же завтра или послезавтра не останется выбора «или-или», и можно будет работать только на Игорька-умницу. Будут они вдвоем составлять удивительные партии не придуманных еще игр. Остряков в таких делах – человек незаменимый. Он такие фокусы соорудит – чертяка ноги сломит. Мистер Шарп самодовольно хмыкнул, будто Колодин лично его только что похвалил, а не он сам придумал этот внутренний монолог.

– Куда ты меня везешь? – спросила Марья Севастьяновна.

– Домой, в Пустосвятово, куда же еще?

Старуха отрицательно мотнула головой, и белые космы качнулись из стороны в сторону.

– Не пойдет. Я туда воротиться никак не могу без своего дара. Меня же соседки со свету сживут, как прознают.

– Может, никто не узнает, – предположил Остряков.

– Узнают. Послезавтра я Кате обещала бородавки свести за десяток яиц. А теперь что же будет? Бородавки не сойдут – позор на мою старую голову. Нет уж, вези меня в Темногорск, к сыну. Дом у него там, пусть укроет на время, а там поглядим. Может, помру и позора своего не увижу.

Старуха неожиданно принялась расстегивать драное пальтецо и фланелевую кофту. Роман не сразу и понял, что происходит, пока из-под латаной трикотажной сорочки не извлечена была отвисшая белая грудь, пронизанная голубой сеткой вен. При этом глаза у старухи были абсолютно пустые, и взгляд устремлен прямо перед собой.

– Эй, мамаша, никак соблазнить меня вздумала, – хихикнул Остряков, но старуха никак не отозвалась на его шуточку. Скорее всего, Марья Севастьяновна его просто не слышала.

Ей кто-то приказывал проделывать эти унизительные телодвижения. И она, не в силах противиться, повиновалась.

«Игорь…» – догадался Остряков, и ему сделалось тошно.

– Ах, щенок, что выделывает, а? – прошептала Марья Севастьяновна, очнувшись, и спешно завозилась, приводя одежду в порядок.