Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна. Страница 30

Варрон погиб, если это тебя, конечно, волнует, – Вер говорил зло, злость иногда сходит за негодование.

– Просто я оказалась умнее вас троих, а ты уже кричишь о подлости. Я спасаю свое дитя. А остальное меня не волнует.

О да, она умна! В этом ей не откажешь! Она так убедительно рассказывала о своих капризах и подлостях, чтобы сбить со следа, чтобы отвести от более страшной ловушки, которую она приготовила. Против воли Вер восхитился ею. Ум всегда восхищал его.

– Кто за всем этим стоит? Император? – Вер задавал вопрос, зная, что она ни за что не скажет правду.

Она окинула его презрительным взглядом.

– Тебе хочется погубить меня, Вер?

– Я хочу помочь твоей дочери.

Это желание он позаимствовал у Элия, но полюбил его, как усыновленное дитя. Он даже не мог иронизировать по этому поводу и был уныло серьезен, как на похоронах.

– Забудь о ней. Это самое лучшее, что ты можешь для нее сделать. Я же сделала все, что под силу смертной. И даже немного больше. – Сервилия взяла из рук продавщицы сверток и удалилась с видом сошедшей на землю богини.

Вер, – повинуясь наитию, поднял голову. В вышине, под стеклянным полукруглым потолком галереи, мелькнул, растворяясь, платиновый зигзаг. Чей-то гений только что был здесь. В торговых рядах полно людей, и неудивительно, что один из гениев решил проследить за расфранченной красоткой, которая бессовестно транжирит состояние супруга. Впрочем, Вер знал, что гении давным-давно обленились и не занимаются подобными мелочами.

Вер был уверен, что минуту назад над ним парил его собственный гений.

«Может быть, ему не понравилась фигурка, которую я купил для ларария?» – попытался пошутить Вер.

В полночь Вер раскрыл ларарий. Серебряный алтарь стоял на месте, и новая статуэтка гения красовалась под сводами миниатюрного храма. Но, когда Вер положил на алтарь клеймо, случилось невероятное – зеленое пламя охватило не только клочок цветной бумаги, но и фигурку гения. Она корчилась в огне и дергала руками и ногами, как будто могла испытывать мучения. Вер смотрел, как гибнет крошечный человечек из слоновой кости, и чувствовал, как лоб его покрывается каплями холодного пота.

Вдруг его гений тоже произнес некую формулу отречения?

– Великие боги, я не знаю, каковы ваши желания и дозволите ли мне остаться прежним. Но клянусь, что завтра на арене я никого не убью. Я – Вер, исполнитель желаний, и я исполню желание Гая Элия Мессия Деция. То, о котором он сам не ведает.

А в это время на своей вилле домна Фабия заправила в пишущую машинку чистый лист и начала печатать:

«Гость императора Деция вел себя странно. Во-первых, он явился в расшитой золотыми пальмовыми ветвями тунике, будто триумфатор, а во-вторых, не выказал перед императором никакого почтения. Лишь милостиво кивнул ему, как кивает господин добросовестному слуге из вольноотпущенников, и уселся на раскладной императорский стул с пурпурной подушкой. Деций, пораженный манерами гостя, застыл неподвижно. Масляный светильник освещал перистиль тусклым светом. Где-то за стенами дома ругались беженцы за места под навесами. Блеяли овцы. Истошный плач больного ребенка не умолкал уже несколько часов. Завтра рано утром Деций собирался покинуть Никополь и двинуться со своей армией наперерез готам. Его ожидала либо славная победа, либо поражение и смерть. У него осталась одна-единственная ночь, чтобы возродить былое величие Рима. Возродить то, что разрушалось почти сто лет.

~ Я слышал, ты хочешь назначить Валериана цензором? – насмешливо спросил гость

– Да. Это так. Я хочу вернуть былые римские добродетели. Без них Рим обречен на гибель. Я в этом уверен.

– Но у прочих нет твоей уверенности, бедный Деций. Кому захочется быть добродетельным, если выгоднее и удобнее быть удачливым подлецом? Когда

государства падают, выживают лишь подлые, а благородные гибнут. А ты благороден, мой бедный Деций. Я прекрасно помню твой ответ Филиппу Арабу. «Если я отправлюсь навстречу мятежникам, солдаты могут провозгласить меня императором. И тогда я не смогу отказаться «. Филипп чуть не убил тебя на месте. Но потом передумал. И велел убить тебя в лагере одному из своих преданных людей. К счастью для тебя, преданный человек Филиппа Араба забыл о своей преданности.

– Я этого не знал… – Лицо Деция передернулось.

– Как видишь, награда за благородство всегда одна и та же.

Нет, мой бедный Деций, кроме разочарований, тебя на этом пути ничего не ждет. Вспомни бедного Гордиана. Его называли Благочестивым. Он так старался быть добродетельным, щедрым и смелым. А чем это кончилось? Краткий миг победы – и мучительная смерть. Пресечение славного рода. Тебя ждет то же самое. Возможно, у тебя не будет даже славной победы. Когда миры рушатся, судьбы людей поражают однообразием. В такие мгновения личность перестает что-либо значить. А историки в последующие века ищут свидетельства подлости, а не честности.

Благородные характеры не вписываются в концепцию подлых эпох. Когда ты проиграешь, тебе припишут слабость, трусость, подозрительность и некомпетентность… – последнее слово гость произнес с особым удовольствием.

– Ты видишь какой-то особенный выход? Как из мерзости выйти не мерзостным путем?

– Я хочу помочь тебе, мой бедный император. Ты не против, что я тебя так называю – мой бедный император? Ты и в самом деле бедный. Ибо, если я тебе не помогу, ты погибнешь в ближайшие месяцы. Я даже могу сказать каким образом. Ты утонешь в болоте. Буквально.

Деций испытывал странное чувство перед гостем – раздражение и почтение одновременно. Он понимал, что гость имеет право разговаривать таким тоном, и все же не мог с этим смириться.

Ребенок наконец замолчал. Или просто умер? В дурные времена рождается слишком мало детей, и они умирают слишком часто. Деций подумал о своих сыновьях – Гереннии и Гостилиане. Геренний отличный воин, несмотря на юный возраст. А вот из Гостилиана вряд ли выйдет полководец. Хотя еще рано говорить, кто же выйдет из Гостшиана – он совсем недавно снял детскую буллу. Он умен, сообразителен, но слишком слаб здоровьем. Но в нем есть странная холодная смелость. Смелость политика, а не полководца. В конце концов Октавиан Август тоже не отличался здоровьем, но это не помешало ему сделаться величайшим правителем Рима. Хотя он бывал зачастую слишком жесток и не слишком благороден. Но именно из таких и получаются хорошие политики.