Мечта империи - Алферова Марианна Владимировна. Страница 8

Несколько мгновений Вер разглядывал радужную картонку с номером LXXXIX. Может, сейчас он поступает точно так же и продает собственную жизнь за миллион сестерциев? Вер тряхнул головой. Что за ерунда? Имя чистое. Дело – тоже. Слишком маленький шанс? Ну и чем он рискует? Проиграет? Ерунда… Вер не может проиграть… Ну хорошо, пусть проиграет. Но ведь это не означает смерть. Он тут же вспомнил Элия. Да, такое может приключиться. Вернее, могло. Теперь оружие гладиаторов проверяется повторно перед самым выходом на арену. К Орку в пасть все предчувствия! Миллион предлагают не каждый день.

Гостья заполнила пустые графы клейма. «Сервилия Кар желает, чтобы ее дочь Летиция Кар вновь стала совершенно здорова».

Хорошее желание и хорошо сформулировано. Цели достигает тот, кто знает, чего хочет.

Вер разрезал клеймо и отдал Сервилии ее половину пачки денег уже лежали на столе. Зелено-лиловые купюры с серебристой полоской по краю. Все – по пять тысяч сестерциев. На купюре изображен божественный Марк Аврелий Антонин. Наверно, потому, что мудрые властители встречается так же редко, как и пятитысячная купюра. Вер разорвал одну из пачек. Деньги посыпались на ковер с тихим шелестом.

– Будешь пересчитывать? – Сервилия улыбнулась краешком рта, и эта улыбка очень не понравилась Веру.

– Ты же знаешь – расплата фальшивыми деньгами или другое жульничество автоматически приводят к расторжению договора, – Вер улыбнулся в ответ.

– Я знаю. – Ее голос вновь звучал абсолютно бесстрастно.

И она вышла из номера с видом победителя. Дверь за ней не успела закрыться, как мальчик-служитель внес завернутую в плотную вощеную бумагу посылку.

– Дар от прекрасной домны, – сообщил он, ставя посылку на стол. – Имя неизвестно.

– Открой, – приказал Вер.

Мальчик удивленно посмотрел на него.

– Посылка от женщины…

– Так открой, я же сказал. Наверняка что-нибудь занятное.

Мальчик разрезал ленты и развернул бумагу. Внутри была узорная деревянная шкатулка. Изящный ключик висел на бронзовой ручке. Мальчик отпер шкатулку и поднял крышку. Его негромкое «ах» говорило, что посылка в самом деле оказалась замечательная. Вер глянул через плечо посыльного. На обитом шелком дне лежало золотое яблоко. Вер взял подарок в руки. Яблоко было тяжелым, похоже – целиком из чистого золота. По кругу вилась надпись по-гречески: «достойнейшему».

– Так кто, говоришь, прислал шкатулку? – Вер старался говорить равнодушно.

– Красивая домна, вся в белом. Я поначалу подумал, что весталка. Но потом понял, что ошибся, – захлебываясь, торопливо говорил посыльный. – На голове у нее не было повязки. А глаза необыкновенные – прозрачные, как родниковая вода, и светятся изнутри.

Судя по описанию, это не могла быть Сервилия Кар. И не ее служанка. Женщина с такой внешностью не могла никому служить.

Золотое яблоко. Суд Париса. Вот только кого с кем на этот раз оно должно поссорить?

– Я и не знал, что тебе дарят такие подарки! – воскликнул мальчишка, решив, что уже сделался приятелем знаменитого гладиатора.

Вер отрицательно покачал головой. Яблоко из чистого золота – не просто подарок.

В полночь Вер раскрыл створки ларария. На завтрашнюю игру было продано восемьдесят девять клейм. Самое дешевое ушло за пять тысяч сестерциев – минимальная цена. В сумме набиралось почти три миллиона – вместе со взносом Петиции. Было бы обидно в случае проигрыша возвращать все это, довольствуясь десятипроцентной компенсацией.

Итак, Вер распахнул створки ларария. Раскрылся маленький храм с коринфскими колоннами и ажурным серебряным алтарем. На мозаичном полу была изображена схватка двух гладиаторов. Внутри находились три фигурки – две простенькие черные статуэтки ларов и фигурка из слоновой кости – юноша в золотой тунике и в золотом шлеме, держащий копье не толще спицы, с настоящим стальным наконечником. Гений-покровитель Вера. И его посредник в общении с богами. Юний-гений. Или проще – Гюн. Вер высыпал на алтарь зеленоватые горошины и положил на алтарь пачку корешков от клейм. Бумага вспыхнула сама собою, скрутилась и исчезла. Не осталось даже пепла. Договор заключен. Пряный запах горящих благовоний заполнил ларарий и окутал фигурку гения. Хотя неведомо, кому завтра боги даруют выигрыш. Может быть, противнику Вера… Все считают, что главную роль играют боги. Но Веру казалось порой, что боги повинуются воле людей. А люди только изображают повиновение, чтобы боги на них не обижались. Вер закрыл ларарий.

В ту же ночь в тридцати милях от Рима, недалеко от Пренесты [9] , в просторном таблине [10] загородной виллы немолодая женщина с густыми седыми волосами, гладко зачесанными назад, извлекла из узорного кожаного футляра портативную машинку и поставила ее на стол. Настольная лампа заливала крошечную комнату мягким золотистым светом. Женщина поставила рядом с машинкой покрытую красной глазурью

чашку с остывшим черным кофе и заправила в машинку лист белой бумаги. У женщины было загорелое морщинистое лицо, тонкий, изломленный хищной горбинкой нос и черные выразительные глаза. Женщина не пользовалась косметикой и не пыталась скрыть свой возраст. Ей было под пятьдесят. Она принадлежала к «поколению вдов», к тем, чьи мужья не вернулись с Третьей Северной войны. Прежде чем приступить к

работе, она открыла резную деревянную шкатулку и извлекла белую палочку с золотым мундштуком ~ явившаяся из-за океана порочная привычка быстро завоевывала Великий Рим.

Женщина курила, пила остывший кофе и улыбалась своим мыслям. Она обдумывала будущую страницу библиона. Когда табачная палочка догорела, женщина бросила окурок в пепельницу в виде пьяного сатира с чашей в руке и для пробы напечатала трижды «X» на чистом листе бумаги. Стук пишущей машинки прозвучал как призыв. В тот же момент раздался негромкий шорох, платиной сверкнуло от окна в глубь комнаты, и на подоконник открытого окна прыгнул белый кот с сияющей, как снег Альп, шерсткой, глянул на хозяйку темными загадочными глазами, громко мяукнул, перебрался в плетеное кресло и обернулся молодым человеком в красно-белой тунике и в затканном золотом щегольском плаще. Лицо его выражало ум и хитрость, надменность и снисходительность одновременно. Гость был красив, но вряд ли у кого-нибудь могло явиться желание заглянуть ему в глаза.