Врата войны - Алферова Марианна Владимировна. Страница 12

— Занятно. Почему в порталах об этом неизвестно?

— Не знаю. Но у меня подозрение, что нашему миру может в ближайшее время очень сильно непоздоровиться, — скривил губы «страж».

— Ты можешь мне чем-то помочь?

— Дать карту? Или еще что-то в таком духе? Нет. — Вязьков вновь наполнил бокалы.

— Ну хоть что-то.

— Кое-что я тебе могу сообщить. Например, рассказать про новый законопроект. Внесен неоконсерваторами в Мировой парламент два дня назад. Комитет по безопасности врат будет рассматривать. Предлагается осенью выпускать в наш мир только портальщиков, врачей, полицию и наблюдателей. Стрелков оставлять за вратами. Навсегда.

Ага, Вязьков «сливает» ему информацию, надеется, что Виктор озвучит ее в портале. Как же! Ни один уважающий себя политик не проголосует за подобную глупость. Разве что крайние «нео» захотят сделать себе рекламу. Один-два процента, максимум три. Не поставят даже на голосование. Но Вязькову зачем-то нужно, чтобы в порталах обсасывали эту пустышку.

— И чем «нео » обосновывают свой бред? — поинтересовался Ланьер.

— Очищение вратами — фикция. Кто убивал — тот убийца. Ему нечего делать на этой стороне.

— Они что-то знают про Валгаллу?

— Не думаю.

— Полковник Скотт прав: мы выгребли на ту сторону слишком много мусора.

— Ой, не надо! — взмахнул обеими руками Вязьков. — Только, пожалуйста, не цитируй Скотта.

— Буду цитировать. Пока не скажешь, что известно про Валгаллу. Вот, к примеру, отличная фраза; «Самое сильное чувство — это ненависть маргиналов. За вратами все в той или иной степени маргиналы». Или вот эта: «Страх и агрессивность неразделимы. Все наше общество пронизано страхом. Мы боимся с утра до вечера, боимся потерять свой тихий чудный мирок». Или еще...

— Ну хорошо, Виктор! Ты — великолепный пытатель. Сдаюсь! — Вязьков шутливо поднял руки, — Могу сказать одно слово. Вернее — два. Но если ты проболтаешься, я вылечу из «стражей» через две секунды. А может быть, и через одну.

— Я не болтлив.

— ...Сказал портальщик... — хмыкнул Вязьков. — Певец без голоса, программер без компа, портальщик, хранящий тайну, оксюморон. Ладно, я рискну.

ВОЙНА

Глава 3

«Дураки бывают разные. Одни — просто дураки, а другие — пасики».

Этот анекдот Виктор всегда вспоминал, когда смотрел с холма на покинутую деревню.

Смотрел и испытывал тревогу. Что-то схожее с зубной болью. (О зубной боли вспомнили в завратном мире — тут о многом вспомнили, но не испугались, а приняли как неизбежную плату). Чем дольше Виктор смотрел, тем сильнее становилась тревога.

Сейчас идти туда, вниз, не хотелось смертельно.

(«Смертельно», — нелепо говорить за вратами. Здесь смерть каждый миг у тебя за спиной. Дышит в затылок. Холодом. Порой сильно. Порой едва-едва. )

Прежде чем спуститься вниз, Виктор минут двадцать рассматривал деревню в бинокль.

Снабженный примитивным интеллектом, бинокль услужливо высвечивал названия попадавшихся ему объектов поверх изображения: «дом», «береза», «осина», «сосна», «дом», «сарай». Большинство ребят в первые же дни выламывали из своих биноклей «мозги», но Виктор был человеком терпеливым. К тому же в начале лета, когда закрылись врата, чип тоже отключился. Ожил 1 сентября. Памятный день. Начало Второй мировой. Третья началась в марте.

Они шли по единственной деревенской улице. Ветер шумел в ветвях, кружил на дороге опавшие листья, сметая шуршащее золото к порогам мертвых домов. Где-то хлопала дверь. Или ставня?

Тишина. Покой. Красота. Яблони в садах. Яблони высотой с березу. Яблоки падают. П-пах... П-пах... Яблокопад, как звездопад — загадывай желание. Желание одно: пройти врата. Вернуться.

Когда это, интересно, пасики успели яблони насадить? Сколько лет они тут жили? Впрочем — почему бы не жить? Земля тут щедрая. Но пасики как ушли весной, так и не вернулись. За все время, что трое «красных» просидели в блиндаже, приходя в себя после мортала, они видели только маров. Да еще призрак являлся.

Призрак — это условно. Призрак — потому что приходил неизвестно откуда. И так же неизвестно куда исчезал. Появлялся он дважды. Одежда белая, белая борода, посох струганый, котомка за плечами. Пытались ловить — да куда там! Они только шаг сделают, а призрака уже нет. Сгинул. Борис хотел выстрелить ему вслед — Виктор остановил. Зачем? Зла от него нет, на мара не похож. Мало ли отбившихся от своих мыкается в эти осенние дни по лесу, отыскивая дорогу к вратам?

— Как ты думаешь, пасики все погибли, или кто-то успел убежать? — спросил Димаш.

Этот вопрос он задавал уже раз в десятый. После того как все подходящие шутки кончились, Виктор попробовал не отвечать. Но ничего не получилось: Димаш повторял свою «загадку» вновь и вновь. Трупов пасиков они не видели. Ни одного. Хотя вещи валялись повсюду.

— Куда им бежать, сам посуди. Даже в сортире никто не спрятался.

— Ну, они могли убежать к воротам.

— Ты видел их у ворот?

— Они могли проскочить мимо нас.

— Могли, конечно. Но что они делали все лето? Деревню весной разграбили.

— Почему ты думаешь, что весной?

— Потому что лук они посадить успели. И морковь. А огурцы и кабачки — нет. В оранжереях и на подоконниках засохшая рассада так и осталась стоять.

Морковь и лук на деревенских грядках выросли удивительные: каждая морковина — килограмма по два, а луковицы все как на подбор, величиной с кулак. От нечего делать Виктор с Димашем два дня назад собрали овощей не меньше двух центнеров и забили припасами устроенный пасиками погреб. Для кого старались? Не ясно.

Верно, каждый думал об одном и том же: вдруг пасики вернутся к зиме? То-то обрадуются, обнаружив собранный кем-то урожай. На той стороне, за вратами, принято думать о том, кто идет или едет за тобой по дороге. Есть даже термин такой: «глаза на затылке». Этому учат, начиная с детского сада. В Диком мире глаза на затылке нужны лишь для того, чтобы заметить снайпера в засаде.

— Точно! — изумился Димаш. — Как вы все замечаете, Виктор Павлович?

— У меня дополнительный блок памяти и видеокамера в глазу.

— Серьезно?

— Димаш!

— Ах, да... Это вы опять пошутили. Я понял. Но пасики могли спрятаться в лесу, переждать, пока мары уйдут, и дать деру.

Чушь, конечно. В редком лесу на холме не укроешься. Вот если до реки успели добежать, тогда могли на моторках уйти к Великому озеру. Это — единственная правдоподобная версия, дававшая пацифистам шанс на спасение. Сарай у реки был сожжен, но лодок на берегу, ни целых, ни поврежденных, не нашлось. Хотя (это больше походило на правду) на лодках могли уйти мародеры, то есть мары. Уходя, они сожгли лодочный сарай.

— Их могли эмпэшники вывести, — продолжал искать пути спасения Димаш. Он упрямо отказывался принимать версию о гибели деревни.

— Это же пацифисты, Димаш! Они не желают иметь дело с военной полицией. Это их принцип.

— Когда задницу припекает, о принципах лучше забыть. Им детей надо было спасать. И женщин.

— Димаш, тебе бы в виндексы — самая дорога.

— Как вы догадались? — ахнул Димаш. Потом вымученно усмехнулся. — Я дважды поступал. Но тест не прошел. Эмпатии маловато. Вот если бы на этой стороне виндексы были нужны! — мечтательно вздохнул Димаш. — Мне, если честно, этот мир чем-то больше нашего нравится. Здесь такие леса, озера! Вот бы по Великому под парусом походить! Вы на побережье были?

— Нет.

— Я тоже не был. Вообще здесь здорово. И потом... правду говорят: настоящая дружба бывает только здесь, в Диком мире, а на той стороне люди холодные, на рыб похожи.

— Это только кажется. Меньше эмоций. И потом — кто тебе мешает на той стороне быть человеком, а не рыбой? — спросил Виктор.

— Не знаю. На той стороне искренность смешно выглядит. Все такие правильные, доброжелательные. Какие-то ненастоящие. Здесь все иначе.

Прав Димаш. Сбежали пасики: трупов нет ни в домах, ни на улице. А на кладбище — три могилы, Судя по датам на крестах — эти пасики умерли осенью. Мары убитых не хоронят. Напротив, изуродуют и к дереву прибьют. Или отрубленную голову на кол насадят. В рот что-нибудь запихают. Для смеха. Мары убивают всех: и «красных», и «синих»; забирают пищевые таблетки, оружие, запасные батареи, амулеты. Но главная летняя добыча маров — пасики... Тех они насилуют и режут с особым сладострастием.