Шельменко-денщик - Квитка-Основьяненко Григорий Федорович. Страница 10

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Те же, Опецковский и Шпак.

Шпак. Воля ваша, Осип Прокопович, из чего вы это все заключаете? Министры королевы Христины все преумные люди. Я из прошлогодних газет видел, что они очень наблюдают ее пользы.

Опецковский. Из прошлогодних газет! А вы того не знаете, Кирило Петрович, что все эти умные министры суть карикатуры дон… то есть… креатуры дон Карлоса, и они запутывают королеву; это я, сидя за моим бюро, ясно вижу.. Я удивляюсь вам, как можно читать газеты через год; и неделю не читавши, тотчас, в рассуждении реставрации, упустишь нить европейской политики. Стало быть, вам неизвестно, что король греческий женился и на ком?

Шпак. Женился ли или нет, не знаю, но знаю наверное, на ком он женится.

Опецковский. А на ком бы, по вашему мнению?

Шпак. Скажу и не ошибусь: на дочери турецкого султана.

Опецковский. Это же отчего, Кирило Петрович?

Шпак. Он человек умный, Осип Прокопович: он разочтет, что сим способом соединит две враждующие державы: тут же христианство... И все-таки очень выгодно.

Опецковский. Как вы всегда смешно судите, Кирило Петрович!

Шпак. Пусть и смешно, Осип Прокопович, но не глупо, как…

Опецковский. Как кто, Кирило Петрович? Не как я ли?

Шпак. Сами догадались.

Опецковский. Вот вы опять на ссору. Женитьба короля греческого, в рассуждении реставрации, дело не бездельное, и об ней нельзя судить так легко, как вы судите. Позвольте мне эту часть разуметь больше, потому что я, сидя за своим бюро, ясно вижу, что торговые сношения с Европою... то есть... в рассуждении реставрации... как бы вам сказать... по равновесию Европы... нужно знать последствия переговоров…

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Те же и Лопуцьковский.

Лопуцьковский. Последствия переговоров самые неприятные.

Опецковский. Как и отчего?

Лопуцьковский. Потому что кто никуда не вояжировал, тот смотрит на нас…

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Те же и Фена Степановна.

Фена Степановна (еще на кулисами кричит). Ой... ой... помогите!.. ратуйте!.. кто в бога верует!.. Защитите! (Выходит на сцену бледная, испуганная.)

Муж и дочь бросаются к ней.

Присинька. Маменька, что с вами?

Шпак. Что с вами, моя Фенночка?

Фенна Степановна. Ох!.. насилу жива!

Аграфена Семеновна. Это истерика. Скорее гофманских капель, перья... У нас в Петербурге этим помогают в истерике...

Фенна Степановна. Какая к черту истерика. Я ее от роду не знала и понятия не имею... Пришлось было в обморок падать, да не знала, как люди падают, хоть убей, не знала и не видела ни на ком обморока, так я скорее сюда побежала... Ох!

Шпак. Да отчего же вы, маточка, располагали было в обморок упасть?

Фенна Степановна. Ох, душечка Кирило Петрович! Вы непременно должны вызвать капитана на поединок....

Шпак. Я?.. Его на поединок?.. Что вам, маточка, что вздумалось посягать на жизнь мою?

Фенна Степановна. Чтоб отомстить за мою и за вашу честь… Вызовите его, душечка, непременно; а чтоб он вас не убил, так вы нарочито спрячьтесь подалее, а людей там на месте поставьте; он только что придет, а они чтоб выскочили и чтоб порядочно его приколотили.

Шпак. Да за что же?.. Я все ничего не знаю.

Фенна Степановна. Ох, какие вы, душечка, непонятные! Он обидел мою и вашу честь...

Шпак. Как это? Расскажите, когда можно.

Фенна Степановна. А вот как, просто, как обыкновенно обижают честь. Я пошла посмотреть утенков на пруде, а там такая тень от густых деревьев, что с трудом можно разглядеть... Вот я ничего не видала, хоть сейчас убейте меня, никого формально не видела, и только что переложила руку чрез плетень, чтоб оттуда отпереть калитку, как вдруг капитан...

Присинька. Ах!

Шпак. Нуте, капитан... и что он?

Фенна Степановна. Сидел за плетнем в кустах и через плетень схватил...

Шпак. Нуте, нуте!

Фенна Степановна. Схватил меня за руку и начал страстно целовать, потом...

Шпак. Потом? Нуте, маточка, уж дорезывайте!..

Фенна Степановна. Ох!., язык не поворотится договаривать! Вообразите, душечка, из-за плетня целует мою руку и потом... тьфу!.. начал говорить мне любовные речи и так сладко, улещал меня, чтобы я с ним бежала...

Шпак. Вы же, маточка, что на это?

Фенна Степановна. Сами можете посудить, каково мне было все это слушать. Благодаря бога, во весь мой век никто не объявлял мне любви, и в двадцать лет нашей супружеской жизни никто меня не привлекал к неверности мужу, а тут такой молокосос вздумал!

Эвжени (тихо Присиньке). Верно, машер, это у тебя с ним назначено было свидание?

Присинька. Ах, так точно! Он меня убеждал прийти к пруду, но я все не решалась.

Шпак. Что же вы, маточка, сделали, как выслушали его любовные речи?

Фенна Степановна. У меня так и захватило дух…

Эжени. Это обыкновенно бывает, когда слушаешь объяснение любви.

Фенна Степановна. Не могу кричать; он держит руку, не могу калитки отпереть; наконец, как-то собралась с силою, руку вырвала, калитку отперла, крикнула и бросилась к нему с кулаками. Он тут, как увидел уже меня, как закричит: ах, как я ошибся! - и бросился...

Аграфена Семеновна. Видно, знает свет. У нас в Петербурге в подобных случаях всегда так изворачиваются.

Шпак. На кого же он, маточка, потом бросился?

Фенна Степановна. Бросился бежать, да не попал по дорожке, а прыгнул в пруд и как раз по этое время (указывает по грудь). Я так и обмерла!

Шпак. Отчего же вы, маточка, обмерли: от испугу или от жалости?

Фенна Степановна. И от испугу, и от жалости-таки.

Шпак. И от жалости? Вот что!

Фенна Степановна. Ах, боже мой, Кирило Петрович! Не подумайте чего худого. Жалость по человечеству и ничего больше, хоть сейчас убейте, больше ничего. Я уж его и не видала, начала кричать не своим голосом и бросилась к вам.

Опецковский. Сравнивая теперешнее происшествие с ходом европейской политики, я нахожу, что подобный изворот не новый. Когда английский министр Питт²² вздумал, в рассуждении рестраврации, в... в... вот не вспомню, в котором это году... Тимофей Кондратьевич! Вы помните, в котором это году?

Лопуцьковский. Это было в 32-м году, что я вояжировал из Чернигова в Воронеж и обратно...

Шпак. Я теперь понял, как это произошло! Тут есть ошибка. Капитан, условясь в свидании и ожидай его, чуть увидел из-за плетня вашу ручку, Фенночка, то и счел ее за Присину, с которою у него, должен вам открыть, большие лады.

Аграфена Семеновна. А-а, так вот что!

Фенна Степановна. Образумьтесь, Кирило Петрович, что вы? Я не наудивляюсь, как можно с вашим умом так часто и легко ошибаться? Возможно ли, чтобы капитан не различил моей руки с Присиною? Нет, это его умысел на честь мою. Когда ему в Присе отказали, так он, видно, в меня влюбился.

Шпак. Говорите вы, маточка, что хотите, а оно точно так, как я говорю. Наконец, чтобы пресечь все это, я принял твердое намерение успокоить нас, а тебя, Присинька, проучить. Сего же дня сговариваю тебя с Тимофеем Кондратьевичем, а вас прошу вечером на сговор. Сейчас зазываю всех соседей. Конец делу, и капитан останется в дураках!

Присинька. О боже, что я слышу!

Лопуцьковский. Ах, как я счастлив буду! Тогда могу вояжировать вдвоем еще далее Воронежа.

Аграфена Семеновна. Прекрасно вздумано. Ужо ввечеру вы увидите на мне платье самой последней моды,- сущий антик!