Хроника сердца - Бурков Георгий Иванович. Страница 64

Давайте наденем лучшие свои костюмы-тройки, купленные за границей, чистые рубашки, красивые галстуки, сядем в кружок перед телекамерой и еще раз умно и весело поговорим о том, чего никогда не будет. Чего нам стоит потерять часа два-три?! Давайте еще раз обманем своих сотоварищей.

Нет, дорогие мои, страшен черт, и страшен так, как его малюют. А горшки имеют право обжигать только боги. В искусстве иначе и быть не может. Дальнобойность в искусстве. На одно поколение или на несколько поколений.

Если меня когда-нибудь напечатают, то критика, похвалив или поругав меня (а это будет зависеть от того, в какой стадии откровенности будет находиться государство), создаст для меня название «театральщик», как Шукшина загнали в «деревенщики».

О бессмертии мечтают молодые, старики думают о вечном. Очень немногие из нас могут быть истинными художниками, но и тех, кто совсем лишен чувства прекрасного, тоже очень мало.

Слепой забрел в лужу. Я его вывел. «Куда вам?» – «К метро». – «Ну вот, сейчас прямо», – махнул ему рукой по направлению к метро. Глупо. Он все равно не видит. Долго смотрю ему вслед, немножко волнуюсь. Минутная ответственность.

Разъяренный после уличных «диалогов», «самоубийств», «убийств», самых невероятных будничных кошмаров вхожу в голую новую квартиру, наполненную разноцветными шарами. Пнул по одному из них. Он сначала бодро и так же нервно ринулся от меня. Понял вроде настроение. Потом вяло задел другой шарик, третий, четвертый. И они, недовольные и раздражающие, зашевелились все разом, эти вечные спутники бесконечных юбилеев, парадов, подневольных демонстраций (неизвестно чего). Смотрю на них как на живых врагов. Эти вялые надутые существа будто рвутся куда-то ввысь, когда пузырями переливаются над лживоторжествующей толпой. Мыльные пузыри нашего времени.

Может быть, действительно мы живем в эпоху краха исторической России? Может быть, на самом деле обращение к истокам и к вершинам русской культуры сейчас выглядит со стороны смехотворно и старомодно? Ведь вопрос о национальной русской культуре в принципе-то давно решен. Мы растворены в жидком составе общепрописных коммунистических догм – в интернационализме. Интернационализм – это не что иное, как продолжающаяся мировая революция, замешанная на международном терроризме. А мировая революция – это планета на военном положении. На всей территории России в 1917 г. был объявлен комендантский век.

Не зря живут люди на земле. Если человек чувствует ответственность за весь мир, понимает свою миссию на земле и стремится ее выполнить, он уже стоит того, чтоб стать героем.

Радость открытий и мечтаний в детстве, обретение любви на долгие годы в юности, работа по душе в зрелые годы, мудрость и богатый опыт в старости – это так много.

Это и есть счастье на всем пути.

Это и есть смысл жизни.

Отчего я так мучительно переживаю разрыв с Родиной? Здесь, в центре Москвы?! Живу не в Америке, не в Австралии, не на Гавайских островах, а тоскую по Родине так, как будто я разлучен с нею навеки. Существует огромная, необъятная и неуправляемая страна, я родился и вырос в этой стране и обречен вечно страдать и мучиться от невозможности что-либо сделать для нее. Лишь смерть обнаружит, чего я стоил для Родины. Пока я жив, я вынужден вслепую делать то, что, как мне кажется, является духовной ценностью, что необходимо для моего народа. Я уверен: писать сейчас нужно совсем просто. До безграмотности! И в этом величайшая сложность заключена. Потому что «безграмотно» может писать в наши дни только истинный гений. «Безграмотность» должна выражаться не в форме лишь, а в беспощадной ломке всяческих духовных пирамид, сооруженных «навечно» на каждом шагу. Простой народ понял, наконец, секреты жизни и неумело еще, но довольно решительно и со все большей бессовестностью входит во вкус. Но не об этом сейчас. Отвлекся. Итак, у меня нет Родины.

Только что прошелся по Кирилло-Белозерскому монастырю. Нарочно не останавливался, не влезал внутрь. Сразу-то захлебнуться можно. В такие моменты обретаешь Родину. Внезапно и с удивлением даже, каждой клеткой понимаешь, что ты русский и живешь в России. Уж такова судьба наша горькая: живешь, живешь, пройдешь большую часть пути, потом вдруг стукнет будто тебя кто-то, опомнишься и бросишься искать Родину. И начинаются невыносимые страдания о бессмысленно потерянном времени, об утраченной в черт знает чем жизни. Вот ведь какая дьявольщина получается. Отчего?

Не «Русь уходящая», а «Русь возвращающаяся», «Русь, восстающая из пепла».

Необходима пламенная речь: дерзкая, все грязное сметающая, остроумная и оптимистическая.

Нужна философия Оптимизма. Вспомнить Шукшина. А дальше понесется, как Катунь.

Неотступно мучает одна мысль: неужели так все и будет, так и останется, как есть?! Ведь все пропитано откровенной и наглой ложью. До того разошлись, что никто и не стережется, не заботится даже о том, чтоб ложь каким-то боком походила на правду. Вот к празднику большому готовятся: к 30-летию победы. И нет и не будет праздника! Очередная круглая дата. И ничего больше. Ну пенсии ветеранам сделают раньше: с 55. Ждут ее. Ну пьяных в этот день забирать не будут. Ну позволят под это дело справедливость кой-какую восстановить. А дальше? К следующей дате готовиться начнут. Их сейчас, юбиляров-то разных, навалом будет.

Кажется, голова скоро лопнет от «праздничного» шума, от фейерверков дурацких! Но что-то и должно произойти с народом-то моим, наконец? Нет правды? Нет справедливости? Не верю! Надо только людям знающим, понимающим, чующим, что ли, где правда, так вот людям этим надо вышагнуть вперед и сказать: «Слушайте сюда! Я знаю». И не грязнуть в немой борьбе с отдельными людьми, а предполагать в людях чувство достоинства и неистребимую жажду справедливости. Знаю, что многие потом отстанут, переродятся. Ну что ж? Не всем от роду дано быть сильными духом и талантом. Некоторые переметнутся во враги твои. Это кто потщеславнее будет из бездарных. Пути для них протоптаны и сети с «агитпунктами» расставлены. Такое тоже надо понять и не отвлекаться на них.

Увлекся и начал думать о театре. Да хоть бы и о театре нашем думать! Ведь не все же подонки. Да и подонки-то не все уж отпетые. Боюсь: что будет с «Петухами»? А чего будет? Ну приготовился дать бой? Ну допустим даже, что я его проиграю? Они-то проиграли давно уже. Оборону держат. Разве это не ясно? И разве не сладко выйти одному против всей бездарной своры, которая пытается загнать меня в свои капканы? В установленные «навечно» нормы отношений, в которых задыхается живой человек?!

А пусть они меня по крайности, скопом, заклюют, сами выгонят. Вот победа-то! А не в том, чтоб дверьми хлопать, из боя выходить. Да и не верю я в их победу! Ничего не получится. Должна же быть правда, наконец. Нехорошо сейчас в театре нашем. Значит, скоро станет хорошо. И во всей жизни народной. Верую в это! Только не малодушничать, не отступать перед бессовестными.

У меня нет воспоминаний. Т.е. они есть, но я не могу, не имею права ими пользоваться, потому что я давно на их место водрузил сочиненную мною легенду. Сказать, что меня не волнует собственная жизнь, я не могу. Наоборот, я люблю погружаться в свое детство, в свою молодость… Получается: всю жизнь бегаю тайно к своей юности, а расписан с легендой. Но из прошлого, из себя настоящего я беру по щепотке и вдыхаю в себя дурманящие и невероятные, но бывшие (!) со мной события и под их наркотическим воздействием сочиняю еще более смелые легенды. Почему это?

То, что я делаю, то, что я накапливаю по крупицам, в конечном счете будет извращено, перелицовано и приспособлено совсем не для того, к чему предназначалось. От легкомыслия одних и от злого умысла других. Ведь ощущаю я уже сейчас напор наглых людей. Еще при моей жизни они извращают меня и хотят (это какой-то высший пилотаж бесовщины), добиваются от меня резолюции: «с трактовкой согласен, утверждаю, что это я».