Сибирская жуть-3 - Буровский Андрей Михайлович. Страница 75

Внимательный читатель наверняка уже вспомнил, где и откуда он знает этот сюжет. Ну конечно, «Маша и медведь»! Девочка Маша потерялась в лесу, пришла в избушку, а там как раз живет очень милый медведь, и Маша начинает жить с ним в избушке и печь ему пирожки… Дальше тоже известно: «отнеси гостинчик батюшке с матушкой», медведь соглашается, а Машенька, не будь дурой, пристраивается в корзинке, «не садись на пенек, не ешь пирожок», и так удирает домой.

Да, в русской сказке Маша не становится женой медведя, дети у нее не рождаются и вообще она еще маленькая. Но не зря говорят, что сказка — выродившийся миф. Тысячу лет русские жили в том же лесу, встречались с теми же животными, что и предки, но были уже христианами. Миф вырождался, забывались многие подробности, а другие, крайне важные для предков, становились неинтересны для потомков.

В исходном варианте мифа, конечно же, отношения Маши и медведя не очень напоминали отношения папы и дочки и, очень может быть, рождались и дети. По крайней мере, отношение к медведю у славян-язычников было точно такое же, как у всех остальных народов лесного пояса Евразии и Америки. Об этом свидетельствует хотя бы само название «медведь»: мёд — ведь, то есть «едящий мед». Это — иносказательное название, когда нельзя называть настоящее имя животного. Такое же иносказание — и германское «Der Ber». Такое название, сохранившееся в названиях городов Бёрн, Брно и Берлин, — звукоподражательное. Зверь, настоящее имя которого нельзя, опасно называть, называется по звукам, которые он издает. Слово, похоже воспроизводящее звуки, издаваемые зверем, становится как бы его настоящим названием.

Ученые приложили немало усилий, чтобы восстановить изначальное название медведя у общих предков славян и германцев, индоевропейских племен. Есть основания полагать, что зверь этот назывался… «Мишка». Бывает.

У германцев тоже есть сказки, очень похожие на историю славянской Машеньки, а жуткая история, рассказанная в «Локисе» у Проспера Мериме, восходит к старинным литовским легендам. То есть рассказ «Локис» вполне авторский, и Мериме придумал множество интереснейших деталей — и происходят события в семье не кого-нибудь, а графа, и графиня сходит с ума после того, как побывала в лапах у медведя, и никто не знает, от кого ее ребенок, — от медведя или от вполне приличного графа… сама графиня при виде сына кричит «убейте зверя!», но ведь она сумасшедшая… В общем, автор создал увлекательный детективный сюжет, расцвеченный массой убедительных деталей. Но в основе-то сюжета все равно лежит старинное народное поверье, без графов и графских охот, замков и прочей романтической атрибутики. Поверье точно такое же — о том, что, побывав в обществе медведя, женщина вполне может родить человекозверя, в котором причудливо сочетаются человеческие и звериные черты… примерно как в «Локисе» у Мериме.

Возникает некая странность — с одной стороны, медведи никак не могут стать отцами человеческих детенышей, слишком разная у них и у человека генетика. Не могут они и вести семейный образ жизни — их психология, физиология и даже анатомия направлены совсем на другой образ жизни.

А с другой стороны, им упорно приписывается то, что, казалось бы, совершенно несвойственно медведям! Причем приписывают люди, которые прекрасно знают, что такое медведь, которые живут с ним бок о бок и вроде бы не должны приписывать ему человеческих черт. А они приписывают!

Объяснить это явление можно двумя способами:

1. Кроме известных нам видов медведей, существуют или существовали какие-то другие, неизвестные виды, и эти другие медведи вели групповой образ жизни. Они действительно похищали женщин или давали приют потерявшимся детишкам; благодаря групповому образу жизни таких зверей, у попавших к ним детенышей могли быть шансы остаться в живых: ведь о них бы постоянно заботились. А если в группе медведей одновременно оказывались девочки постарше и совсем маленькие дети, то девушки, естественно, пытались опекать детенышей, подкармливать, помогать им. То есть для постороннего наблюдателя такая сцена оставила бы однозначное впечатление: мама с детьми!

Что у ребенка, выросшего в группе медведей, будут присутствовать и звериные черты, совершенно естественно. И чтобы это было так, медведь совершенно необязательно должен быть его генетическим отцом.

Что медведи постепенно начинают относиться к живущей с ними девушке как к своей и могут проявлять к ней и сексуальный интерес, тоже совершенно естественно (удивлять может скорее отсутствие такого интереса). Как к этому должна отнестись девушка, определяют многие факторы — от состояния психики до сроков пребывания в группе медведей. Другой вопрос, что сексуальное общение с медведем не способно доставить большого удовольствия женщине и что от такого союза не будут рождаться детеныши…

Самое интересное, что в Сибири и в Северной Америке действительно существовали в недалеком прошлом другие виды медведей. Вся Камчатка, все Корякское нагорье, вся Чукотка, вся Аляска хорошо знают, что, кроме бурого и белого медведей, существует еще «совсем другой медведь»; чукчи называют его кочатко и описывают очень по-разному.

По одним описаниям, этот медведь ведет такой же образ жизни, как все остальные медведи, но очень большой, раза в полтора крупнее самого большого бурого медведя. Чукчи очень боятся этого гиганта, приписывая ему ненависть к человеку и поведение активного хищника. А спастись от такого огромного зверя непросто даже опытным охотникам.

Кстати, не так уж давно, всего 10, даже 8 тысяч лет назад, в западной Канаде водился медведь, очень напоминавший современного гризли, но значительно крупнее его: как раз размерами с легендарного кочатко. Что это: память о звере, который водился очень давно, или память, которая сохранилась о нем? Или такой зверь все же сохранился, дожил до наших дней и время от времени с ним все-таки встречаются охотники и путешественники в глухих уголках Корякского нагорья и Аляски?

Вопрос пока что без ответа…

Но есть и другие описания, каков кочатко, и в числе описаний есть такое: это медведь, который живет семьями! Другие медведи не живут, а он живет. В этих описаниях кочатко предстает в виде массивного, плотно сложенного зверя с сильно закрепощенным костяком — не может прыгать, например, бегает медленно. Коряки называют его еще более интересно: иркуйем, то есть «волочащий по земле штаны». В этих описаниях он очень напоминает так называемого пещерного медведя, вымершего сразу после отступления ледника.

Такой кочатко или иркуйем — вовсе не выдумка «неграмотных диких чукч» или коряков, это животное реально существует, к нашему времени добыто несколько экземпляров. Иногда предполагают, что это были буквально самые последние животные из популяции [20, с, 204], но, в конце концов, ничего определенного об этом животном мы не знаем — ни сколько их, ни какой образ жизни ведут… Но самое главное — опять идет речь о медведе, который живет в наши дни, но обладает чертами ископаемого пещерного медведя.

Пещерный медведь, тот самый, чьи кости найдены в пещере Драхенлох, в эпоху Великого оледенения водился повсеместно от Енисея до Атлантического океана, а в некоторые периоды проникал и на север Сибири, и на Аляску.

Достаточно предположить, что пещерные медведи жили семейными группами, и многое уже становится возможным… А кроме того, ведь не везде, не во всех местах пещерные медведи должны были ложиться в зимнюю спячку. Современный бурый медведь на юге — в Сирии, Закавказье, в Средиземноморье — часто в спячку не ложится. Пещерный медведь, в точности как и бурый, тоже жил и в очень холодных, и в достаточно теплых местах. А кроме того, есть основания считать — в местах его обитания и зимой хватало пищи, так что в спячку он мог и не ложиться.

Почему это важно? Да потому, что не очень понятно, что должны делать люди зимой, если медведи в их семейной группе залягут спать? Особенно люди маленькие, беспомощные, зависящие во всем от могучих, опытных зверей. А если звери активны весь год, проблема сама собой снимается.