Сладострастие бытия (сборник) - Дрюон Морис. Страница 46

Послышались еще три отдельных удара, и вдруг все колокола зазвонили разом. И начался такой перезвон… Казалось, что звонят прямо в соседнем доме.

– «Ангелус»… [9] – пролепетал Бютель упавшим голосом. – «Ангелус» в полночь. Ох, не христианская это штука!

– Говорят, колокола иногда сами звонят… – неуверенно начал Крюзе.

– Колокола не могут зазвонить сами, если нет ветра, – заявил капрал Мартен. – Но даже сильный ветер не может вызвонить «Ангелус».

– Значит, в деревне немцы.

– Ребята, к оружию! – скомандовал Лаланд.

Все начали отыскивать свои карабины. Получилась небольшая куча-мала.

– Но если они в деревне, – сказал вдруг Шамбрион, – то зачем им звонить? Сержант, как вы думаете, а может, они специально хотят нас ошеломить, а потом, когда мы выскочим из дома, всех перестрелять?

– С них станется, – ответил Лаланд. – Внимание! Выходим патрульным порядком через черный ход!

Бютель так грубо схватил сержанта за руку, словно хотел сделать ему больно.

– Нет, сержант! Дайте-ка я пойду первым.

Он хотел было добавить: «Из-за бутылки», но не решился. Бютель распахнул дверь.

«Ну и ну! Не могли получше забаррикадироваться!» – подумал Лаланд. Колокольный звон теперь слышался яснее и стал еще более пугающим.

– А теперь звонят к окончанию мессы, – заметил Бютель.

Он быстро перекрестился, больно ударив себя по лбу и по груди, бросился во двор и остановился, вжавшись в стену.

– Можете идти, ребята, – сообщил он мгновение спустя. – Никого нет.

Чем ближе они подходили к церкви, тем громче становился звук. Воздух гудел, как лист железа.

Разделившись на две части, группа стала обходить площадь. Одно звено медленно двинулось налево, другое – направо. Церковь располагалась на окраине. Сквозь деревья виднелся темный вход и за оградой – кладбище с крестами. Звон замедлился и стих.

Оба звена инстинктивно остановились. Наступившая тишина не рассеяла тревогу. Наоборот, воздух, казалось, сгустился. Церковь и деревня онемели. И Дирьядек, который, как всегда, не проронил ни слова, уже готов был поверить в то, что в колокола звонит один из покойников.

По приказу сержанта оба звена продолжили движение. На углу одной из улочек капрал Крюзе обернулся, чтобы удостовериться, идут ли за ним бойцы. А когда снова посмотрел вперед, то нос к носу столкнулся с немцем. Оба отскочили. Немец отпрянул в свой переулок, Крюзе прижался к стене, и оба сделали своим отрядам знак приготовиться.

И тут колокола снова пришли в движение, и раздался радостный и пугающий перезвон.

Оба патруля бросились вперед, стремясь застигнуть друг друга врасплох. И возле ратуши, вокруг огромной воронки с черной водой, завязалось сражение.

Низко, почти на уровне земли, отбрасывая прерывистые красные отсветы, застрочил пулемет.

«Но почему продолжают звонить?» – пронеслось в голове у сержанта Лаланда. Вдруг Бютель с криком выронил оружие.

– Готово дело! – сказал он, словно ему удалось совершить нечто давно задуманное.

Ему в руку попала пуля. Было больно, но не настолько, чтобы закричать. И все же рука стала трястись, а он никак не мог унять эту дрожь.

Со всех сторон началась беспорядочная стрельба. Стреляли по большей части наугад, ориентируясь по язычкам пламени из стволов. Капрал Мартен получил пулю в икру. Потрогав раненое место, он обнаружил, что крови нет, только ожог. Пуля разорвала кожу на сапоге, но до тела не добралась. «Повезло!» – подумал капрал.

Вдруг большущая тень без каски отделилась от стены и понеслась в сторону ратуши. Ее остановил выстрел, и тень свалилась в воронку с водой. И сразу же поверхность воды засверкала белизной, а ночная мгла резко поменяла цвет. Обе воюющие стороны были настолько поражены, что даже перестали стрелять. Внезапно разлившийся молочно-белый свет и непрерывный адский набат явно были нездешней природы. Наверное, не один солдат с обеих сторон мысленно спросил себя: а вдруг это вовсе не человек – тот, кого подстрелили над воронкой? И не начало ли в деревне происходить нечто сверхъестественное?

Немецкий патруль отступил, унося двоих раненых. В темноте раздалось еще несколько выстрелов, и французы остались одни.

– Звонят непрерывно. Значит, не фрицы, – произнес Шамбрион.

Но ни у кого не хватило духа подойти к церкви и посмотреть, что же там происходит.

Проходя мимо воронки, Дирьядек, ни слова не говоря, потрогал поверхность воды прикладом. Приклад ткнулся в лед, сквозь который было видно упавшего в воронку человека. Не успело тело упасть в воду, как она мгновенно застыла. Дирьядек вспомнил, что когда-то уже видел нечто подобное у себя на родине. Зимой, когда термометр показывал всего три-четыре градуса мороза, достаточно было бросить камушек в еще не замерзшую лужу, и она сразу покрывалась льдом.

Отряд вошел в дом с черного хода и сразу же снова забаррикадировал дверь. Бютелю сделали перевязку. Он, казалось, чувствовал себя прекрасно, болтал без умолку и был единственным способным шутить.

– Нечего было выбивать у меня из рук заветную бутылочку. Она меня и спасла: мне хорошо. – Но рука все дрожала, и он не знал, как ее успокоить.

Пока ему накладывали повязку, колокола залились протяжным перезвоном и стали стихать, словно их оставили просто так качаться. Сначала замолк средний, потом малый, а звук самого большого еще долго вибрировал в воздухе.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами сержант. – Не иначе как нынче ночью в деревне обозначился еще один «дом с привидениями». Ладно, пусть так. Но немцы никогда не нападают в такой час. Они всегда дожидаются рассвета и атакуют посты, когда те снимаются с места. Наверное, колокола и их тоже выгнали на улицу. А так они напали бы на нас на рассвете…

– Смотри-ка, больше не звонят! – воскликнул капрал Крюзе.

Кто-то отчаянно заколотил в дверь:

– Эй, ребята, откройте!

– У нас все на месте? – спросил Лаланд, вытянув руку с фонариком.

Но времени проверять не оставалось. Дверь поддалась и рухнула в комнату вместе со скамейкой, которая ее держала. На пороге возник длинный силуэт, и силуэт этот принадлежал Реми Урду, который вошел, вытянув вперед руки.

– Эх, ребята, как здорово! – крикнул он. – Но зачем вы закрыли дверь?

Сержант на секунду онемел от удивления.

– Когда же ты вышел? – спросил он наконец.

– Ну… сразу, как вы мне это запретили, сержант. А оказавшись на улице, я решил: «А устрою-ка я перезвон моим ребятам!» Лучший способ выгнать из головы дурные мысли. Я это усвоил еще в детстве, когда пел в церковном хоре. – И великан Реми Урду, первый сорвиголова в эскадроне – три судимости на гражданке и семьдесят дней ареста на военной службе, причем все не по злому умыслу, – весело расхохотался.

Солдаты переглянулись. История с бутылкой вызвала такой ажиотаж, что никто даже не заметил отсутствия Урду.

– Так это был ты, паршивец! – рявкнул сержант. – Ты что, совсем ничего не слышал, пока звонил? Ну и влеплю же я тебе сейчас, хорист!

Тут хорошо поставленным голосом вмешался бретонец Дирьядек, который за все время рта не раскрыл:

– Но ведь немцы были-таки в деревне, сержант. Без Урду мы бы того…

В этот день он слишком много говорил и все не мог наговориться.

Мурто

Мурто принялся вытирать мотоцикл насухо, и делал это тщательно и с достоинством, как надраивал бы свою двуколку на ферме в Бретани. К нему подошел офицер:

– Как тебя зовут?

– Мурто, господин полковник.

Мурто вытянулся по стойке «смирно», но выше ростом не стал и по-прежнему напоминал приземистую кочку.

– С завтрашнего дня будешь водителем моей машины.

На лице Мурто, хранившем печать тяжелого детства, возникло несвойственное ему выражение гордости и даже радости. Он ответил:

– Есть, господин полковник.

Не вдаваясь в дальнейшие разъяснения, полковник удалился, а Мурто, не любивший лишних жестов, даже не успел поднести руку к козырьку.