Сладострастие бытия (сборник) - Дрюон Морис. Страница 7
Она остановилась перед дверью пятьдесят седьмого номера.
«А, здесь живет эта графиня», – сказала она самой себе и постучала. На этот раз достаточно громко. Ответа не последовало, и она вошла.
Лукреция Санциани сидела в кресле перед открытой балконной дверью, выходившей на узенькую террасу, которая шла на уровне шестого этажа вокруг всего здания.
На ней было все то же бархатное платье. Сидела она неподвижно, держала перед собой ручное зеркало в оправе из позолоченного серебра и любовалась собой.
– Я могу приготовить постель, синьора графиня? – спросила молодая горничная с тревогой в голосе.
Пожилая дама не ответила. Позади нее в спокойном небе тысячи скворцов, населявших сады Пинчио и виллы Медичи, исполняли свой необычный вечерний балет. Похожие на щебечущие тучи стайки резко падали на городские крыши, так же резко взмывали в порозовевшее от вечерней зари небо, извивались, словно дым невидимого пожара, принимали самые причудливые формы, таяли, как бы растворясь в пространстве, чтобы потом сбиться в еще более густые и шумные стаи; и никто не мог понять причины буйства птиц, этого шелеста крыльев и писклявых криков: то ли их заставлял это вытворять голод, то ли ими руководила любовь и радость.
– Можно войти, синьора? – скромно повторила малышка.
– Да, входите, – ответила наконец Санциани, продолжая оставаться неподвижной.
Аккуратно складывая снятое с кровати покрывало – ее этому научили во Фрежене, – девушка украдкой поглядывала на графиню. Ни разу в жизни своей она не видела ни подобной неподвижности, ни подобного лица.
Светлые, почти белые волосы, разделенные пробором, обрамляли бледные щеки; они были подстрижены на уровне подбородка треугольной формы.
«Значит, вот она какая, эта графиня: дама в черном бархатном платье, сидящая у окна, смотрящаяся в зеркало и слушающая птичьи голоса…» – размышляла про себя девушка, укладывая на место подушку и отгибая край простыни.
За ее спиной послышалось:
– Как тебя зовут?
Она выпрямилась, сердце ее учащенно забилось.
– Кармела, синьора графиня.
– Ах да, Карлотта, – сказала Санциани.
Девушка подумала, что произнесла свое имя слишком тихо, но поправить не посмела, парализованная взглядом огромных темных глаз.
Старая дама снова начала смотреться в зеркало.
– Бедная моя Карлотта, – произнесла она с грустью в голосе. – Мне придется расстаться с тобой. Я больше не могу платить тебе жалованье.
Казалось, она говорит это своему отражению.
– Не беспокойтесь, синьора графиня, – сказала девушка. – Мне платит отель.
Санциани подняла брови.
– Отель?.. Я сейчас разговаривала? Что я тебе сказала? – мягко спросила она.
– Что вы не можете дать мне денег, синьора графиня. Но об этом не беспокойтесь…
Девушка с испугом подумала, что понимает теперь смысл сказанного ей совсем недавно Валентиной.
– Ты сказала мне, что тебя зовут Карлоттой, не так ли? – снова произнесла Санциани.
– Нет, синьора, Кармелой. Я здесь новенькая.
– А, конечно. Подойди поближе, я хочу рассмотреть тебя. Да ты красавица!
– О нет! Что вы, синьора графиня!
– Да, красавица. Я знаю, что говорю. Повернись-ка.
Кармела подчинилась с некоторым опасением, но одновременно и с удовольствием оттого, что ее назвали красавицей. Хотя сама она этому нисколько не верила.
– Да, ты очень красивая. Конечно, не настолько красива, как я была когда-то! Знаешь, деточка, я была одной из самых красивых женщин.
– Несомненно, синьора графиня.
– Ты говоришь «несомненно», а ведь ты не можешь этого знать. Никто этого знать не может. Только я могу вновь найти то, чем я была. Вот тут. – Она помахала зеркальцем в оправе из позолоченного серебра. – Да только теперь все кончено; а когда все кончено, то это все равно как ничего и не было.
«Она немного странная, сомнений нет, но вовсе не сумасшедшая, – подумала девушка. – Она очень несчастна. А ведь была красивой и богатой».
– Сколько тебе лет? – снова спросила Лукреция Санциани.
– Семнадцать, синьора.
– Семнадцать лет… Как бы мне хотелось иметь твои года и быть на твоем месте!
– И всю жизнь убирать постели, синьора графиня?
Старуха на секунду умолкла.
– И убирать постели… но не всю жизнь, – ответила она. – Ты не всегда будешь горничной, если желаешь чего-то другого. Поверь мне.
– Хотелось бы верить. Надеюсь… Но я не знаю, что бы я могла делать еще. Для меня и это большая удача.
– Надо всегда знать, чего можно пожелать, сильно этого хотеть, и тогда ты получишь то, чего желаешь. Надо уметь пользоваться собой, брать все, что можно, и никогда не экономить жизнь. Она вам ничего не вернет назад.
Кармела слушала ее и с трудом понимала. Но ей нравилось звучание слов и напевность голоса.
«Она говорит об очень сложных для меня вещах, – размышляла горничная, – но говорит так красиво. Никто еще никогда мне такого не говорил».
Стайка скворцов пронеслась почти рядом с окном, заслонив свет.
– А, ты слышишь их? – спросила старая дама. – Ну все, иди, у тебя, должно быть, много работы. Можешь заходить ко мне. Ты мне нравишься.
– Доброй ночи, синьора.
– Доброй ночи.
«Почему она так добра ко мне?» – подумала Кармела. И вышла почти с сожалением.
Глава IV
Кармела быстро вступила во владение своей территорией, то есть двенадцатью комнатами шестого этажа. Она была внимательной, сообразительной и подвижной; ее движения были четкими, желание сделать все хорошо – огромным. И хотя она этому ремеслу нигде не училась, за исключением двух недель, проработанных прошлым летом в скромном курортном пансионе во Фрежене, куда она устроилась временно подменить горничную, она без труда освоилась со своими обязанностями. Работу свою она выполняла с умением и ловкостью. Убранную ею комнату можно было узнать хотя бы по гармоничному расположению щеток для волос на туалетном столике или по изгибу штор на окнах. Она была девушкой чистой и опрятной.
Ее полюбили; людям нравилась ее легкая скользящая и бесшумная походка, ее красивое мечтательное лицо, ее застенчивый певучий голосок, ее черные волосы, собранные в огромный узел на хрупком затылке. Однажды вечером, когда она, приготовив постель в шестьдесят первом номере, закрывала за собой дверь, она услышала, как одна из клиенток сказала: «Эта малышка – ну просто принцесса». Услышав эти слова, она покраснела от удовольствия и смущения. И потом долго повторяла для себя: «Эта малышка – ну просто принцесса». Но затем имела глупость рассказать об этом толстухе Валентине, и с той поры все служащие отеля звали ее не иначе как «принцесса». Она же продолжала оставаться с ними любезной.
В то же самое время, когда она начала привыкать к своим обязанностям и забывать страхи первых часов работы, она стала принимать отель, показавшийся ей вначале таким шикарным, за то, чем он являлся на самом деле. Конечно, в сравнении с убогим жилищем в Трастевере, где в окружении пяти братьев и сестер прошло ее детство, и даже в сравнении с гостиницей-пансионом во Фрежене «Альберго ди Спанья» казался роскошным дворцом. И не было никакого сомнения в том, что таковым и являлся в прошлом столетии, когда в нем останавливались великие путешественники-романтики.
Но Кармела уже знала, что в Риме существовали отели и пошикарнее. И она начала мечтать об «Асслере», стоявшем наверху лестницы Тринита-деи-Монти, перед подъездом которого расхаживал взад-вперед, сверкая галунами, огромный швейцар, а сквозь стекла входного тамбура были видны отделанные мрамором стены.
А в «Ди Спанья» ковры были протерты до ниток, на потолке в коридоре штукатурка вся потрескалась, между дощечками паркета чернела годами накапливавшаяся пыль, мебель красного дерева шелушилась, трубопроводы блеяли, а краны икали. Кармелу без конца дергали вызовами из-за отсутствия горячей воды.
Постепенно клиенты растеряли в глазах молоденькой горничной то уважение, которым она к ним прониклась в начале своей работы в отеле. И хотя у нее по-прежнему было одно-единственное паршивенькое платьице и пара многократно чиненных туфель, она теперь знала, что ни один из них не был богат. Даже по сравнению с ней. «У меня ничего нет, – думала она, – и все же, если бы мне предложили на всю жизнь занять место кого-либо из них, я бы отказалась. Ну и странная же я!»