Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович. Страница 108

— Уверены, что человек? — Стекляшкину было очень неловко, словно не его тесть и не в давние, седые времена, а он сам стоял за этими смертями.

— Вы же видите, кости длинные, у животных таких быть не может.

— Но у быка же, у лошади есть кости такие же длинные…

— У них, если такие же по длине, то куда толще. У человека кости рук и ног длинные, и притом тонкие, аккуратные, совсем не как у других животных.

Михалыч снова навалился на лопату. Теперь он снимал землю тонкими горизонтальными слоями, все приближаясь к костям. Да, это были, несомненно, люди. Один скелет лежал ничком, разбросав руки и ноги. Аккуратная дырочка в затылке. Второй застыл в скомканной позе, поперек первого, со скрюченными под грудью руками.

— Ранили, он сел, его добили. Я не прав, Валера? — Михалыч пытался восстановить давние события.

— Может, и прав. А может, посадили и так убили. А может, он уже раненый спрыгнул. Вон сколько вариантов, брат, не торопись…

— Приятно иметь дело со специалистом, — иронично заметил Михалыч, выпрыгивая на поверхность, и Латов недовольно сморщил нос.

— Я не по убийствам специалист…

Возможно, он хотел добавить, что эти специалисты стоят рядом, но не сказал… По крайней мере, у всех сложилось впечатление, что сказать это он собирался.

И Латов тоже прыгнул в яму.

— Не слишком ли мы придаем значение… Фиксируем ненужное внимание… — начал был Фрол Филиппович, как учили — юбилейным, очень звучным и внушительным голоском.

— Людей убили, — пожал плечами Латов из ямы, и Маралов, Стекляшкин и Михалыч дружно закивали головами. Михалыч щелкал фотоаппаратом, Акакий Акакиевич по знаку Латова быстро сделал то же самое. Казаки лихо вынимали кости, укладывали на подстеленные тужурки. Вместе с костями выбросили несколько бронзовых пуговиц, расплющенную о человеческое тело, потерявшую форму пулю. И сняли фуражки, закрестились, забормотали что-то… К удивлению Ирины, так же крестился, бормотал с ними Михалыч.

А потом Михалыч обошел, как вкопанное бревно, Фрола Филиппыча, прыгнул в яму, пошуровал там лопатой…

— А грунт и дальше мешаный! — сообщил Михалыч казакам.

Те давно уже стояли на краю, вопросительно глядели на Михалыча. Ирине показалось, что они то ли кивнули, то ли подмигнули друг другу… Или это только показалось? Во всяком случае, Михалыч сразу же полез наверх, а казаки посыпались вниз, и дружно взялись за лопаты.

Мешаная, мягкая земля летела по всему контуру, через какие-то полметра лопата шваркнула вдруг об металл.

— А ну!

А это был железный ящик. Небольшой, сантиметров сорок на пятьдесят, самый натуральный ящик, сваренный из толстых кусков и пластин металла, проржавевший, но еще весьма прочный. Лопата гудела, ударяя в полые бока, отскакивала от толстого слоя железа. Только вдвоем, кряхтя, увесистый ящик подняли и перебросили наверх.

Большая часть стоявших двинулась вперед… как бы непроизвольно, но каждый сделал шаг вперед, и внимательно уставился на ящик. Хипоня — с болезненным блеском в глазах, с перекошенным, нервно прыгающим ртом. Ревмира — стиснув кулаки, с бурей смешанных чувств на лице. Гэбульники — с непроницаемыми лицами, сунув правые руки в карманы, внимательно наблюдая за всеми: быстрые движения глаз при неподвижных мышцах лица. Ира — вцепившись одной рукой в Латова, другой — в Маралова. Михалыч с сыновьями, Стекляшкин, Латов и Маралов хранили примерно одинаковое выражение… пожалуй, правильнее всего обозначить его как опасливо-заинтересованное. А вот казаки разошлись, закурили… Но стояли они почему-то про периметру поляны, держа на глазах всех прилетевших… Ирина почувствовала что-то общее между этими крупными, сильными парнями и сторожевыми псами, которые бродят вроде бы с добродушными, отрешенными мордами, но готовы сразу брать, кого прикажут. Еще она успела почувствовать, что гэбульники зря держат руки в карманах, что они не опасны, пока парни лениво бродят по периметру, курят и переговариваются. Еще Ирина успела подумать — а не обидно ли парням сравнение… Но всерьез додумать не успела, потому что ее уже звали.

— Смотри-ка, и дырки тут никакой… Нужен или ломик, или сварка… — Латов осмотрел ящик со всех сторон. Даже при его исполинской силе, двигать ящик было нелегко. — Володя… гм…

— Будет, Валерий Константинович, и ломик, и сварку найдем. Нести?

— Гм… Ирочка, вот он, твой клад. Вскрываем здесь? Или забираешь домой?

— Здесь! Я хочу вскрывать здесь! — прозвенел Иркин голосок, и Латов приказал:

— Тащи, Володя.

— Позвольте, граждане! — голос Фрола Филиппыча опять сделался полнозвучен, как серебряные трубы или как арыки ранней весной. — Это государственное имущество! Вы все свидетели, как извлекался этот ящик… Он должен быть доставлен в Контору и вскрывать его надлежит там!

— А почему тогда не в краевой Управе?!

— Потому что… Потому что в нем, может быть, еще и государственная тайна?!

— Простите, а какого государства? — невозможно описать выражение лица Михалыча. Наверное, именно с такими рожами сородичи его дедушки выявляли врагов Рейха и отправляли их в газовые камеры.

— Вы имеете в виду тайны СССР? Да?! — округлял невинные глаза, всплескивал Михалыч толстенькими ручками. — Тогда это государственная измена! Наша Родина — Российская Федерация! Она каждые 12 июня празднует, как избавилась от ига Советского Союза! Господа! Я прошу вас всех подписаться под доносом… То есть… тьфу! Под заявлением о странных речах, которые вел здесь этот гражданин!

И Михалыч ткнул пальцем в Перфильева — словно у кого-то еще оставались сомнения, на кого он предлагает писать коллективный донос.

Было непросто сказать, издевается Михалыч, или вовсе даже не издевается, и плыла крыша у обалдевшего Фрола Филиппыча, начавшего молча шлепать губами, пожимать плечами и багроветь, не в силах возразить ни слова. Вероятно, он окончательно забылся, и ни к селу ни к городу вдруг выпалил:

— Вы окружены!

— Да, и причем двойным кольцом! — Михалыч радостно повел рукой туда, где стояли казаки-пещерники, направив карабины на гэбульников. Те с бледными улыбками потянули руки из карманов.

— Руки вверх!! — Михалыч сунул вдруг руку в карман.

Гэбульники сунули руки туда же… скорее всего, чисто инстинктивно. И тут же отдернули руки, когда дула карабинов явственно качнулись метрах в трех.

Снова и снова Михалыч быстро совал руку в карман и дико смеялся при этом. А гэбульники совали руки в карманы и тут же отдергивали, и свирепое выражение быстро сменялось испугом на откормленных прилизанных ряшках. Вели они себя как обезьяны, которым одновременно подают противоречивые сигналы, требующие совсем разных действий. Скажем, один означает, что в ящике есть новый банан, а другой приказывает убегать побыстрее… Вова первый понял, каким способом над ним издеваются, но преодолеть себя не мог и только все сильнее злился.

Павел откровенно изучал дяденек, бормоча что-то про Берна, Сеченова, Эрикссона и других основателей всей современной психологии. Ирина не выдержала, фыркнула, и гэбульник Вова злобно зыркнул на нее, словно бы запоминая. А может быть, и впрямь запоминал?

Развлечение прервал Валера Латов: перехватил руку Михалыча, пробурчал что-то в ухо, и тот, наконец, прекратил.

— Так будем мы, наконец, смотреть, что в этом ящике внутри?! И заодно… Валера, вели ты отнять у дурака железо… Ушибется еще.

Пока шли разборки, Хипоня подобрался к ящику, попытался его схватить и убежать, но еле смог приподнять эту тяжесть. Казаки отнимали ящик с улыбками, еле прикасаясь, отводили в сторону обезумевшего доцента.

Подошел Володя с газовой сваркой, от баллона, начал чиркать, зажигать горелку. Пламя сварки лизало, постепенно взрезывало шов на ящике (он был заварен в свое время). Дымящаяся, покрасневшая поверхность верхнего квадрата словно бы осела внутрь, и все тот же Володя ловко подцепил ее ломиком, рванул, откинул дымящееся в сторону.

Как ни странно, их ящика продолжал валить дым. Дым отвратительно вонял, сплетался в тоненькую струйку, и у Ирины мелькнула дикая мысль про Хоттабыча.