Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович. Страница 62

— Или развел Костя лук — одну грядку, — перебил Алексей. — Да и то сгорел у него лук, потому что пил Костя без просыпу. Уродился поздний и плохой, торговать нечем. Так ведь можно и отнять, верно? Тут стариков полдеревни, что они этим громилам сделают?

— У одного — раннего лука отберет, у другого — помидоров, у третьего — сразу клубники. Вот тебе уже и много выпивки, — рассудительно добавил Анатолий.

— А милиция?! — пискнула Ирка. Ее здоровая натура никак не мирилась с такими чудовищными нарушениями справедливости.

— А что — милиция?! — все местные дружно засмеялись, включая и Надю. — Ближайший участковый где? В Ермаках. До него ехать полста верст. Если он у тебя заявление примет, он когда сюда приедет? Через неделю, не раньше… А может быть, и вовсе не приедет — в милиции бензина нет. А если и приедет? Они ж не просто отнимают, они же берут за защиту.

— За защиту?!

— А как же! У них как бы охранное агентство, называется «Восход». Над дверями избы даже название, на большущей доске. Мент на них только и пошумит: мол, оформляйте быстрей документы! И даже штрафа не возьмет — понимает же, что денег у них нет совсем, не дождется он штрафа.

— Но ведь если драка, то и побои…

— Подумаешь, мужики по пьянке подрались! В какой деревне этого нет! Если за драки сажать, так населения в деревнях не останется.

— Вы же сами говорили, старики. Или даже старухи…

— А они не будут таких бить. Зачем? Лукерье Ивановне они стекла перебили, и все! Теперь бабка будет поллета работать, чтобы стекла вставить, а вторые пол-лета — чтобы Панкратычу денег дать, за охрану. Они ей сами же стекла и вставят, плати только! Зачем бабку бить? Она и так наказана, платить будет вдвое.

— Так вот, получается, зачем ружье… — Павел почти думал вслух.

— То-то и оно… Панкратыч к отцу уже три раза приходил, уговаривал взять нашу фирму под охрану. Но «Жбанов лимитэд», это что… Эта фирма им не по зубам. Наш с Надей отец работает у ихнего отца. — Тут Толя ткнул пальцем в Алексея, и Алексей приосанился. — Так Маралова-то шайка боится, он им самим дает морковки. Одна у них надежда — налететь, пока отца нет, спереть сметану и все пропить, пока не отняли назад… А вот я еще одной фирмы акции держу… Брокер я одной фирмы.

Как опытный рассказчик, Толя замер в ожидании вопросов.

— Брокер — это тот, кто продает?

— Ну. Позвольте представиться — Анатолий Жбанов, брокер на местном огуречно-помидорном рынке, дилер фирмы «Дед Егор и бабка Марья», а глава охранной службы — киллер Вася.

От хохота Павел чуть не свалился со стула, даже Ирка бледно улыбнулась.

— Значит, продаете помидоры?

— И помидоры, и огурцы. Дед и бабка уже без сил, не смогут ни ездить, ни стоять на солнцепеке. А мы ищем машину… Скажем, когда Маралов едет, он нас берет, с коробками, потом забирает обратно.

— А киллер зачем?!

— Как это зачем? Там, в Ермаках, своя мафия. Огороды, почитай, у всех, все хотят продавать огурцы. А тут свалились на них какие-то чужие и тоже помидоры привезли. Вот и берем с собой Васька… Он раньше грузчиком был в магазине, теперь у Маралова на лесопилке.

— Отец его брать позволяет, — вставил Алеша, и Толя с Андреем дружно кивнули головами.

— Васек с собой кочергу берет. Сам роста под потолок, рожа — семь на восемь, восемь на семь. — Анатолий показал руками, какая рожа у Васька. — Гуляет и кочергой помахивает, а кочерга ему одному по размерам, длиной метра полтора. Сколько торговали — ни разу никто не прицепился.

Ирина смотрела совершенно обалделыми глазами. Павлу тоже нужно было время — переварить информацию, оказавшуюся очень нестандартной. А из Карска-то казалось — в деревнях все так тихо, патриархально… Из окон поездов и автобусов деревни и маленькие городки выглядели так идиллически, так уютно и мило. Сразу становилось очевидно — нет в них ни этих вонючих автобусов, ни шума, ни сизой дымки выхлопных газов; нет и всей этой накипи вампирического капитализма — банкиров, убийц, проституток, вымогателей… Столкновение с действительностью производило впечатление сильного удара по голове. Н-да…

— Что, ребята, посмотреть еще одного человека с хозяйством? Тем более, нам все равно к ней идти, к бабе Дусе, молоко брать… Пошли?

— Конечно, пошли!

Баба Дуся жила в месте, где дорога из Ермаков спускалась с холма, выходила из леса. Было бы странно, не окружай ее усадьбу ручеек маленький, чистый и звонкий. В усадьбе было сыро и тенисто — от нависающей горы, от высоких деревьев сразу же за забором. Для Павла и Ирины, привыкших к более сухому климату, сырости здесь было слишком много, а в сенях сильно пахло прелью.

— Бабушка, мы пришли! — громко возгласил Андрей, и перед ребятами открылась большая квадратная комната и тоже с запахом прели, с откровенно отсыревшими обоями. На стене — два пожелтевших портрета. Павел привык, что в деревенских домах на стенах часты портреты членов семьи, родственников и друзей; иногда целые «иконостасы» на полстены. Но тут-то бросились в глаза желтые от старости и сырости, скукоженные портреты Ленина и Сталина. И под портретами — бабулька. Деревенская бабулька в платке, плотно сидящая на табурете. Павел-то просто изумился сверх всякой меры, но трудно выразить словами, каким родным духом вдруг пахнуло на Ирину.

— Здравствуйте! Вижу, что пришли, что гостей привели. Знакомьте, да молоко переливайте.

Старушка с невероятной скоростью передвигалась по комнате, не вставая при этом с табуретки. Так и семенила, быстро-быстро переставляя табурет руками, и ни разу не встав полностью.

Андрей с Алешей стали переливать молоко из подойника в банку под ее чутким руководством.

— Что, молодой человек? Вас, я вижу, портреты наших вождей покорили?

Трудно передать в словах ехидство, источенное бабулькой.

— Да… Интересно ведь…

— Вы уже нашу деревню видели, верно? Такого развала, наверное, и после войны не бывало. Даже завези сюда что хочешь, и купить окажется некому. А всего десять лет назад тут и магазин работал не хуже, чем у вас в Карске, и автолавка приезжала. И покупали, было кому. Что, для рабочего в лесхозе проблемой было мебель купить?! Или ковры-хрустали?! А машины?! Машины были у кого угодно! Я при Брежневе в магазин шла… Рупь — это были какие-никакие, а деньги! А я редко когда меньше двухсот рублей заколачивала… я, баба неученая. Ты вот… твой отец сколько хлеба на зарплату может купить? Сто кило может?

— Побольше… Кило триста, наверное.

— Ну вот… А я могла с одной зарплаты — все шестьсот кило купить. А мяса сколько! Теперь все полуголодные. А когда при коммунистах было голодно? Помнишь ты такое? А твой отец помнит?

«Ну не хлебом же единым…» — примерно так подумал Павел, уже стократ слыхавший такого рода рассуждения. Больше всего, по его наблюдениям, любили рассказывать о народном богатстве при Брежневе люди или предельно тупые, или много чего потерявшие… Не обязательно в денежном исчислении. Потерявшие власть, беспечную и при том вполне обеспеченную жизнь и так далее. «Нельзя же все мерить хлебом, мясом и машинами…» — такие примерно мысли копошились в голове Павла. И наверное, эти мысли странным образом отразились на его физиономии.

— Ясное дело, не в одном хлебушке дело… — уверенно продолжила старуха, — хотя и без куска хлеба нельзя… Потому что если ты голодный, то и рассуждения все эти… хоть про духовность, хоть про политику, все это тебе будет тьфу! И наука будет ни к чему, и литература, и все умственное… Вот еще в перестройку, пока деревня голодать не стала, начни разговор про эти… про черные дыры. Или, скажем, про дельфинов, про разумных. Тут же споры, тут же разбирательство… до рукопашной! А теперь? Теперь у всех одно в голове: только бы выжить. А главное: при Советской власти, при коммунистах, и образование — пожалуйста! И книги — пожалуйста! А поехать куда-то — пожалуйста! Интересно жили, вовсе не об одном хлебе думали… О нем-то, о хлебе, почти и не думал никто. Я вот кто была? Я самая лучшая бегунья была. Что, непохоже?! — засмеялась обезножевшая тетя Дуся, не вставая с табурета. — А я вот была. Спортом занимались, в клубе танцы… Весело жили, моторно… Как сейчас — это вы сами видите. Так что вот, не зря я портреты держу, — уверенно завершила тетя Дуся и откинулась, выпрямилась гордо — хоть режь ее.