Капитан Сорви-голова - Буссенар Луи Анри. Страница 58

Отовсюду, из метрополии и доминионов, понеслись крики: «Пора кончать с бурами во что бы то ни стало, любыми средствами!»

И, как всегда бывает в подобных случаях, солдат, развращаемый «общественным» мнением, тщеславием, эгоизмом и славолюбием, превращается в карателя. Это произошло и с лордом Робертсом. «Старый Боб» не побоялся обесчестить свое безупречное прошлое чудовищным приказом.

Бессильный сломить героическое сопротивление буров, он стал превращать в пустыню те места, через которые лежал путь его армии.

Английские солдаты методически грабили, уничтожали, сравнивали с землей не только хутора, фермы, селения, но даже и небольшие города.

Началось зверское истребление буров.

Женщины, дети и старики безжалостно изгонялись из своих жилищ. Лишенные крова, голодные и оборванные, они бродили по степи и гибли от истощения и усталости. Находились, конечно, упрямцы, которые наотрез отказывались покинуть старый дедовский дом, где протекла вся их жизнь, где они любили, страдали, надеялись и трудились.

О, тогда дело принимало серьезный оборот, ибо это нежелание людей расстаться с родным кровом приобретало в глазах захватчиков характер преступления, караемого смертной казнью.

И англичане совершали эти казни с беспощадностью и свирепостью новообращенных палачей.

Те самые англичане, которые не переставали кичиться своим либерализмом, благотворительной и цивилизаторской миссией, творили здесь, под снисходительным оком начальства, самые мерзкие дела, какие только может придумать зверь в человеческом облике.

Кровавое безумие охватило и многих офицеров. Нередко встречались джентльмены, с чудовищным наслаждением исполнявшие обязанности палачей.

Таким, например, был вечно пьяный и свирепый маньяк майор Колвилл, кавалеристы которого завоевали в тех местах, где они орудовали, позорную славу карателей, ставшую несколько позднее достоянием волонтеров генерала Брабанта.

Колвилл и его уланы действовали в качестве разведчиков в авангарде английской армии.

В те дни, о которых идет наш рассказ, уланы майора Колвилла оторвались от своего армейского корпуса и наводили ужас на местность между Рейтцбургом, Вредефор-том и железнодорожной линией Блумфонтейн – Претория.

Разрушение совершалось методически. Уланы не щадили ничего, даже деревьев. А бурская армия, сосредоточенная на границе Оранжевой республики, не могла прийти на помощь несчастным жертвам английского варварства, ибо за спиной у буров находилась река Вааль, граница Трансвааля, которую буры должны были защищать, а рядом брод Ренсбург, который давал англичанам возможность легко обойти буров и напасть на них с тыла. Такая стратегическая обстановка приковывала генерала Бота к своему укрепленному лагерю и не позволяла ему перейти в наступление.

Однажды на ферму Блесбукфонтейн прибыл уланский отряд человек в двести.

Ферма эта представляла собой небольшую группу построек, дававших приют десяти-двенадцати семьям тружеников.

Все здесь дышало прочным сельским покоем и незатейливым достатком патриархальных жилищ, созданным несколькими поколениями, которые более полувека обра-батывали землю, собирали и перерабатывали ее урожаи.

День за днем они упорно и терпеливо трудились не покладая рук над созданием и усовершенствованием своего маленького мирка, зародыша будущего селения, а может быть, даже и города.

Рождались и вырастали дети, возникали новые семьи, которые селились в новых домах, построенных рядом со старыми. Так, словно мощные ветви огромного и прекрасного дерева, крепко вросшего своими корнями в священную землю Отечества, разрастались бурские семьи.

Как счастливо пролетали здесь годы беспечного детства и трудолюбивой зрелости, за которой следовала высоко всеми чтимая старость!

А как опьяняли душу эти бескрайные просторы степей, светлая радость щедро вознагражденного труда, сладостное блаженство отдыха в семейном кругу!

Пожалуй, никогда еще и нигде счастье не было таким совершенным и полным, как у этих людей, превративших каждую свою ферму в маленький эдем. И вот все это счастье, казавшееся нерушимым, рухнуло. Ураган войны, разразившийся над этим райским уголком, унес всех его юношей и мужчин, оставив без защиты слабых и больных его обитателей.

Из двадцати шести мужчин Блесбукфонтейна на ферме остался лишь один столетний слепой старец, с трудом добиравшийся до своей любимой скамейки на солнышке, да мальчуганы не старше десятилетнего возраста.

Остальное население фермы состояло из женщин: девяностолетней прародительницы, славной и преданной подруги главы клана, ее дочерей, внучек и правнучек, то-есть матерей, сестер и дочерей бурских воинов.

Всего около семидесяти беззащитных людей.

…Однажды обитатели фермы услышали резкие звуки трубы и стук лошадиных копыт. Прибежали ребятишки.

– Англичане! – задыхаясь от бега, кричали они. Уланы, бряцая оружием, вихрем ворвались на просторный двор фермы. Во главе отряда галопировал майор. Рядом с ним скакал сержант, впереди – два трубача.

– Хозяина сюда! Где хозяин? – крикнул сержант.

На пороге показался старый бур. Его вела прелестная белокурая девочка лет шести.

– Я хозяин, – с достоинством произнес бур. – Что вам угодно?

– Огласите, сержант! – приказал своим резким голосом майор, даже не удостоив старца ответом.

Унтер-офицер извлек из-за обшлага мундира бумагу, развернул ее и стал читать, нарочито отчеканивая каждое слово:

– «Именем ее величества королевы и по приказу его превосходительства лорда Робертса всем лицам, пребывающим в этой усадьбе, предписывается немедленно покинуть ее. Малейшее сопротивление будет караться смертью».

И уже от себя сержант добавил:

– Даю вам пять минут сроку.

Ошеломленный старик устремил свой невидящий взор в то место, откуда исходил голос, объявивший этот варварский приговор. Ему казалось, что он плохо расслышал, не понял чего-то. Он полным трагизма жестом простер костлявые руки, а его старый, беззубый рот шевелился, не произнося ни звука.

– Дед, – заплакав, пролепетала девочка, – этот человек сказал: надо уходить.

– Уходить?! – замогильным голосом пробормотал старик.

– Да, да, убираться вон отсюда! – злорадно выкрикнул майор. – Пошли прочь, змеиное отродье, а не то живьем вас зажарим в этой норе!

Женщины поняли. Они выбежали из столовой, где прятались до сих пор, охваченные леденящим страхом перед оккупантами. Они окружили кавалеристов, умоляя их сжалиться; с душераздирающими воплями они протягивали им младенцев, которых завоеватели хотели лишить крова и последнего куска хлеба.

Бандиты злорадно расхохотались, подняли на дыбы лошадей и, опрокинув ближайших к ним женщин, стали их топтать.

Послышались вопли ужаса и боли, заглушенные гиканьем улан. На земле лежал младенец с раздробленной головкой. Мать с помертвевшим от горя лицом упала без чувств возле бившейся в агонии невинной жертвы свирепых карателей.

Майор взглянул на часы и с невозмутимым спокойствием процедил сквозь зубы:

– В вашем распоряжении осталось четыре минуты.

Тогда к майору приблизился старик. Догадавшись по властному тону Колвилла, что он и есть начальник, высокий старец низко склонился перед англичанином.

– Коснись это меня одного, – пролепетал он дрожащим голосом, – я бы не просил вас. Я бы сказал вам: возьмите мой старый скелет и потешайтесь над ним сколько угодно… Но эти женщины и дети – они же не причинили вам никакого вреда. Пощадите их ради всего святого… ради вашего бога, которому молимся и мы! Пощадите, умоляю вас!

– Осталось три минуты! – прервал его майор. – Вы теряете понапрасну драгоценное время, милейший: приказ королевы исполняется беспрекословно.

– Не может быть, чтобы ваша королева приказала истреблять людей! Она ведь женщина, она – мать. Сжальтесь же над нашими женами, сжальтесь над детьми!.. Никогда еще я не склонял головы перед человеком, я преклонял колени только перед богом… А вас умоляю на коленях! Заклинаю вас всем, что у вас есть дорогого на свете, вашей честью солдата: сжальтесь, сжальтесь!