Под барабанный бой - Буссенар Луи Анри. Страница 29

— Вперед!

Но зуавы ждали приказа своего командира. Полковник вежливо, но твердо возразил:

— Господин маршал, нет ни единой лазейки, через которую можно проникнуть в город. Вы бросаете солдат на голую стену, это верная гибель. Но через полчаса австрийцы будут окружены, для чего ненужные жертвы?

Холодно посмотрев на подчиненного, Бараге-д Илье презрительно бросил:

— Вы боитесь?

Знаменитый полковник Полз-д'Ивуа, которого маршал Бюжо называл самым храбрым из храбрецов, гордо вскинул голову.

— Здесь никто ничего не боится! Что ж, пусть бесполезно пролитая кровь останется на вашей совести!

Маршал только пожал плечами в ответ.

— Как он посмел усомниться в смелости самого отважного человека в армии? — возмущались зуавы. — Он может бросить нас под пули, но не имеет права оскорблять! Старая развалина! Сейчас ты увидишь, боимся мы или нет!

В это время примчался капитан Столфель и доложил, что генерал Ниель будет через двадцать пять минут.

— Скажите, что я не нуждаюсь в его услугах! — грубо ответил полководец. Опасаясь, что у него отнимут победу, и не желая ни с кем делить лавры, маршал скомандовал во второй раз:

— Вперед!

Тогда полковник, подняв саблю, крикнул:

— Мужайтесь, ребятки! Надо выполнять наш долг… Да здравствует Франция!

Зуавы бросились к городской стене через совершенно открытый участок и были встречены шквальным огнем. Атаке не предшествовал артобстрел, который должен был уничтожить укрытия противника. Попытка солдат проникнуть через заграждения под перекрестным обстрелом не увенчалась успехом.

Наконец роте Оторвы удалось добраться до стены, правда, ряды ее сильно поредели.

— Сумки на землю! — скомандовал капитан. — На приступ! Вперед!

Жан взобрался на плечи Обозному и, опершись руками на гребень стены, подтянулся. На какое-то мгновение ему показалось, что он попал в центр огненного смерча, вокруг бушевали пламя и дым, свистели пули. Рота, восхищенная отвагой своего командира, бросилась за ним. Австрийцы были потрясены безрассудной храбростью французов, многие, побросав оружие, удирали со всех ног. Продираясь сквозь виноградники и фруктовые сады, изрытые траншеями и окопами, «шакалы» устремились на вражеские укрепления.

— Вперед! Вперед! — повторял командир под звуки труб.

Барабанщики, чьи инструменты остались за стеной, вооружились карабинами. Роты и батальоны перемешались.

Внезапно загрохотала канонада. Противник, укрывшись за редутом, вел огонь сразу из двух батарей — в окопе и за земляным валом. Снаряды градом обрушились на головы французов. Рота Оторвы снова была в первых рядах. Казалось, ураганный огонь должен был уничтожить ее. Но нет! «Шакалы», сколь храбрые, столь и осторожные, завидев дым, тотчас распластывались на земле. Снаряды пролетали над их головами, но попадали в Тридцать третий полк.

— Скоты! — бормотали зуавы, поднимаясь. — Берегитесь, сейчас мы вам покажем, где раки зимуют! На пушки вперед марш! В штыковую!

Франкур, Обозный и Раймон бились рядом с Оторвой. Пуля разбила саблю капитана, словно она была стеклянной. Потрясая карабином, он зычно скомандовал:

— Вперед! Вперед!

Трубы надрывались, играя наступление. Третий полк зуавов ринулся на вражеский редут. Пушки вновь изрыгнули пламя, и тотчас австрийские пехотинцы с громким «ура» бросились на зуавов.

— Похоже, это белые мундиры идут на нас в штыковую, а не мы на них, — съязвил капрал.

— И первыми погибнут, — отрезал старина Раймон. Обозный привычным движением натянул феску на уши:

— Пусть им будет хуже!

Французы слыли непревзойденными мастерами штыкового боя, но сознавали, что силы неравны. Бараге-д'Илье поторопился с наступлением, и подкрепления скоро не ожидалось. Однако выбора не было — бороться или умереть. «Пусть мы погибнем, но Франция победит!» — думал каждый.

ГЛАВА 2

В штыковую! — Полковник Полз-д'Ивуа. — Смерть командира полка. — Жан Оторва против австрийского капитана. — Храбрые солдаты Тридцать третьего полка. — Чтобы захватить пушки. — Развалины. — Бедный Франкур! — «Это война!» — Бесполезная победа. Ненужное кровопролитие. — Конец Бараге-д'Илье.

Австрийцы боялись главного оружия французов — штыка и при команде «в штыковую» обращались в бегство. Мысль о рукопашном бое с зуавами приводила в содрогание самых храбрых из них. Но когда стало ясно, что ближнего боя не избежать, офицеры, желая подать пример мужества солдатам, первые вооружились ружьями и ровной шеренгой пошли на врага.

В это время французские батальоны атаковали пригород и кладбище, временно превратившееся в хорошо укрепленный редут. Грохотали пушки. Зуавы, попав под перекрестный огонь, в замешательстве остановились. Кое-кто повернул назад.

Полковник заметил, что солдаты дрогнули. Отважный полководец не мог спокойно наблюдать, как расстреливают его воинов из-за тупого упрямства Бараге-д'Илье, и, взмахнув саблей, скомандовал:

— Зуавы! За мной! В штыковую!

— Да здравствует Франция! — подхватили зуавы. — Да здравствует полковник! Ура!

Трубы заиграли боевой марш, и пехотинцы устремились за своим командиром. Вдруг арабский скакун под полковником рухнул, а сам седок, выронив саблю, упал навзничь. Множество рук подхватили его и бережно положили на мигом разостланную на земле шинель. Подоспел хирург, но напрасно — две пули пробили грудь командира. На губах выступила кровь.

— Дети мои, берегите знамя! Вперед! — произнес умирающий.

В последний раз взглянув на доблестное знамя, которое в знак особой почести как последнее «прости» склонили над ним, полковник Полз-д'Ивуа испустил дух.

— О Господи! Командир умер! Отомстим за него, ребята! Вперед!

В солдат словно вселился демон. Ряды смешались. Не существовало ни чинов, ни званий, а лишь бесформенная масса одержимых страстью отмщения людей, обрушившаяся на передовые укрепления противника. Трупы множились с ужасающей быстротой, земля побурела от крови.

Третий полк зуавов сражался с защитниками редута. Австрийцы и французы сошлись лицом к лицу в яростной схватке. Противником Оторвы был высокий офицер того же звания: три звезды поблескивали у воротника, желтый с черным пояс опоясывал талию поверх белого мундира.

— Проклятый француз, я убью тебя! — сквозь зубы процедил австриец по-французски.

Жан только рассмеялся в ответ.

Офицер в белом мундире сделал выпад. Но в момент, когда острие должно было вонзиться в зуава, тот проворно отскочил в сторону.

Промазав, австриец чертыхнулся по-немецки.

— Я научу вас быть вежливым… — сказал Оторва, — …и фехтовать!

Штык вонзился в грудь гиганта, большое кровавое пятно выступило на белой ткани мундира. Офицер выпустил оружие из рук и повалился на траву. Видя, как смертельно раненный австриец, лежа на животе, хватает губами пыль, зуав нутром постиг смысл выражения «грызть землю зубами». Мгновенно в его сознание проник истинный смысл происходящего: война кровавый ужас, ад, перебравшийся из преисподней на землю.

А белые мундиры с дикими криками уже спешили к нему, грозя пронзить шпагами. У прославленного героя Севастополя не было времени предаваться философским размышлениям. Впереди нападавших бежали три офицера. Жан решил атаковать первым. Он слыл одним из лучших фехтовальщиков в африканской армии.

— Раз, два, три! — скомандовал сам себе капитан и совершил три грациозных прыжка, сопровождая их стремительными движениями руки, сжимавшей штык. Трое австрийцев согнулись пополам. Коронные [129] удары капитана Бургея, от которых не было спасения! Легкий, как хлыст, клинковый штык в умелых руках зуава, казалось, обладал душой. Нападавшие, разинув рты от изумления, смотрели, как трое товарищей почти одновременно упали замертво. Решив, очевидно, что перед ними сам дьявол, они бросились прочь.